стояли в коридоре и смотрели им вслед.
Время в "Империи Бадера" (так насмешники называли всю систему
искусственных и естественных спутников Владиславы: обсерватории,
мастерские, заправочные станции, черные цистерны-плантации с хлореллой,
оранжереи, питомники, стеклянные сады отдыха и пустующие торы неземного
происхождения) исчислялось тридцатичасовыми циклами. К концу третьего
цикла, после того как Д-звездолет "Тариэль", шестикилометровый гигант,
похожий издали на сверкающий цветок, вышел на меридиональную орбиту вокруг
Владиславы, Горбовский предпринял первый поиск. Д-звездолеты не
приспособлены к высадкам на массивные планеты, особенно на планеты с
атмосферами, и тем более на планеты с бешеными атмосферами. Для этого они
слишком хрупки. Высадки осуществляются вспомогательными кораблями-ботами с
атомно-импульсным или фотонным приводом и с нефиксированным центром
тяжести. Рейсовый звездолет несет на себе один такой бот, а десантный - от
двух до четырех. "Тариэль" имел на борту два фотонных бота, и в одном из
них Горбовский предпринял первую попытку прощупать атмосферу Владиславы.
"Поглядеть, стоит ли", - сказал Горбовский Бадеру.
Бадер лично прибыл на "Тариэль". Он много кивал и говорил: "О да!" -
и, когда бот Горбовского оторвался от "Тариэля", сел на стульчик сбоку от
наблюдательного пульта и стал терпеливо ждать.
Все десантники собрались возле пульта и следили за неясными вспышками
на сером экране осциллографа - это были отпечатки сигнальных импульсов,
которые посылал автопередатчик на боте. Десантников было трое, если не
считать Бадера. Они молчали и думали о Горбовском, каждый по-своему.
Валькенштейн думал о том, что Горбовский вернется через час. Он
терпеть не мог неопределенности, и ему хотелось, чтобы Горбовский был уже
здесь, хотя он знал, что первый поиск всегда проходит благополучно,
особенно если десантный бот ведет Горбовский. Валькенштейн вспомнил первую
встречу с Горбовским. Это было на Цифэе, спутнике Луны, откуда обычно
стартовали все фотонные корабли. Валькенштейн только что вернулся из
броска на Нептун - вернулся без потерь, гордился этим и хвастался ужасно.
Горбовский подошел к нему в столовой и сказал: "Извините, ради бога, вы,
случайно, не Марк Ефремович Валькенштейн?" Валькенштейн кивнул и спросил:
"Чем могу?" У Горбовского был очень несчастный вид. Он сел рядом,
пошевелил длинным носом и сказал простительно: "Послушайте, Марк, вы не
знаете, где здесь можно достать арфу?" "Здесь" - это на расстоянии в
триста пятьдесят тысяч километров от Земли, на звездолетной базе.
Валькенштейн подавился супом. Горбовский с любопытством разглядывал его,
затем представился и сказал: "Да вы успокойтесь, Марк, это не срочно. Я,
собственно, хотел узнать, на каком режиме вы входили в экзосферу Нептуна".
Это была манера Горбовского: подобраться к человеку, особенно незнакомому,
задать такой вот вопрос и смотреть, как человек выкручивается.
И биолог Перси Диксон, черный, заросший курчавым волосом, тоже думал
о Горбовском. Перси Диксон работал в области космопсихологии и
космофизиологии человека. Он был стар, очень много знал и провел над собой
и над другими массу сумасшедших экспериментов. Он пришел к заключению, что
человек, пробывший в Пространстве в общей сложности больше двадцати лет,
отвыкает от Земли и перестает считать Землю домом. Оставаясь землянином,
он перестает быть человеком Земли. Перси Диксон сам стал таким и не
понимал, почему Горбовский, налетавший более пятидесяти парсеков и
побывавший на десятке лун и планет, время от времени вдруг поднимает очи
горе и говорит со вздохом: "На лужайку бы! В травку! Полежать. И чтобы
речка".
И Лю Гуань-чэн, атмосферный физик, думал о Горбовском. Он размышлял
над его прощальными словами: "Посмотрю, стоит ли". И Гуань-чэн очень
боялся, что Горбовский, вернувшись, скажет: "Не стоит". Так уже случалось
несколько раз. Лю Гуань-чэн занимался бешеными атмосферами и был вечным
должником Горбовского, и каждый раз ему казалось, что он отправляет
Горбовского на смерть. Однажды Лю сказал ему об этом. Горбовский серьезно
ответил: "Знаете, Лю, еще не было случая, чтобы я не вернулся".
Генеральный уполномоченный совета Космогации, директор
транскосмической звездолетной базы и лаборатории "Владислава ЕН 17",
профессор и десантник Август-Иоганн Бадер тоже думал о Горбовском.
Почему-то он вспомнил, как пятнадцать лет назад на Цифэе Горбовский
прощался со своей матерью. Это очень печальный момент - прощание с родными
перед космическим рейсом. Бадеру показалось, что Горбовский простился с
матерью очень небрежно. Как капитан корабля - тогда он был капитаном
корабля, - Бадер счел своим долгом сделать Горбовскому внушение. "В такой
печальный момент, - сказал он строго, но мягко, - ваше сердце должно было
биться в унисон с сердцем вашей матушки. Высокая добродетель каждого
человека состоит в том, что..." Горбовский слушал молча, а когда Бадер
закончил выговор, сказал странным голосом: "Август, а у вас есть мама?"
Да, он так и сказал: "мама". Не мать, не муттер, но - мама.
- Вышел на ту сторону, - сказа Лю.
