- Доставим! - тридцать глоток ответили.
- А вам всем, дорогие товарищи рабочие завода "Серп и молот", советские
парашютисты просили передать пламенный привет прямо из-под самого из
поднебесья!!!
В машину водитель дверку открывает. Холованов с Настей на заднее сиденье
садятся. У Холованова в руках "Лахти Л-35" - на провокатора наставлен.
Повязан провокатор ремнями брючными, веревками, цепями - всем что под руку
попалось, в ноги Насте и Холованову брошен. Подножки автомобиля -
сознательными рабочими, облеплены. И вторая сзади машина ими же перегружена.
Для охраны.
Выехали с завода без труда - в честь приезда Холованова милиции было
много - толпу оттеснили, машины пропустили.
Отъехали.
Холованов свой "Лахти" в кобуру прячет. Кобуру застегивает. Сознательные
рабочие провокатора развязывают. Трет он руки отекшие. На среднее сиденье
полез, - обтирая платочком грим с лица. Ему с подножки некто в сером:
- Товарищ Ширманов, я вам харю не сильно покорябал?
- Ладно уж. - И к Холованову: - Ну как я вам вопрос, товарищ Холованов?
- Хорошо, Ширманов. Хорошо. И ребята твои хорошо работали. Всем им от
моего имени - один дополнительный выходной.
Слухи по Москве: заслал Троцкий из-за кордона банды шептунов-брехунов. На
один только "Серп и молот" - сто. Врали шептуны такое - уши вянут. Говорили,
будто власть советская девку живую без парашюта бросала из-под самых небес.
А девка жива-здорова. Стрелкова. Или Стрелина. Шептунов вчерась ночью брали.
На "Серпе и молоте" всех, у кого язычок больше стандарта, выловили. Двести
их было. Точнее - двести пять. Пятерых парашютист Холованов прямо на заводе
поймал. Летел на полюс. Дай, думает, прыгну на завод да одного брехуна
поймаю. И что же вы думаете? Прыгнул с парашютом и - хвать одного. Хвать
другого. За полчаса - пятерых. Связал всех одним парашютом... А других ночью
брали. Но тех уже обычным порядком. С кроваток. Тепленькими. И по другим
заводам брали. Три тыщи. Или четыре. Поделом.
Летний день отшумел. Закат. Сосны. Дача. Длинный стол. Скатерти и
салфетки накрахмалены до хруста. Серебро. Хрусталь. Букеты гладиолусов как
салютные разрывы. Большой толстый товар оглядывает стол в последний раз.
Придирчив. Официанты - в безостановочном движении. Есть такой жук водяной на
длинных лапках - не знаю, как называется, - вода под его лапками
прогибается, но сам он в воду не проваливается. И по воде не бегает, а
скользит. Именно так работают официанты у праздничного стола. Скользят. На
длинных лапках.
Чуть в стороне - вожди. Ждут почтительно. Ждут товарища Сталина. Он тут.
На лужайке. Но он, видно, забыл, что стол накрыт. И медленно ходит до самого
леса и обратно. Рядом с ним - девчонка-парашютистка. Настя Жар-птица.
Товарищ Стрелецкая. Она что-то доказывает. Сталин слушает. Возражает.
Соглашается. Никто не смеет их беседу прервать. А они снова от дачи к лесу
пошли. Разговор серьезный. Разговор о парашютном спорте. О массовой
подготовке парашютистов для грядущей освободительной войны. Нужны парашюты.
Нужно много парашютов. Нужны специальные парашютные заводы. И фабрики
шелкопрядильные нужны. И парашютные склады. Совсем не просто парашюты
хранить. Температура, влажность и все такое. И сушилки парашютные нужны. И
ремонтные парашютные мастерские. Нужны новые парашютные клубы. Нужны десятки
тысяч инструкторов. Нужна транспортная авиация. Нужны пикирующие
бомбардировщики, которые внезапным ударом подавят аэродромы противника и
откроют путь тяжелым транспортным самолетам. Миллион парашютистов. А кроме
многотысячных десантных бригад, дивизий и корпусов нужны небольшие элитные
десантные подразделения, которые будут резать людишек аэродромных еще до
налета наших пикирующих бомбардировщиков, до нашего первого удара, до начала
войны. Элитные женские подразделения? Конечно, женские! Тонкую работу
женщина лучше сделает. Одно дело, перед началом войны в районе вражеского
аэродрома появятся огромные мужики с пулеметами, всю округу перепугают.
