Багратион с гневом отнесся к отходу Барклая от Смоленска. Его письмо к
Ростопчину от 14 августа из деревни Лушки полно негодования: "Я обязан
много генералу Раевскому, он командовал корпусом, дрался храбро... дивизия
новая... Неверовского так храбро дралась, что и не слыхано. Но подлец,
мерзавец, тварь Барклай отдал даром преславную позицию. Я просил его лично
и писал весьма серьезно, чтобы не отступать, но я лишь пошел к Дорогобужу,
как (и он) за мною тащится... клянусь вам, что Наполеон был в мешке, но он
(Барклай) никак не соглашается на мои предложения и все то делает, что
полезно неприятелю... Я вас уверяю, что приведет Барклай к вам неприятеля
через шесть дней... Признаюсь, я думаю, что брошу Барклая и приеду к вам, я
лучше с ополчением московским пойду".
Багратион рвался в бой, хотя тут же, в этих же письмах, признает, что у нас
всего 80 тысяч (по его счету), а Наполеон сильнее [13]. "Отнять же команду
я не могу у Барклая, ибо нет на то воли государя, а ему известно, что у нас
делается".
Чем больше подробностей о поразительном поведении русских солдат в
Смоленске доходило до Багратиона, тем более возрастала его ярость: "Больно,
грустно, и вся армия в отчаянии, что самое опасное место понапрасну
бросили". Он убежден, что Смоленск можно было отстоять: "Войска наши так
дрались и так дерутся, как никогда. Я удержался с 15 тысячами более 35
часов и бил их, но он не захотел остаться и 14 часов. Это стыдно и пятно
армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он
доносит, что потеря великая, неправда. Может быть, около 4 тысяч, не более,
но и того нет. Хотя бы и десять, - как быть, война". Русские войска были
великолепны под Смоленском, это мы знаем и из французских источников.
"Артиллерия наша, кавалерия моя истинно так действовали, что неприятель
стал в пень..." Барклай перед битвой дал Багратиону честное слово, что не
отступит, и нарушил его. "Таким образом воевать не можно, и мы можем
неприятеля скоро привести в Москву", - писал 19 августа Багратион царю
("Аракчееву" для царя). Багратион требует собрать 100 тысяч под Москвой:
"или побить, или у стен отечества лечь, вот как я сужу, иначе нет способа".
Его больше всего беспокоят слухи о мире: "Чтобы помириться, - боже сохрани!
После всех пожертвовании и после таких сумасбродных отступлений мириться!
Вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит
носить мундир... война теперь не обыкновенная, а национальная, и надо
поддержать честь свою... Надо командовать одному, а не двоим... Ваш
министр, может быть, хороший по министерству, но генерал не то что плохой,
но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего отечества... Министр самым
мастерским образом ведет в столицу за собой гостя". Злят и беспокоят
Багратиона и немцы, в изобилии кружащие вокруг главного штаба: "Большое
подозрение подает всей армии флигель-адъютант Вольцоген. Он, говорят, более
Наполеона, нежели наш, и он все советует министру". Багратион считает, что
при отступлении от Смоленска русские потеряли более 15 тысяч человек (т.
е., значит, почти в четыре раза больше, чем в самой битве): "Я не виноват,
что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые
качества. Вся армия плачет и ругает его насмерть". Багратион требует
подкреплений и чтобы "перемешать" милицию с кадровыми войсками, а иначе,
"ежели одних пустят, плохо будет". "Ох, грустно, больно, - кончает
Багратион, - никогда мы так обижены и огорчены не были, как теперь... Я
лучше пойду солдатом в суме воевать, нежели быть главнокомандующим с
Барклаем".
3
На рассвете 19 августа маршал Ней прошел окольным путем, миновав пылавшее
смоленское (Петербургское) предместье и вышел из города. Разведчики донесли
ему, что русская армия, которая вышла из Смоленска 19 августа, отступает не
по Петербургской, а по Московской дороге. Ней двинулся сейчас же вслед за
русскими, послав разведки на обе эти дороги. Около Валутиной горы Нея
задержал русский арьергард. Произошла битва, длившаяся целый день 19
августа. Русские сопротивлялись очень упорно. Французы потеряли 7 тысяч
человек, русские - около 6 тысяч. При наступлении темноты артиллерийская
перестрелка смолкла. Ночью Барклай снялся с позиций и ушел на восток;
отступление русских продолжалось.
