равнодушием... и я хочу остаться самим собой, иначе я упаду на обочину...
Между нами, родная, огромная пропасть, и почти непреодолимая стена сразу
же за ней, во всех смыслах, интеллектуальном, этическом, прочих, но! Я все
же отыскал тебя, такую... - он с душевным трепетом прикоснулся к ее губам
кончиками пальцев, а она: - Ты мой единственный, - прошептала в ответ,
отчаянно прижимаясь к нему и пряча лицо на его груди, - неповторимый,
навсегда мой... никому тебя не отдам... ты даже не можешь себе
представить, милый, что я до сих пор умом понять не могу, как ты обратил
внимание на меня, такую никчемную и никому не нужную девчонку, ты, такой
красивый и сильный, такой мудрый и добрый... неужели где-то есть такие
дуры, что отталкивали тебя?.. - шептала она, и он вздохнул, потом шепнул в
ответ: - Не перехвали... - и в ярости подумал: "Боже Мой! Как я хочу,
чтобы ты сказала эти слова _м_н_е_, а не походному боевому скафандру,
принятому твоими глазами за меня, и сбросить который в этом мире я не в
состоянии... я так хотел его надеть когда-то... перестарался в своем
хотении. Дохотелся. Теперь не содрать. Потому-то я и не могу тебя взять с
собой, Бев... ты сжимаешь в объятиях оборотня, девочка... Но как хочется
поверить, что ты говоришь правду, и что _м_е_н_я_ любишь ты, а не желанную
когда-то, теперь опостылевшую, оболочку... Но опыт жизни и Дороги учит
меня, что... если я разочаруюсь в тебе, а это случится, если ты окажешься
такой же как все, увидев меня... то мне будет не просто худо, мне будет
смертельно худо. И поэтому я сохраняю тебя, сохраняю пускай как иллюзию,
но - сохраняю...". Он никогда не позволял себе вторгаться в спектры
излучений ее мозга, ни разу не позволил себе заглянуть в ее душу... А
вокруг царил в тот час восхитительный, тихий вечер. Он пробудил в его душе
какое-то смутное волнующее воспоминание, он не мог точно определить его,
но почувствовал себя вдруг очень молодым. Он знал, что это воспоминание
связано с его юностью, с запахом летнего вечера, с гигантской черной аркой
небосвода над головой, усеянного звездами, со звуками города вокруг него,
мириадами звуков. Соединяясь вместе, они превращаются в один звук,
характерный только для города, и который является его сердцебиением. В
такой вечер, когда на фоне темного неба сверкают, словно драгоценные
камни, огни города, отражаясь в водах лимана, хорошо было ехать на машине
по центральному проспекту, сквозь строй светофоров и светящихся на столбах
"гвоздик". В такой вечер хорошо было слушать песни Леннона. Такой вечер
предназначался для того, чтобы показать человеку, что романтика - это
реально существующая вещь, ничего общего не имеющая с ежедневной мышиной
возней... Он ненавидел родной город, но, ей-богу, проклятый и ненавидимый,
он пел в его крови и звучал наподобие сложной композиции PINK FLOYD. Это
был его город, а он был частью его. - Знаешь, - сказал он Бев, - я никогда
не думал, что отыщу тебя в глубине времени, в лабиринте миров. Мне
казалось, что способность любить во мне атрофировалась, успешно угнетенная
всякими женщинами, предпочитающими тело, в лучшем случае с разумом, но не
душу... Они твердят о приоритете "чуйств", как они их принимают, а требуют
- денег... Нет, конечно, я не совсем правильно выразился, а
приблизительные формулировки - это ложь... я хотел сказать, чувство любви
атрофироваться не может, оно или есть в душе изначально, или его вовсе
нет. Я подразумевал, что после того, как я потерял единственную женщину,
которую воистину любил там, в моем времени, я думал, что ни одна женщина
ее место в моей душе занять не может. И многие из них мне успешно
подтверждали мою правоту... Но, как оказалось, любовь - чувство гораздо
более емкое... всеобъемлющее, и оно шире, чем влечение, даже самое
безумное, к одной женщине... В ней, той, мне кажется, я отыскал лишь
частицу любви, я нашел ее, счел идеалом и наслаждался ею, ты же даровала
мне намного больше, ты подарила мне самого себя. Черт, не знаю я, как
сказать... Но лишь сейчас я понимаю, что значит - любить. Один писатель
хорошо сказал... как это у него... да!.. "Ты потерял любовь или потерял
женщину? - спросил один герой другого. - Если потерял любовь, то да,
надеяться тебе уже не на что. Но потеря женщины, даже той, что дороже всех
на свете, дороже собственной жизни, - это вовсе не потеря чувства любви...