Другое дело - тоненькие девушки. Броневой кулак - в перчатку бархатную.
Маскировка. Как Полевой устав требует. ПУ-36. Миллион мужиков - потом. После
подавления аэродромов, а сначала...
И вдруг вопрос Сталина:
- Вы были подругами?
Аж дыхание у нее перехватило. Понимает Настя, что это он про Катьку.
Вспомнила Катьку-хохотушку, и вдруг глаза ей слезами переполнило. Понимает,
что если расплачется тут сейчас, то ее простят. Может, и вопрос такой, чтоб
расплакалась. Чтоб облегчила душу. И совсем ей не хочется тут плакать.
Потому ресницами старается быстро-быстро моргать. И знает: только выговори
слово одно сейчас - и все. И не сдержать слез. Потому Настя слов никаких не
произнесла. Просто головой кивнула. Губы закусив. Мимо него глядя. Слегка
так кивнула. Потому как сильно не кивнешь. Потому как голова должна быть
высоко поднята. Смотреть надо всегда на вершины деревьев, тогда гордый такой
вид получается. И еще надо на вершины деревьев смотреть и сильно головой не
кивать, когда надо слезы на кончиках ресниц удержать. Так что она даже и не
кивнула, а больше видом показала, что да, подругами были. А глаза - выше и в
сторону. И знает, что если вот он ее сейчас возьмет легонько и прижмет к
своему плечу, вот уж тогда на этом плече она и расплачется.
В стороне, у стола (к столу не подходя) - лучшие люди страны. Товарищ
Молотов. Товарищ Микоян. Товарищ Хрущев. Товарищ Ежов. Еще какие-то
товарищи. Понимают они, какой там сейчас разговор. Потому не прерывают.
Потому не смотрят на лужайку, по которой Настя со Сталиным ходят. Но все
видят. И понимают, что именно в этот момент - про Катьку. Зачем он про
Катьку? Лучше бы про аэродромы. Она бы и рассказала, что в первый момент
войны, вернее, за несколько минут до ее начала, резать надо охрану
аэродромную. И зенитчиков аэродромных. И на рассвете пилотов спящих резать.
Еще связь в районе аэродромов резать надо, тогда их истребители не взлетят и
наши бомбардировщики будут бомбить беспрепятст...
Но его это уже меньше интересовало. Он взял да и тихонечко прижал ее к
своему плечу.
Тут она и расплакалась.
Долго гремел ужин. Было много вина. Было много шуток. Она сидела по
правую руку от Сталина и все смотрела на него. Она видела его совсем близко.
Рядом. С благодарностью смотрела. Он ведь ее про парашютные дела из
вежливости спрашивал. Знает он парашютные проблемы лучше любого инструктора.
Знает, что наш советский парашют лучше американского. Конечно, лучше. Но
знает все и про американский парашют с зелененьким ярлычком: с, тутовым
шелкопрядом на паутинке. Знает, что почему-то советские летчики и
парашютисты за один парашют с зеленым ярлычком готовы отдать семь советских
парашютов. Цена такая - семь. Знает он эту цену.
Понимала она, что нельзя сидеть и все на него смотреть. Потому смотрела
на всех. А потом так быстренько - на него. Чтоб никто не видел.
Он был первым, кто сообразил, что ей поплакать надо. В данный момент. Он
чувств избытка. Ну и пожалуйста. Вот тебе мое плечо. Даже не успокаивал.
Реви на здоровье. Навзрыд. Гости подождут.
Подождали гости. И ужин не очень задержался.
Какая-то тетка добрая, с виду экономка, увела Настю. Умыла. Воды дала
холодной попить. Хорошая на сталинской даче вода. Холодная и вообще особая
какая-то. И вот снова - рядом со Сталиным. Он вина предложил. Отказалась: не
пью, товарищ Сталин. Не настаивал. Всех остальных, да. Остальных, мягко
говоря, принуждал: а ну, товарищ Ежов, что это на вашем краю стола все рюмки
пересохли?
Вором багдадским закрался синий вечер на сталинскую дачу. Шума больше.