Эта битва при Валутине, кончившаяся отступлением русских, показалась
французам, по свидетельству графа Сегюра, слишком дорого купленной победой.
Яростное сопротивление русского арьергарда в течение целого дня, очень
большие потери, понесенные при этом французами, смерть в конце битвы одного
из лучших генералов Наполеона - Гюдэна, наконец невозможность для маршала
Нея начать после битвы преследование отступающих русских полков - все это
очень мало походило на те победы, которые Ней и другие маршалы привыкли на
своем веку одерживать во всех концах Европы. Ведь русские перестали вечером
отстреливаться только после того, как Ней первый прекратил огонь, и тогда
только начали свое дальнейшее отступление. Ней очень хорошо понимал, что
это значит. Битву при Валутиной горе нельзя было рассматривать как победу,
это была скорей стратегическая неудача французской армии.
Наполеон был в Смоленске, когда ему доложили о конце битвы под Валутиной и
принесли его любимца Гюдэна умирающим. Конечно, это было только
арьергардное дело, и поле битвы осталось за французами, русские продолжают
отступать, но Наполеон, как и маршал Ней, тоже хорошо понял смысл
происшедшего. "Было почти столько же славы в поражении русских, как в нашей
победе", - сказал бывший около императора граф Сегюр. Этот-то признак и был
самым зловещим, и он уже не в первый раз тревожил императора. Разве русские
бежали хоть один раз с тех пор, как началась война? Разве еще до Смоленска
битву под Красным и отступление Неверовского можно было не для публики и не
в бюллетенях, а всерьез назвать победой великой армии? Разве где-нибудь,
кроме Испании, случалось так, чтобы люди в одиночку, укрываясь за кустами,
отстреливались от целой роты и чтобы против одинокого, окруженного врагами
солдата нужно было выдвигать пушку и стрелять в него ядрами, как пришлось
это сделать с русским егерем после взятия Смоленска? А сколько таких егерей
погибло до Смоленска и в самом Смоленске! Судя по всем показаниям, битва
под Смоленском, взятие и гибель Смоленска, сражение под Валутиной уже после
Смоленска - все это породило крайне сложные настроения в вожде великой
армии.
Корпус генерала Жюно Наполеон заранее отправил в обход Смоленска с целью
воспрепятствовать Барклаю и Багратиону соединиться на Московской дороге при
возможном отступлении русских от Смоленска. Наполеон сделал это, зная, что
обе русские армии соединятся либо в Смоленске, либо сейчас же к востоку от
Смоленска на Московской дороге. Но генерал Жюно, заняв передовыми патрулями
село Преображенское, в двух километрах от того места, где он переправился
через Днепр, дал войскам роздых, его патрули были врасплох застигнуты
русскими, а главные силы Жюно были задержаны согласно плану Багратиона
упорной битвой при деревне Синявине. Когда Жюно вышел наконец через болота
на Московскую дорогу, он опоздал, - соединенная русская армия уже ушла,
направляясь к Дорогобужу. Снова Аустерлиц, ускользнувший в Витебске,
ускользнул теперь от Наполеона между Смоленском и Дорогобужем. Король
неаполитанский Мюрат был в бешенстве и, передавая генералу Жюно резкий
выговор императора, прибавил от себя: "Вы недостойны быть в армии Наполеона
последним драгуном". На этом надломилась карьера, а вскоре и жизнь генерала
Жюно. Он не вынес опалы и немилости императора, сошел с ума спустя
несколько месяцев и вскоре после сумасшествия скончался.
В три часа ночи 19 августа Наполеон прибыл на поле, где днем происходило
сражение. Тут он подробно расспросил о всем происходившем и приказал
представить ему раненного штыком и взятого в плен генерала Тучкова 3-го.
