он, может быть, тоже гигантская флюктуация - вы сами понимаете, это
возможно. Но оказалось, что он умер много лет назад. Да, знаете ли... - Он
задумался. - А к врачу я все-таки пошел. Оказалось, что я с точки зрения
медицины ничего особенного собой не представляю. Но он нашел у меня
некоторое расстройство нервной системы и послал сюда, на курорт. И я
поехал. Откуда я мог знать, что здесь произойдет?
Он вдруг схватил меня за плечо и прошептал:
- Час назад у меня улетела знакомая!
Я не понял.
- Мы прогуливались там, наверху, по парку. В конце концов я же
человек, и у меня были самые серьезные намерения. Мы познакомились в
столовой, пошли прогуляться в парк, и она улетела.
- Куда? - закричал я.
- Не знаю. Мы шли, вдруг она вскрикнула, ойкнула, оторвалась от земли
и поднялась в воздух. Я опомниться не успел, только схватил ее за ногу, и
вот...
Он ткнул мне в руку какой-то твердый предмет. Это была босоножка,
обыкновенная светлая босоножка среднего размера.
- Вы понимаете, это совершенно невозможно, - бормотал феномен. -
Хаотическое движение молекул газа, броуновское движение частиц живого
коллоида стало упорядоченным, ее оторвало от земли и унесло совершенно не
представляю куда. Очень, очень маловероятное... Вы мне теперь только
скажите, должен я считать себя убийцей?
Я был потрясен и молчал. В первый раз мне пришло в голову, что он,
наверное, все выдумал. А он сказал с тоской:
- И дело, знаете ли, даже не в этом. В конце концов она, может быть,
зацепилась где-нибудь за дерево. Ведь я не стал искать, потому что
побоялся, что не найду. Но вот, знаете ли... Раньше все эти чудеса
касались только меня. Я не очень любил флюктуации, но флюктуации, знаете
ли, очень любили меня. А теперь? Если этакие штуки начнут происходить и с
моими знакомыми?.. Сегодня улетает девушка, завтра проваливается сквозь
землю сотрудник, послезавтра... Да вот, например, вы. Ведь вы сейчас ни от
чего не застрахованы.
Это я уже понял сам, и мне стало удивительно интересно и жутко. Вот
здорово, подумал я. Скорее бы! Мне вдруг показалось, что я взлетаю, и я
вцепился руками в камень под собой. Незнакомец вдруг встал.
- Вы знаете, я лучше пойду, - сказал он жалобно. - Не люблю я
бессмысленных жертв. Вы сидите, а я пойду. Как это мне раньше в голову не
пришло!
Он торопливо пошел вдоль берега, оступаясь на камнях, а потом вдруг
крикнул издали:
- Вы уж извините меня, если с вами что случится! Ведь это от меня не
зависит!
Он уходил все дальше и дальше и скоро превратился в маленькую черную
фигурку на фоне чуть фосфоресцирующих волн. Мне показалось, что он
размахнулся и бросил в волны что-то белое. Наверное, это была босоножка.
Вот так мы с ним и расстались.
К сожалению, я не мог бы узнать его в толпе. Разве что случилось бы
какое-нибудь чудо. Я никогда и ничего больше не слыхал о нем, и, по-моему,
ничего особенного в то лето на морском побережье не случилось. Вероятно
его девушка все-таки зацепилась за какой-нибудь сук, и они потом
поженились. Ведь у него были самые серьезные намерения. Я знаю только
одно. Если когда-нибудь, пожимая руку новому знакомому, я вдруг
почувствую, что становлюсь источником мощного магнитного поля, и вдобавок
замечу, что новый знакомец много курит, часто покашливает, этак -
кхым-кхум, значит это, знаете ли, он, феномен, средоточие чудес,
гигантская флюктуация.
Жилин закончил рассказ и победоносно оглядел слушателей. Юре рассказ
понравился, но он, как всегда, так и не понял, выдумал все это Жилин или
рассказывал правду. На всякий случай он в течение всего рассказа
скептически усмехался.
- Прелестно, - сказал Юрковский. - Но больше всего мне нравится
мораль.
- Что же это за мораль? - сказал Быков.
- Мораль такова, - объяснил Юрковский. - Нет ничего невозможного,
есть только маловероятное.
