-- Правильно! -- радостно вскричала Кристина. -- А ночью сбежим!
-- Куда сбежим? -- спросил Мустафа.
-- Мир большой! -- ликуя, кричала Кристина. Ее вдруг охватил восторг.
Она подумала вдруг, что этот день, может, будет вспоминаться ей, как самое
захватывающее приключение жизни. -- Мир такой большой, эй ты, красивый
татарин! Есть куда сбежать! Правильно, Андрей? Молчишь? Ты же сбежишь с
нами? Ты верен своей жертвеннической идее? Русский мученик с нами не сбежит,
милый Мустафа. Как жаль, правда? Я надеялась, что мы будем спать втроем, а
теперь нам придется спать вдвоем, милый мой Мустафа.
Лучников, покосившись, увидел, как Кристина, перегнувшись назад,
целуется с Мустафой, и подумал, что маргаритки, увы, ему всегда нравились
больше порядочных женщин и что вот такая Кристина нравится ему больше, чем
верная вооруженная пуританка.
В этот момент на приборной доске загорелся красный глазок -- бензина
осталось пять литров. Они только что проскочили городок Мама-Русская, но в
полукилометре от городка был сравнительно свободный съезд к отелю,
прилепившемуся на крутом склоне горы, и там, недалеко от отеля, яркие
постройки каких-то шопов и кафе и бензостанция "Эссо", правда, забитая
автомашинами.
-- Придется заправиться здесь, -- сказал Лучников. -- Зальем полный бак
и канистру. Кто знает, когда еще удастся и удастся ли заправиться вообще.
Небывалое явление -- очередь на бензозаправочной станции -- забавляло
всех участников очереди, все улыбались друг другу и разводили руками -- что,
мол, поделаешь, историческое событие, в такой день и в очереди можно
постоять. Машина Лучникова оказалась в третьем десятке. Кристина, неожиданно
развеселившаяся и даже какая-то лихая, отпустила "мальчиков" в кафе выпить,
а сама села за руль. Такое великодушие, да-да, джентльмены, новый век --
женщина, предвкушая любовь, угождает мужчинам. Лучников оглянулся уже от
дверей кафе -- уж не начинается ли у нее снова истерика? Нет, как будто все
в порядке. Миссис Паролей (кто, кстати, сам этот господин Петрушка, он
никогда не спрашивал ее об этом) спокойно сидела в кресле водителя, и ее
очень милые каштановые волосы были разбросаны по плечам.
В кафе было полно народу. Бойко работали две машины-экспрессо. Стоял
гул сквозь музыку, светились два телеэкрана. Москва патетически-задушевным
тоном повествовала о жизни и труде жителей и тружеников какого-то жилья и
труда, рядом трещал восстановившийся после симферопольского разгрома
Ти-Ви-Миг -- показывали аресты и обыски в помещении одной из старейших
ялтинских газет правого направления "Русский Артиллерист". В кафе обсуждали
события, все соглашались, что временное (конечно же, временное) задержание
всяких там газетчиков и телевизионщиков, а также лидеров политических партий
-- это меры необходимые и умные при проведении такого крупного исторического
события, как военно-спортивный праздник "Весна".
-- Мы вступаем, господа, простите, товарищи, в новую, следующую
общественную формацию, -- объяснял какой-то фермер из немцев каким-то
бездельникам приморского типа. Те согласно кивали. -- И я должен сказать,
господа, простите, товарищи, что наше советское командование проводит эту
смену чрезвычайно осторожно, тактично, я бы даже сказал, деликатно.
Вспомните, какими жертвами сопровождался такой перелом в самой России.
Лучников взял кампари с содовой. Мустафа заказал крепчайший джин-вермут
"Кокти".
-- Не злитесь на меня, -- сказал он.
-- И вы на меня, -- сказал Лучников.
-- Скажите, Андрей, вы предполагали, что все произойдет именно так? --
спросил Мустафа.
-- Таких масштабов не предполагал, -- сказал Лучников. В кафе вошли три
советских солдата, три "голубых берета" с автоматами на плечах и кинжалами у
пояса. Конечно, они впервые были в западном кафе и сейчас явно растерялись,
явно "поплыли". Подталкивая друг друга и криво усмехаясь, они уже собирались
уйти, когда к ним устремился усатый красавец-хозяин с распростертыми
объятиями.