Любят не кого-то и за что-то, а любят - потому что...". - Он помолчал. При
этом подумал: "Наверное, правда это, что любовь - болезнь разума. В
здравом уме разве живое существо поставит хоть чью-то жизнь ВЫШЕ
своей?..". - Ты очень любил ее, милый? - спросила Бев в эту минуту. - Да,
- ответил он, и это было чистейшей правдой, - очень. Если бы я не
расстался с ней, то никогда не решился уйти из дому, знаешь... - а Бев
сказала: - И никогда бы не встретил меня. - Он задумчиво ответил на это: -
Может, вся соль в том, что я слишком поздно родился... Да, конечно. Но как
бы там и тут ни было, я встретил тебя. Судьба это. Дорога это. Предугадать
ее повороты - пустое занятие. Никогда не знаешь, что поджидает за
поворотом, я убедился... И даже когда имеешь возможность послать вертолет
и разведать, что ждет за поворотом, никогда этого не сделаешь, потому что
уже неинтересно будет идти - со знанием в душе. Жизнь полна
неожиданностей, и в этом ее прелесть... И вот, за одним из поворотов меня
ждала ты... Точнее, того, кто придет, того, кто пришел... - раздумчиво
добавил он, и Бев встрепенулась: - А разве пришел не ты?! - на что он
вынужден был ответить: - В определенном смысле да, конечно. Но... - тут он
замолчал. Язык не поворачивался сказать. - О чем не подозреваешь, тем и не
болеешь? - спросил скорее себя, чем ее. - Тот, кто этого не понимает,
равнодушен к тому, кто рядом, и позволяет все о себе знать, не заботится о
том, чтобы близкие не страдали... - после чего она удивленно
поинтересовалась: - Это ты о чем, милый? - и получила разъяснение: - Это я
о том, что если говоришь кому-то "люблю", НЕ ЛЮБЯ, лучше не лги, промолчи.
Тот, кто любит тебя, каждое твое слово принимает за святую правду жизни.
Это я все о ней, Бев... Понимаешь, я очень боюсь, что, прости меня за
откровенность, ты окажешься такой, как она... Я верил ей, и пусть она
обманывала, пусть, но не в этом ее грех. Она не заботилась о том, чтобы я
оставался в неведении. А потом все это переросло в грех самый страшный -
неблагодарность... Я ничего не знал, и по большому счету все было
несправедливо, имея мои недостатки, я не мог требовать трепетного и
восхищенного отношения к себе. Но падение к разрыву началось с того, что
она перестала заботиться о том, чтобы я не знал... - он судорожно
сглотнул. - О чем это ты, милый?! - все не могла понять наивная девочка
Бев. Он вздохнул. - Она была самкой, - слова давались с трудом, но они
должны были быть произнесены вслух. - Слишком низко организованной
натурой, и плоть довлела над разумом и душой. Плоть слишком сильно давила
на ее душу, главенствовала в триединстве, и вполне естественно, ничего
поделать она не смогла, хотя, мне кажется, одно короткое время пыталась,
ради меня, я был очень полезен ей, и она не желала терять выгодного
партнера... Я не осуждаю ее, о нет. Просто любовь - это свойство души, а
сплющенная плотью душа ее любить не умела, а тщиться заменить любовь
суррогатом, сексом - несбыточная и бесполезная задача. Секс с тем, кого не
любишь, это тот же онанизм, только технически усовершенствованный, и никто
меня не переубедит в обратном. Энергия плоти ею раздавалась направо и
налево, и она не могла даже вообразить, что вместе с разбазариванием
свойств тела утекали остатки души... Но я-то другой был. Когда любовь есть
- секс уже не так важен, он не глава семьи. Бесспорно, лишь секс, женатый
на любви, приносит подлинное семейное счастье, как сказал один мудрый
человек... И добавил, что "секс" - мужского рода, впрочем, мужиков всегда