- И кроме того, - сказал Жилин, - мир полон удивительных вещей - это
раз. И два. Что мы знаем о вероятностях?
- Вы мне тут зубы не заговаривайте, - сказал Быков и встал. Тебе,
Иван, я вижу, не дают покоя писательские лавры Михаила Антоновича. Рассказ
этот можешь вставить в свои мемуары.
- Обязательно вставлю, - сказал Жилин. - Правда, хороший рассказ?
- Спасибо, Ванюша, - сказал Юрковский. - Ты меня отлично рассеял.
Интересно, как это у него могло появиться электромагнитное поле?
- Магнитное, - поправил Жилин. - Он говорил мне о магнитном.
- М-да, - сказал Юрковский и задумался.
После ужина они остались в кают-компании втроем. Сменившийся с вахты
Михаил Антонович с наслаждением забрался в быковское кресло почитать на
сон грядущий "Повесть о принце Гэндзи", а Юра с Жилиным устроились перед
экраном магнитовизора поглядеть что-нибудь легкое. Свет в кают-компании
был притушен, только переливались на экране глухими мрачными красками
страшные джунгли, по которым шли первооткрыватели, да поблескивала в углу
под бра глянцевитая лысина штурмана. И было совсем тихо.
Жилин "Первооткрывателей" уже видел, гораздо интереснее ему было
смотреть на Юру и штурмана. Юра глядел на экран, не отрываясь, и только
иногда нетерпеливо поправлял на голове тонкий обруч фонодемонстратора.
Первооткрыватели страшно нравились ему, а Жилин посмеивался про себя и
думал, до чего же нелеп и примитивен этот фильм, особенно если смотришь
его не в первый раз и тебе уже за тридцать. Эти подвиги, похожие на
упоенное самоистязание, нелепые с начала и до конца, и этот командир
Сандерс, которого бы немедленно сместить, намылить ему шею и отправить
назад на Землю архивариусом, чтобы не сходил с ума и не губил невинных
людей, не имеющих права ему противоречить. И в первую очередь прикончить
бы эту истеричку Прасковину, кажется, - послать ее в джунгли одну, раз уж
у нее так пятки чешутся. Ну и экипаж подобрался! Сплошные самоубийцы с
инфантильным интеллектом. Доктор был неплох, но автор прикончил его с
самого начала, видимо, чтобы никто не мешал идиотскому замыслу
ополоумевшего командира.
Самое забавное, что Юра все это, конечно, не может не видеть, но
попробуй вот оторвать его сейчас от экрана и засадить, скажем, за того же
принца Гэндзи!.. Издавна так повелось и навсегда, наверное, останется, что
каждый нормальный юноша до определенного возраста будет предпочитать драму
погони, поиска, беззаветного самоистребления драме человеческой души,
тончайшим переживаниям, сложнее, увлекательнее и трагичнее которых нет
ничего в мире... О, конечно, он подтвердит, что Лев Толстой велик как
памятник человеческой душе, что Голсуорси монументален и замечателен как
социолог, а Дмитрий Строгов не знает себе равных в исследовании
внутреннего мира нового человека. Но все это будут слова, пришедшие извне.
Настанет, конечно, время, когда он будет потрясен, увидев князя Андрея
живого среди живых, когда он задохнется от ужаса и жалости, поняв до конца
Сомса, когда он ощутит великую гордость, разглядев ослепительное солнце,
что горит в невообразимо сложной душе строговского Токмакова... Но это
случится позже, после того как он накопит опыт собственных душевных
движений.
Другое дело - Михаил Антонович. Вот он поднял голову и уставился
маленькими глазками в темноту комнаты, и сейчас перед ним, конечно,
далекий красавец в странной одежде и странной прическе, с ненужным мечом
за поясом, тонкий и насмешливый грешник, японский донжуан - именно такой,
каким он выскочил в свое время из-под пера гениальной японки в пышном и
грязном хэйанском дворце и отправился невидимкой гулять по свету, пока не
нашлись и для него такие же гениальные переводчики. И Михаил Антонович
видит его сейчас так, словно нет между ними девяти веков и полутора
миллиардов километров, и видит его только он, а Юре пока это не дано, и
будет дано только лет через пять, когда войдут в Юрину жизнь и Токмаков, и
Форсайты, Катя с Дашей, и многие, многие другие...