-- Братья! Господа! Джентльмены! Чем могу служить? Все в кафе были
радостно потрясены вновь прибывшими, все обратились к ним с таким мощным
радушием, что у солдатиков головы закружились.
-- Дринк, -- сказал один из солдат, блондинчик. -- Водички можно? --
Мучительными жестами, нелепо куда-то под мышку подсовывая автомат, он
попытался объяснить "фирменной" публике всю скромность своего желания.
-- Пить хотите, мальчики? -- восхитился хозяин. -- Пиво "Левинбрау" вас
устроит?
Солдаты изумленно и боязливо переглянулись. Для них уже был очищен
стол, открывались немыслимой красоты "валютные" банки холодного золотистого
пива. Уже тащили им и хрустящие багеты, и нежнейшую ветчину, и огромное
деревянное блюдо с двадцатью сортами сыра, а публика смотрела на них с
умилением и восхищением.
Солдаты мялись, сглатывая слюну, наконец тот же блондинчик сказал: "Во
фирма! " -- и все трое тут начали с невероятным наслаждением пить и
закусывать. Кто-то налил им по рюмке "Метаксы", и солдаты, что называется,
"совсем захорошели".
-- Приятного аппетита, -- сказал хозяин. Десантники рты раскрыли, до
них только сейчас дошло, что с ними говорят по-русски.
-- По-нашему, значит, можете? -- спросил блондинчик.
-- Да ведь мы же ваши, -- вскричал хозяин. -- Мы ваши, а вы наши! У нас
здесь все, как у вас! Солдаты переглянулись и захохотали.
-- У нас так не бывает! -- хохотали они. -- У нас по-другому!
Оказалось, что один из них костромчанин, а двое из Калуги.
-- Сейчас вам старую песню споем, иностранцы, слушайте! А ну-ка дай
жизни. Калуга, гляди веселей, Кострома!
Скоро все кафе распевало старую -- оказывается, еще фронтовую! -- песню
и все дарили солдатам на память разную мелочь: часы "омега", зажигалки
"ронсон", перья "Монблан", перстни с камешками, ну и прочее.
Мустафа от стойки смотрел на солдат.
-- Ненавижу эту тупую сволочь, -- сказал он.
-- Напрасно, -- сказал Лучников и положил парню руку на плечо.
-- Я знаю вашу концепцию, ага, -- сказал Мустафа, -- следил за всеми
вашими речами. Не понимаю. Извините, я преклоняюсь перед вами -- человеком,
спортсменом, мужчиной, но когда я думаю о вашей концепции отвлеченно, вы
представляетесь мне горбатым и злобным уродом из подвалов Достоевского...
-- Отчасти ты прав, -- проговорил Лучников. -- Я горбат, но не зол.
Послушай, Мустафа, какого ты рода?
-- Ахмет-Гирей, -- небрежно бросил юноша.
-- Вот так даже? Гордый хан Ахмет-Гирей? -- удивился Лучников.
-- Вся наша гордость в прошлом, -- сказал Мустафа. -- Отец -- биржевой
спекулянт. Ему повезло, сейчас он в Афинах. Впрочем, как считаете, может,
ему вернуться? Может, станет секретарем райкома? Есть же прецеденты. Принц
Суфанувонг...
Вдруг он оборвал свою саркастическую речь и стал смотреть за плечо
Лучникова. Тот обернулся. Дверь в кафе медленно открывалась, но за ней не
было никого, за ней было солнце, и ветер, и беда.
... Пока они пили кампари и "Кокти", на бензозаправочной станции действительно созрела беда.
Кристина медленно продвигалась к колонке, и уже подошла ее очередь,
когда с другой стороны подъехал массивный "форд" с задними крыльями,
похожими на плавники акулы, проржавленный символ "золотых пятидесятых".
Кристина вспомнила вдруг, как в детстве в Чикаго, куда они с родителями
сразу попали после бегства из Польши, ее, крошку, восхищали эти огромные
машины. Сейчас такую редко встретишь, должно быть, ездит в ней какой-нибудь
сноб.
Так и оказалось -- снобейший сноб ездил в ржавой акуле: высокий сутулый
мужлан в короткой кожаной куртке, в брюках-галифе и в крагах! Машина была ид
середины столетия, водитель же являлся как бы из начала. На мгновение он
опередил Кристину и схватил шланг. Кристина улыбнулась ему и протянула руку,
как бы заранее благодаря за любезность.
