были лучше, чем ничего, поэтому пение сигнала Кондратьева обрадовало.
Кондратьев вышел в прихожую и крикнул:
- Войдите!
Вошел человек высокого роста, в просторной серой куртке и длинных
синих штанах пижамного типа. Он тихо притворил за собой дверь и, несколько
наклонив голову, принялся рассматривать штурмана. Физиономия его очень
живо напомнила Кондратьеву виденные когда-то фотографии каменных истуканов
острова Рапа-Нуи - узкая, длинная, с узким высоким лбом и мощными
надбровьями, с глубоко запавшими глазами и длинным острым вогнутым носом.
Физиономия была темная, а в распахнутом вороте куртки проглядывала
неожиданно нежная белая кожа. На охотника за автографами этот человек был
решительно не похож.
- Вы ко мне? - с надеждой спросил Кондратьев.
- Да, - тихо и печально ответил незнакомец. - Я к вам.
- Так входите же, - сказал Кондратьев.
Он был тронут и немного разочарован печальным тоном незнакомца.
"Кажется, это все-таки собиратель автографов, - подумал он. - Надо принять
его посердечнее".
- Спасибо, - еще тише проговорил незнакомец.
Немного сутулясь, он прошел мимо штурмана и остановился посреди
гостиной.
- Садитесь, пожалуйста, - сказал Кондратьев.
Незнакомец стоял молча, устремив взгляд на кушетку. Кондратьев с
некоторым беспокойством тоже посмотрел на кушетку. Это была чудесная
откидная кушетка, широкая, бесшумная и мягкая, с пружинящей пенопластовой
покрышкой светлого зеленого цвета, пористой, как губка.
- Меня зовут Горбовский, - тихо сказал незнакомец, не спуская глаз с
кушетки. - Леонид Андреевич Горбовский. Я пришел поговорить с вами как
звездолетчик со звездолетчиком.
- Что случилось? - испуганно спросил Кондратьев. - Что-нибудь с
"Таймыром"? Да вы садитесь, пожалуйста, садитесь!
Горбовский продолжал стоять.
- С "Таймыром"? Вряд ли... Впрочем, не знаю, - сказал он. - Но ведь
"Таймыр" в Музее космогации. Что с ним еще может случиться?
- Да уж, - сказал Кондратьев, широко улыбнувшись. - Уж дальше некуда.
- Некуда, - согласился Горбовский и тоже улыбнулся.
Улыбка у него, как и у многих некрасивых людей, была милая и какая-то
детская.
- Так чего же мы стоим? - бодро вскричал Кондратьев. - Давайте сядем!
- Вы... вот что, Сергей Иванович, - сказал вдруг Горбовский, - можно
я лягу?
Кондратьев поперхнулся.
- П... пожалуйста, - пробормотал он. - Может быть, вам водички?
Горбовский уже лежал на кушетке.
- Ах, Сергей Иванович! - сказал он. - И вы такой же, как все. Ну при
чем здесь водичка, если человеку просто хочется полежать? В античные
времена все лежали... Даже за едой.
Кондратьев, не оборачиваясь, нащупал за спиной кресло и сел.
- Уже в те времена, - продолжал Горбовский, - имела хождение
многоэтажная пословица, существенной частью которой было "лучше лежать,
чем сидеть". А я только что из рейса. Вы сами знаете, Сергей Иванович: ну
что такое диваны на кораблях? Отвратительные жесткие устройства! Да разве
только на кораблях? Эти невообразимые скамейки на стадионах и в парках!
Складные самопадающие стулья в кафе! А ужасные камни на морских купаниях?
Нет, Сергей Иванович, воля ваша, искусство создания по-настоящему
комфортабельных лежбищ безвозвратно утрачено в нашу суровую эпоху
эмбриомеханики и Д-принципа.
"Бедняга!" - подумал Кондратьев сочувственно. Проблема "лежбищ"
встала перед ним в совершенно новом свете.
- Знаете, - сказал он, - я застал еще то время, когда в Северной
Америке подвизались всякие там фирмы и монополии. Так вот, дольше всех
продержалась небольшая фирма, которая сколотила себе за полтора века
баснословный капитал на матрасах. Она выпускала какие-то особенные
шелковые матрасы - немного, но страшно дорого. Говорят, миллиардеры
дрались из-за этих матрасов. Замечательные были матрасы! На них ничего
нельзя было отлежать.