Последний первооткрыватель умер под водруженным флагом, и экран
погас. Юра стащил с затылка фонодемонстратор и задумчиво произнес:
- Да, отлично сделан фильм.
- Прелесть, - серьезно откликнулся Жилин.
- Какие люди, а? - Юра дернул себя за хохол на макушке. - Как
стальной клинок... Герои последнего шага. Только Прасковина какая-то
неестественная.
- Н-да, пожалуй...
- Но зато Сандерс! До чего же он похож на Владим Сергеича!
- Мне они все напоминают Владим Сергеича, - сказал Жилин.
- Ну, что вы! - Юра оглянулся, увидел Михаила Антоновича и перешел на
шепот: - Конечно, все они настоящие, чистые, но...
- Пойдем-ка лучше ко мне, - предложил Жилин.
Они вышли из кают-компании и направились к Жилину.
Юра говорил:
- Все они хороши, я не спорю, но Владимир Сергеевич - это, конечно,
совсем другое, он мощнее их как-то, значительнее...
Они вошли в комнату. Жилин сел и стал смотреть на Юру. Юра говорил:
- А какое болото! Как это все изумительно сделано - коричневая жижа с
громадными белыми цветами, и блестящая скользкая шкура чья-то в тине... И
крики джунглей...
Он замолчал.
- Ваня, - сказал он осторожно, - а вам, я вижу, картина не очень?..
- Ну, что ты! - сказал Жилин. - Просто я уже видел ее, да и староват
я для всех этих болот, Юрик. Я по ним хаживал и знаю, что там на самом
деле...
Юра пожал плечами. Он был недоволен.
- Право же, дружище, не в болотах суть. - Жилин откинулся на спинку
кресла и принял любимую позу: закинул голову, сцепил пальцы на затылке и
растопырил локти. - И не подумай, пожалуйста, что я намекаю на разницу в
наших годах. Нет. Это ведь неправда, что бывают дети и бывают взрослые.
Все на самом деле сложнее. Бывают взрослые и бывают взрослые. Вот,
например, ты, я и Михаил Антонович. Стал бы ты сейчас в трезвом уме и
здравой памяти читать "Повесть о Гэндзи"? Вижу ответ твой на лице твоем. А
Михаил Антонович перечитывает "Гэндзи" чуть ли не в пятый раз, а я впервые
почувствовал прелесть его только в этом году... - Жилин помолчал и
пояснил: - Прелесть этой книги, конечно. Прелесть Михаила Антоновича я
почувствовал гораздо раньше.
Юра с сомнением смотрел на него.
- Я, разумеется, знаю, что это классика и все такое, - сообщил он. -
Но читать "Гэндзи" пять раз я бы не стал. Там все запутано, усложнено... А
жизнь по сути своей проста, много проще, чем ее изображают в таких книгах.
- А жизнь по сути своей сложна, - сказал Жилин. - Много сложнее, чем
описывают ее такие фильмы, как "Первооткрыватели". Если хочешь, то
попробуем разобраться. Вот командир Сандерс. У него есть жена и сын. У
него есть друзья. И все же как легко он идет на смерть. У него есть
совесть. Как легко он ведет на смерть своих людей...
- Он забыл обо всем этом, потому что...
- Об этом, Юрик, не забывают никогда. И главным в фильме должно быть
не то, что Сандерс геройски погиб, а то, как он сумел заставить себя
забыть. Ведь гибель-то была верной, дружище. Этого в кино нет, поэтому все
кажется простым. А если бы это было, фильм показался бы тебе скучнее...
Юра молчал.
- Ну-с? - сказал Жилин.
- Может быть, - неохотно проговорил Юра. - Но мне все-таки кажется,
что на жизнь надо смотреть проще.
- Это пройдет, - пообещал Жилин. Они помолчали. Жилин, щурясь, глядел
на лампу. Юра сказал:
- Есть трусость, есть подвиг, есть работа - интересная и
неинтересная. Надо ли все это перепутывать и выдавать трусость за подвиг и
наоборот?
- А кто же перепутывает, кто этот негодяй? - вскричал Жилин.