--- Фер тебе! -- сказал мужчина и стал засовывать шланг в утробу своей
машины.
-- It's my turn, sir(15*), -- улыбнулась она еще раз, но уже несколько
растерянно, пожала плечами.
-- Фер тебе! -- повторил мужчина свое не очень понятное приветствие.
Наливая бензин, он смотрел на Кристину. На глаза его падали два пегих
крыла прямых сальных волос, престраннейшая улыбка обнажала десны.
Малопривлекательный господин, подумала она. Кто-то из очереди крикнул что-то
малопривлекательному господину по-русски -- дескать, некрасиво так вести
себя с дамами. Тогда тот распрямился и заорал, размахивая свободной рукой:
-- Надоели эти иностранные шлюхи! Хватит с нас иностранных шлюх! Куда
ни войдешь, всюду иностранные шлюхи! Хватит! Тошнит! Теперь наши пришли!
Русские войска пришли! Теперь мы всех иностранных шлюх разгоним!
Затем он извлек шланг из своего рыдвана и направил мощную струю бензина
прямо на Кристину.
Она была потрясена и не могла сойти с места. Бензин окатывал ее с ног
до головы и обратно, а она не могла двинуться. Кажется, и все в очереди были
потрясены таким неслыханным варварством. Немая сцена на бензозаправке,
статичные позы, раскрытые рты.
Долговязый маньяк между тем бросил шланг -- струя теперь заливала
сиденья открытого "питера", -- хихикая, уселся в свой "форд", закурил (! ),
бросил спичку в Кристину и поехал прочь.
В тот миг, когда открылись двери кафе, вернее, в следующий миг,
Лучников и Мустафа увидели несущуюся, крутящуюся, сказочно прекрасную
Кристину с пламенем на плечах и на бедрах. Странным образом, Лучников в
подобных ситуациях всегда реагировал мгновенно, Так и сейчас юный Мустафа
остолбенел, в то время как Лучников, сорвав с ближайшего стола скатерть, уже
бежал за Кристиной.
У Кристины был взрыв болевой эйфории. Она хохотала и уворачивалась от
Лучникова и от других преследователей. Кажется, единственное, что она
понимала в этот момент, что она сказочно прекрасна, что пламя за плечами и
на бедрах делает ее сказочно прекрасной, что мир вдруг преобразился
ярчайшей, полыхающей мечтой, а эти мужики с тряпками только и хотят, что эту
мечту у нее отнять.
Она уже была почти спасена: Лучников настигал ее сзади, а навстречу к
ней летел Мустафа, но вдруг она заметила сбоку барьер, за которым кончалась
асфальтовая площадка станции и начинался склон. Немыслимая красота цветущего
склона со скоплением тюльпанов и торчащими скалами. Она перешагнула через
барьер и ринулась вниз. Влетела сразу в какую-то скалу, влепилась в нее,
упала уже без сознания и покатилась вниз горящим комком.
Весь день был очень яркий, небо сверкало над всем Крымом, а мыс
Херсонес просто купался в сиянии моря и солнца. В разгаре дня Андрей
Лучников привез мертвую Кристину к Владимирскому собору. На обширном
паркинге перед вратами храма, выходящими к морю, к античным развалинам, к
крестам православного кладбища, было пустынно, стоял лишь зеленый старый
"фольксваген", по которому Лучников догадался, что отец Леонид здесь,
Осторожно, как будто боясь потревожить, Андрей поднял на руки тело Кристины.
Мустафа молча стоял рядом.
Андрей огляделся. Никакого трагизма не было на его лице.
-- Сейчас мы ее отпоем и похороним вот здесь же, на этом кладбище, --
деловито сказал он Мустафе. -- Это одно из самых удивительных, самых
прекрасных кладбищ, которые я когда-либо видел.
-- Так пойдем же, Андрей, пойдем в храм, -- осторожно потянул его за
рукав Мустафа.
-- Посмотри, мусульманин, как плавно переходит здесь Эллада в Византию,
а Византия в Россию, -- с улыбкой сказал Андрей. Он сделал несколько шагов в
сторону античного портика и прислонился к колонне. Он будто не замечал