Хохот. Музыку завели. Фонари зажгли на веранде. А официанты скользят
машинами неустающими. Вроде на коньках мимо проносятся. С легким свистом.
Товарищ Калинин Михал Ваныч все на Сталина поглядывает. А Сталин нет-нет, да
и покажет ему, что, мол, не время еще.
Пропало разом со стола все, что на нем было. Сдернули официанты верхнюю
скатерть. Под ней - другая. Тоже слепящая. В темноте голубой и скатерть
голубой видится. Десерт. Расставили официанты что положено и пропали все
разом. Вроде не было их никогда ни на даче, ни на ближних подступах к ней,
ни на дальних. Товарищ Сталин товарищу Калинину знак: пора. Товарищ Калинин
только того знака и ждал. У него сразу в руках коробочка красная неизвестно
откуда.
Поднялся Сталин. Затихли все. Даже кузнечики на лужайке все разом
стрекотать перестали.
- Мы тут с товарищами посоветовались, да и решили парашютистку нашу
наградить орденом Ленина. Товарищ Калинин...
Михал Ваныч улыбается, орден вручает. Руку пожал. Потом не сдержался,
обнял, прижал к себе: носи, доченька, заслужила.
Обступили Настю со всех сторон. Поздравляют, руку жмут. Оказалась Настя в
кольце.
В стороне - только Сталин. Немедленно рядом с ним - Холованов. Откуда
появился, никто объяснить не может. Я и сам, откровенно говоря, не знаю,
откуда. Просто взял и появился. Это в его характере - появляться из
ниоткуда. И сказал ему товарищ Сталин тихо, так, чтобы никто другой не
услышал:
- В контроль.
ГЛАВА 5
У машины длинный-предлинный мотор. Фары - как прожекторы на крейсере. На
переднем сиденье - водитель и начальник охраны. Переднее сиденье открытое -
это чтобы начальник охраны по сторонам смотреть мог и назад, чтобы машинам
охраны сигналить в случае чего. Из открытого пространства и стрелять
сподручной А салон закрыт. Салон, как карета княжеская: по полу не то ковер,
не то белая мягкая шкура, стенки, сиденья, занавески - пепельного цвета.
Обивка атласная, стеганая. Умеет Америка внутренность автомобильную
отделывать. Такой толщины стекла и занавески, что шум московский по ту
сторону окна остается.
Народный комиссар внутренних дел, Генеральный комиссар государственной
безопасности Ежов Николай Иванович вытянул ноги. На сталинской даче обед
завершился в половине четвертого. Скоро рассвет. А у Николая Ивановича
рабочий день продолжается. Допросы до полдня. Потом короткий сон, вечером
бал и совещание во время бала.
Он расстегнул воротника двумя огромными маршальскими звездами, чуть
отпустил ремень и сказал водителю в переговорную трубу:
- В Суханове.
Коробочку от ордена и орденскую книжку Настя в карманчик спрятала, а
орден в руке зажала. Так его и привезла в парашютный клуб. И никому не
показала. Только сама любуется, пока никого рядом нет. На руке держишь, вес
чувствуешь: основной металл - золото, ленинский профиль - платина. Сделан
орден просто и скромно. И красиво. Днем красиво и ночью в лунном свете.
Устроилась Настя на списанных парашютах, а уснуть не может. Так орден
повернет. Эдак. Сверкает золото. Венок золотых колосков - множество граней.
Каждая отдельно сверкает. А у платины свой особый блеск, совсем не такой,
как блеск золота. Положила Настя орден рядышком и вдруг поняла, что без
Сталина коммунистической власти не прожить. Если Сталина убьют (ей как-то в
голову не приходило, что он сам умереть может), то власть понемногу, а потом
все скорее начнет загнивать и рассыпаться. И решила она...
Николай Иванович Ежов прислонился лбом к холодному стеклу. Проклятый
Сталин-Гуталин каждый раз заставляет пить. Голова кругом. Это скоро пройдет.
Голова пройдет, и Гуталин не будет больше заставлять.
По клубу парашютному - слух. Не было Стрелецкой несколько дней - все
ясно. Потом появилась. К самому рассвету подвезла ее длинная черная машина -
дело известное. Были уже тут такие: сначала к отбою опаздывали, потом к