больше интересовала "техническая" сторона вопроса, а "любовь" - женского,
и это закономерно, ведь для баб важнее всего "чуйства", эмоциональная
сторона... Готов с этим спорить, но не сейчас, не это главное. Но, как бы
там ни было, когда любишь, не так важно лечь в постель, гораздо важнее
все, что до, и все, что после, и в промежутках... Взгляды, общие
переживания, проблемы, события, духовные интересы, увлечения... детали,
штришки, мелочи бытия... Я боюсь, Бев, что для тебя секс слишком важен в
наших отношениях, плоть довлеет. Я не хочу второй раз оступиться на одном
и том же месте. Вот как. - И он вздохнул снова. Он всегда тяжко и часто
вздыхал, когда доводилось беседовать на такие серьезные темы. - Я не
такая, - ответила она, и он кивнул. - Да. Пока я в это верю, я буду
возвращаться к тебе... даже через десять лет, пятнадцать, двадцать, если
я... И вот что. Прошу, обойдись без секса, пока меня... нет. Я знаю, прошу
очень многого, и глупа эта просьба, фальшива до скрежета зубовного,
дремучей ревностью, частнособственничеством отдает, но... сознавать, что
вместе с энергией плоти и ты отдаешь кому-то частичку души... Человек -
существо моногамное, я понял это. Человек в моем понимании, конечно, а
право на СВОЕ понимание я заработал несомненно. Любое отклонение от
моногамии - шаг в сторону главенства плоти, а значит, к этапам, которые
пройдены до человека - животными. Хотя, быть может, я заблуждаюсь... И во
мне говорит ревнивый самец, не желающий делиться ни с кем своей самочкой,
- он грустно улыбнулся. - Мне больно, милый, что ты во мне не уверен, -
так же зеркально-грустно улыбнулась она. - Мне и самому больно. Но я
ничего не могу поделать с собой, понимаешь... Не могу, как ни стараюсь,
прости, родная. - Извинился он и вновь вздохнул. - Забери меня с собой, -
попросила она еще раз. Он отказался. - Не могу, Бев. Извини, этого я тоже
опасаюсь. Разлуки любовь закаливают, проверяют на прочность, придают
особый смысл. В любви, я понял, надо знать меру. Как и во всем.
Передозированное лекарство - яд. Человек еще очень несовершенен. И
пресыщение - один из главнейших врагов любви. Во всем надо придерживаться
золотой середины, найти серый путь, между черным и белым, встречей и
разлукой... Мне очень важно сознавать, приходя к тебе вновь и вновь, что
наша любовь крепка и жива. Я эгоист, прости меня... хочу им быть,
точнее... с тобой. Слушай, прогони меня, забудь обо мне! Я не хочу
принести тебе горе... однажды, в ладонях... Я чувствую, что ничего, кроме
горя, тебе не принесу... - и он вновь тяжко вздохнул, который уж раз. -
Какой же ты эгоист, милый. Не видал ты настоящих эгоистов, если так
говоришь. Вон их сколько, почти все мужчины... Ты просто заблудился в
собственных мыслях, ты много страдал, а каждый человек вправе надеяться,
что за муки ему воздастся, так нам падре говорил. И я это поняла, когда
тебя повстречала. Больше мне от Бога никого не надо! За мои страдания он
даровал мне тебя. Тебе, за твои, меня. - Она быстро перекрестилась, справа
налево, и поцеловала согнутый указательный палец правой руки. - Я рада,
что я для тебя как лекарство, для твоей души... А лекарство дозами
принимают, непрерывно его кушать нельзя, я понимаю, ты прав, как всегда. -
Тут он заметил, что снова по ее щеке сползает слеза. - И я благодарю Бога
хотя бы за то, что ты _е_с_т_ь_, за то, что ты приходишь, не забываешь...
я на все согласная, как скажешь, так и будет. Буду старенькой старушкой, и
тогда ждать буду... - она беззвучно плакала, и он крепче стиснул ее в