Валькенштейн поглядел на экран. Всплески туманных пятен исчезли. Он
поглядел на Бадера. Бадер сидел, вцепившись в сиденье стула, и у него был
такой вид, словно его тошнит. Он поднял на Валькенштейна глаза и вымученно
улыбнулся.
- Одно дело, - сказал он, старательно выговаривая буквы, - когда ты
сам, абер совсем другое дело, когда некто другой.
Валькенштейн отвернулся. По его мнению, было совершенно безразлично,
кто делает дело. Он поднялся и вышел в коридор. У кессонного люка он
увидел незнакомого молодого человека с бритым загорелым лицом и бритым
лоснящимся черепом. Валькенштейн остановился, оглядывая его с головы до
ног.
- Кто вы такой? - спросил он неприветливо. Меньше всего он ожидал
встретить на "Тариэле" незнакомого человека.
Молодой человек кривовато улыбнулся.
- Меня зовут Сидоров, - сказал он. - Я биолог и хочу видеть товарища
Горбовского.
- Горбовский в поиске, - сказал Валькенштейн. - Как вы попали на
корабль?
- Меня привез директор Бадер...
- А, - сказал Валькенштейн. Бадер прибыл на звездолет два часа назад.
- ...и, вероятно, забыл про меня.
- Естественно, - сказал Валькенштейн. - Это вполне естественно для
директора Бадера. Он весьма взволнован.
- Я понимаю. - Сидоров поглядел на носки своих ботинок и сказал: - Я
хотел бы поговорить с товарищем Горбовским.
- Вам придется подождать, - сказал Валькенштейн. - Пойдемте, я
провожу вас в кают-компанию.
Он проводил Сидорова в кают-компанию, положил перед ним пачку
последних земных журналов и вернулся в рубку. Десантники улыбались. Бадер
утирал пот со лба и тоже улыбался. На экране опять бились туманные
всплески.
- Возвращается, - сказал Диксон. - Он сказал, что одного витка на
первый раз достаточно.
- Конечно, достаточно, - сказал Валькенштейн.
- Вполне достаточно, - сказал Лю.
Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу
расстегивая пилотский комбинезон. Был он рассеян и смотрел поверх голов.
- Ну что? - нетерпеливо спросил Лю.
- Все в порядке, - сказал Горбовский. Он остановился посредине
коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну
ногу, наступил на рукав и чуть не упал. - То есть что я говорю - все в
порядке... Все никуда не годится!
- А что именно? - осведомился Валькенштейн.
- Я есть хочу, - заявил Горбовский.
Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча
комбинезон по полу за рукав.
- Дурацкая планета! - сказал он.
Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
- Дурацкая планета, - повторил Горбовский, глядя поверх голов.
- Это весьма трудная планета для высадки, - подтвердил Бадер,
отчетливо выговаривая буквы.
- Дайте мне поесть, - сказал Горбовский.
В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он
вошел, Сидоров вскочил на ноги.
- Сидите, сидите, - благосклонно сказал Горбовский.
- Так что же случилось? - спросил Валькенштейн.
- Ничего особенного, - сказал Горбовский. - Наши боты не годятся для
высадки.
- Почему?
- Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время
нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
- Атмосферные магнитные поля, - сказал атмосферный физик Лю и потер
руки, шурша ладонями.
- Может быть, - сказал Горбовский.
- Что ж, - неторопливо сказал Бадер, - я вам дам импульсную ракету.
Или ионолет.
- Дайте, Август, - сказал Горбовский. - Дайте, пожалуйста, нам
ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
- Господи, - сказал Валькенштейн, - да я уж и не помню, когда в
последний раз водил импульсную ракету!
- Ничего, - сказал Горбовский, - вспомнишь. Послушайте, - ласково
сказал он, - дадут мне сегодня покушать?
- Сейчас, - сказал Валькенштейн.
Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол
хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и
гречневую кашу.
- Стол накрыт, Леонид Андреевич, - сказал он.
Горбовский нехотя поднялся с дивана.
- Всегда приходится подниматься, когда надо что-нибудь делать, -
сказал он.
Он сел за стол, взял обеими руками чашу с молоком и выпил ее залпом.
Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял ложку.
Только когда он взял ложку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку
обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что
он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла.
Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
- Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, -
сказал он слабым голосом. - Наиболее лучшую.
- Дайте, Август, - сказал Горбовский. - Самую лучшую. А кто этот
молодой человек?
- Это Сидоров, - объяснил Валькенштейн. - Он хотел говорить с вами.
Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него
снизу вверх и сказал:
- Садитесь, пожалуйста.
- О, - сказал Бадер, - я совершенно забыл! Простите меня. Леонид,
товарищи, позвольте представить вам...
- Я Сидоров, - сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все
глядели на него. - Михаил Альбертович. Биолог.
- Уэлкам, Михаил Альбертович, - сказал волосатый Диксон.
- Ладно, - сказа Горбовский. - Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и
мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван... - он
понизил голос до конфиденциального шепота, - но на нем расселся Бадер, а
он директор.
- Не вздумайте взять его, - сказал Валькенштейн по-китайски. - Мне он
не нравится.
- Почему? - спросил Горбовский.
Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола.
На столе валялись блестящие мотки лет видеофонографа.
- Не вздумайте взять его, - повторил Валькенштейн.
Горбовский закинул руки за голову.
- Родных у меня нет, - сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него
сочувственно.) - Плакать по мне некому.
- Почему - плакать? - спросил Горбовский.
Сидоров нахмурился.
- Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На
Земле меня ждут. Я сижу здесь, над Владиславой, уже год. Год потратил
почти зря...
- Да, это обидно, - сказал Горбовский.
Сидоров сцепил пальцы.