- И секрет их погиб вместе с империализмом? - сказал Горбовский.
- Вероятно, - ответил Кондратьев. - я ушел в рейс на "Таймыре" и
больше ничего о них не слыхал.
Кондратьев блаженствовал. Давно уже ему не приходилось вести такие
легкие и приятные светские разговоры! Протос и Женя были отличными
собеседниками, но Протос очень любил рассказывать про операции на печени,
а Женя большей частью учил Кондратьева водить птерокар и ругал за
социальную инертность.
- Нет, почему же, - сказал Горбовский, - у нас тоже есть отличные
лежбища. Но ими у нас никто не интересуется. Кроме меня.
Он повернулся на бок, подпер щеку кулаком и вдруг сказал:
- Ах, Сергей Иванович, дорогой, и зачем это вы высадились на Планете
Синих Песков?
Штурман опять поперхнулся. Планета Синих Песков с ужасающей
отчетливостью встала перед его глазами. Детище чужого солнца. Совсем
чужая. Она была покрыта океанами тончайшей голубой пыли, и в этих океанах
были приливы и отливы, многобалльные штормы и тайфуны и даже, кажется,
какая-то жизнь. Вокруг засыпанного "Таймыра" крутились хороводы зеленых
огней, голубые дюны кричали и вопили на разные голоса, пылевые тучи
гигантскими амебами проползали по белесому небу. И ни одной тайны не
открыла людям Планета Синих Песков. Штурман при первой же вылазке сломал
ногу, роботы-разведчики потерялись все до единого, а затем при полном
безветрии налетела настоящая буря, и славного доброго Кенига, не успевшего
подняться в корабль, швырнуло вместе с подъемником о реакторное кольцо,
раздавило, расплющило и унесло за сотни километров в пустыню, где среди
голубых волн гигантские провалы засасывали миллиарды тонн пыли в
непостижимые недра планеты...
- А вы бы не высадились? - хрипло сказал Кондратьев. Горбовский
молчал. - Вы хороши сейчас на ваших Д-звездолетах... Сегодня одно солнце,
завтра - другое, а послезавтра - третье... А для меня... а для нас это
было первое чужое солнце, первая чужая планета, понимаете? Мы чудом попали
туда... Я не мог не высадиться, потому что иначе... Зачем же тогда все?
Кондратьев остановился. "Нервы, - подумал он. - Надо спокойнее. Все
это прошло".
Горбовский задумчиво сказал:
- После вас на Планете Синих Песков первым высадился, наверное, я. Я
прошел на десантном боте и взял ее с полюса. Ах, Сергей Иванович, как это
было нелегко! Полмесяца я ходил вокруг да около. Двенадцать зондирующих
поисков! А сколько автоматов мы там загубили! Классическая бешеная
атмосфера, Сергей Иванович. А вы ведь бросились на нее с экватора. Без
разведки. Да еще на старой, дряхлой "черепахе". Да.
Горбовский закинул руки за голову и уставился в потолок. Кондратьев
никак не мог понять, одобряют его или осуждают.
- Так ведь, Леонид Андреевич, - сказа он, - как я мог вернуться на
Землю и заявить - так, мол, и так, летел десять лет, долетел до планеты,
был около и вернулся. Вы понимаете, был _о_к_о_л_о_ и вернулся! С пустыми
руками! Да вы бы первый меня осмеяли. Ведь верно же?
- Да, - сказал Горбовский. - Пожалуй. Все равно, это было очень
дерзко.
И опять Кондратьев не понял, одобряют его или осуждают. Горбовский
оглушительно чихнул и быстро сел, спустив с кушетки ноги.
- Извините, - сказал он и снова чихнул. - Я опять простудился.
Проваляешься ночь на бережку - и сразу насморк.
- А зачем это - на бережку? - осторожно спросил штурман.
- Ну как же, Сергей Иванович? На бережку лужайка, травка, приятно так
рыбка плещется в заводи... - Горбовский опять чихнул. - Извините... И луна
на воде - "дорожка к счастью", знаете?
- "Дорожка к счастью" хороша на море, - сказал Кондратьев
мечтательно.