Поведением Жюно он был возмущен до крайности, о чем и приказал ему
передать. Затем Наполеон принялся раздавать награды отличившимся на поле
Валутинской битвы. Награды раздавал он лично и с необычайной щедростью,
требовал, чтобы сами солдаты называли отличившихся товарищей, и солдаты и
офицеры были осыпаны милостями, чинами, орденами, и громовое "Да
здравствует император!" прокатывалось по рядам. Все это должно было поднять
дух.
Но, вернувшись в Смоленск, Наполеон вскоре послал адъютанта за своим
пленником, генералом Тучковым 3-м. Это был первый прямой шаг Наполеона к
миру - шаг, оставшийся, как и все последующие, совершенно безрезультатным.
"Вы, господа, хотели войны, а не я, - сказал он Тучкову, когда тот вошел в
кабинет. - Какого вы корпуса?" - "Второго, ваше величество". - "Это корпус
Багговута. А как вам приходится командир 3-го корпуса Тучков?" - "Он мой
родной брат". Наполеон спросил Тучкова 3-го, может ли он, Тучков, написать
Александру. Тучков отказался. "Но можете же вы писать вашему брату?" -
"Брату могу, государь". Тогда Наполеон произнес следующую фразу: "Известите
его, что вы меня видели и я поручил вам написать ему, что он сделает мне
большое удовольствие, если доведет до сведения императора Александра сам
или через великого князя, или через главнокомандующего, что я ничего так не
хочу, как заключить мир. Довольно мы уже сожгли пороха и пролили крови.
Надо же когда-нибудь кончить". Наполеон прибавил угрозу: "Москва непременно
будет занята и разорена, и это будет бесчестием для русских, потому что для
столицы быть занятой неприятелем - это все равно, что для девушки потерять
свою честь". Наполеон спросил еще Тучкова, может ли кто-нибудь, например
сенат, помешать царю заключить мир, если сам царь этого пожелает. Тучков
ответил, что сенат не может этого сделать. Аудиенция кончилась. Наполеон
велел возвратить шпагу пленному русскому генералу и отправил его во
Францию, в г. Мец, а письмо Тучкова 3-го к его брату с изложением этого
разговора было передано Тучковым маршалу Бертье, который послал его в
главную квартиру Барклая; Барклай переслал письмо царю в Петербург. Ответа
никакого не последовало.
4
Наполеону снова приходилось решать трудную задачу. Каковы были итоги
смоленской операции?
Отчаянная битва перед городом, бомбардировка Смоленска, пожары, взрыв
пороховых складов, уход последних русских сил, оборонявших Смоленск, и
присоединение их к армии Барклая, отступавшей по Московской дороге. И
дальше - битва под Валутиной, где пал Гюдэн и где русские снялись с места и
ушли только после того, как умолкла артиллерия Нея. И Ней, который всегда и
всюду был очень смел, тут не осмелился их преследовать. Нужно было подвести
итоги всем этим фактам. Что означает прежде всего планомерное сожжение
Смоленска, бегство большинства жителей, превращение губернского города в
дымящиеся, окровавленные развалины? Ответ мог быть только один: не может
быть и речи о том, чтобы русские теперь просили мира. Люди, которые
уничтожают уже не только свои деревни, но и свои большие города, совсем не
похожи на тех, кто ищет скорейшего примирения. В Витебске еще была слабая
надежда на приезд парламентера от Александра, но среди развалин догорающего
Смоленска эта надежда улетучилась. Балашов вторично не приедет...
С 27-летнего возраста Наполеон всегда был на всех войнах главнокомандующим
и от своего штаба и своих генералов не ждал и не получал никаких советов по
вопросам, выходящим из рамок непосредственной тактики. Их дело было
исполнять, а не высказывать свои мнения о целях войны. Но в этой войне все
было по-другому. Неясная тревога овладевала свитой и штабом все сильней и
сильней. Уже в Витебске был тяжелый и долгий разговор с графом Дарю. После
нескольких часов почтительного спора Дарю умолк, но было ясно, что Наполеон
нисколько его не переубедил и что замолчал главный комиссар продовольствия
великой армии единственно потому, что этикет не позволял никому при беседе