- Ну, не скажите. Я сам из Торжка, речушка у нас там маленькая, но
очень чистая. А в заводях - кувшинки. Ах, как отлично!
- Ага, - сказал Кондратьев улыбаясь, - в мое время это называлось
"тоска по голубому небу".
- Это и сейчас так называется. А на море... Я как-то сидел - на
Гаваях это было - ночью, луна изумительная, где-то девушки поют, и вдруг
из воды как полезли, полезли какие-то... в рогатых костюмах...
- Кто?!
- Эти... спортсмены...
Кондратьев хохотнул.
- Нет уж, Леонид Андреевич, - сказал он. - Море вы не трогайте. Я и
сам не прочь так... в рогатом костюме! А куда вы сейчас ходили, Леонид
Андреевич?
Горбовский махнул рукой и лег опять.
- А, - сказал он. - Брожу к Венере и обратно. Нужно возить
добровольцев. Славные ребята - добровольцы. Только очень шумные, едят
ужасно много и все, знаете, рвутся на смертоубийственный подвиги.
Кондратьев с интересом спросил:
- А как вы смотрите на проект, Леонид Андреевич?
- Очень правильный проект, - сказал Горбовский. - Я его составлял. Не
я один, конечно, но я тоже участвовал. В молодости мне много приходилось
иметь дела с Венерой. Злая, злая планета. Да вы, наверное, сами знаете...
- По-моему, очень скучно возить добровольцев на Д-космолете, - сказал
Кондратьев.
- Да, конечно, задачи у Д-космолетов несколько иные. Вот я, например,
на своем "Тариэле", когда все это закончится, пойду к ЕН 17 - это на
пределе, двенадцать парсеков. Там есть планета Владислава, и у нее - два
чужих искусственных спутника. Мы будем искать там город. Это очень
интересно - искать чужие города, Сергей Иванович!
- Какие - чужие?
- Чужие... Их не земляне строили. Знаете, Сергей Иванович, вас как
звездолетчика, наверное, интересует, чем мы сейчас занимаемся. Я
приготовил для вас специально небольшую лекцию и, если хотите, сейчас ее
вам прочитаю, а?
- Ну конечно же!.. С удовольствием... Пожалуйста. - Кондратьев
подтащил кресло поближе к кушетке.
Горбовский уставился в потолок и начал:
- В зависимости от своих вкусов и наклонностей наши звездолетчики
решают главным образом три задачи, но меня лично интересует четвертая. Ее
многие считают слишком специальной, слишком безнадежной, но, на мой
взгляд, человек с воображением легко найдет в ней призвание. Тем не менее
есть люди, которые утверждают, что она ни при каких условиях не может
оправдать затраченного горючего. Так говорят снобы и утилитаристы. А мы
отвечаем им на это...
- Виноват, в чем, собственно, состоит эта четвертая задача? -
осведомился Кондратьев. - И заодно - первые три?
Горбовский некоторое время молчал, глядя на Кондратьева и помаргивая.
- Да, - сказал он наконец, - лекция, кажется, не получилась. Я начал
с середины. Первые три задачи - это... двоеточие: планетологические,
астрофизические и космогонические исследования. Затем проверка и
дальнейшая разработка Д-принципа, то есть берут новый, с иголочки,
Д-космолет и гоняют его у светового барьера до изнеможения. И, наконец,
попытки установить контакт с иными цивилизациями в Космосе; в общем, пока
тщетные попытки. Моя любимая задача тоже связана с иными цивилизациями.
Только мы ищем не контакты, а следы. Следы побывок чужих космолетчиков на
разных мирах. Некоторые утверждают, что эта задача ни при каких условиях
не может оправдать... Или это я уже говорил?
- Говорили, - сказал Кондратьев. - А что это все-таки за следы?
- Видите ли, Сергей Иванович, каждая цивилизация должна оставлять
множество следов. Возьмите хотя бы нас, человечество. Как мы осваиваем
новую планету? Мы ставим возле нее искусственные спутники, от Солнца до
нее тянется длинная цепь радиобакенов - по два-три бакена на световой год,
- маяки, всевозможные пеленгаторы... Если нам удается высадиться, мы
строим на планете базы, научные города. И не берем же мы все это с собой,
