махнул пилоткой, прокричал:
-- Мы летаем в любую погоду, Андрей!
Аудитория восторженно взревела. Полковник Чернок закурил сигариллос.
Андрей грустновато улыбался. Миссис Паролей (кажется, есть такая травка в
бульон) демонстрировала одну лишь безграничную преданность своему владыке.
Экая хитроумная бестия, вдруг с отчетливой злобой подумал Кузенков о
Лучникове. Агитация от обратного! Пугает людей "мраком и туманом", а
достигает желаемого восторга, отваги. Что происходит с этими людьми? Вновь и
вновь Солженицын увещевает их с телеэкранов -- остановитесь, одумайтесь! Все
его с благоговением слушают, а потом приходят к сногсшибательному выводу:
только великая земля могла взрастить столь могучую личность, только великий
Советский Союз! Может быть, на такой степени процветания у человека всегда
возникает эдакий вывих в сторону бессмысленных вдохновений? Как умудрился
Лучников так глубоко проникнуть в психологию островитян? Может быть, и
впрямь в КГБ его этому научили? Кузенков, однако, достоверно знал, что
верхушка Комитета вовсе не стремится к захвату Крыма: ведь пропадает такое
чудное рабочее поле. Нет, просто Андрей сам -- один из островитян, один из
"лучших".
Ти-Ви-Миг, по своему обыкновению, зафиксировал физиономию Лучникова.
Странное сочетание: хищноватая улыбка и грустный, если не тоскливый, взгляд.
-- Подонок! -- Кузенков поднес кулак к физиономии бывшего друга.
Подонок во всем: и родных своих забыл, и любимую выбросил, и даже такая
мелочь -- не удосужился за все эти месяцы старого друга найти. Все поглотила
садомазохистская идея, снобизм, доведенный до абсурда.
-- Совершенно с вами согласен, Марлен Михайлович, -- прозвучал
поблизости несколько проржавленный голосишко.
Кузенков отскочил от телевизора. В номер въезжала колясочка с его
"скромным ужином" -- целый набор подносов и подносиков, прикрытых
серебряными крышками, плюс бутылка виски. Колясочку толкал слуга, средних
лет костлявый субъект с улыбочкой, обнажающей анемичные десны, седоватые
крылья волос падали на глаза.
-- Вы нашли точное слово, -- сказал слуга. -- Андрей Лучников --
нравственный подонок. Я его знаю с детских лет, мы вместе учились в
Симферопольской Гимназии Имени Царя-Освободителя.
Кузенков молча смотрел на слугу и уже понимал, что это вовсе не слуга,
что он, может быть, зря отослал Лопатова, что его здесь ждали, что нужно
немедленно звонить г-ну Коккинаки, если это уже не поздно.
Фальшивый слуга склонил голову и слегка подщелкнул каблуками.
-- Разрешите представиться. Юрий Игнатьев-Игнатьев, -- сказал он. --
Простите великодушно, но это была единственная возможность предстать перед
вами, а в этом у меня есть крайняя нужда.
Подкинув фалды, как в XIX веке, Игнатьев-Игнатьев присел на кресло, но
кресло было современным, "утопляющим", нагловатое, нарочито старомодное
движение не соответствовало дизайну. Он как-то нелепо провалился и, чтобы
соответствовать этому креслу, дерзко закинул ногу на ногу. Смещение времен и
стилей оказалось столь дурацким, что Марлен Михайлович, несмотря на
напряжение, усмехнулся.
-- Игнатьев-Игнатьев? -- сказал он ледяным тоном. -- "Волчесотенец"?
Знаю о вас немало.
-- В прошлом, любезнейший Марлен Михайлович, -- сказал
Игнатьев-Игнатьев, подчищая себе ногти как бы небрежно, стильно и вновь
фальшиво. -- "Волчья Сотня" вычистила меня из своих рядов, и я горд, что это
произошло за несколько дней до того, как они продались СОСу. Теперь я член
партии "коммунисты-нефтяники"...
-- Браво, браво, -- сказал Марлен Михайлович. -- Из "ВС" в "КН".
Поздравляю. Однако не могли бы вы оставить меня одного? Я не вполне...
-- Более того, я вошел в ЦК этой партии и сейчас хотел бы говорить с
вами не как частное лицо, но как член ЦК... -- Игнатьев-Игнатьев
вопросительно протянул руку к бутылке.
-- Не трогайте виски, -- с неожиданной для себя грубостью сказал
Кузенков.
Изображение Лучникова уже исчезло с экрана. Теперь Ти-Ви-Миг,
захлебываясь, повествовал о драме, разыгравшейся в ялтинском "Мажестике":
Лючия Кларк нашла в постели продюсера Джека Хэлоуэя местную аристократку
Нессельроде! В то время как... и так далее, и тому подобное. Среди
интервьюируемых персон мелькнул на минуту и недавний эмигрант кинорежиссер
Виталий Гангут. Он категорически отмежевывался от постельной истории,
заявляя, что на Лючию Кларк он "кладет" (неясное место, господа, позднее
постараемся уточнить), а Лидочку Нессельроде "видал в гробу" (последуют
разъяснения, милостидари), из всей остальной "шараги" знать никого не
желает, а Осьминога ценит как сильно "секущего" в кино продюсера. Без
всякого сомнения, интервьюируемый был слегка или основательно навеселе. Ему
был задан вопрос: кстати, правда ли, что вы совместно с Хэлоуэем вынашиваете
планы сверхмощного блокбастера? Гангут хитро заулыбался, погрозил пальцем, и
в таком виде был зафиксирован.
-- Кажется, вы знаете и этого негодяя, товарищ Кузенков? -- спросил
Игнатьев-Игнатьев, кивая на экран.
-- Я вам не товарищ, -- рявкнул Марлен Михайлович, налил себе полный
стакан виски, а бутылку недвусмысленно переставил подальше от непрошеного
гостя.
-- Что касается меня, то я знаю его прекрасно, -- усмехнулся
Игнатьев-Игнатьев, ничуть не смущаясь. -- Витя Гангут -- нравственный урод и
алкоголик. Дружок нашего героя. Видимо, предательство Родины у этих господ в
крови.
После стакана виски все вспыхнуло ярким светом и юмором.
-- Не позволить ли вам выйти вон, милостидарь, радетель Родины? --
сказал Кузенков Игнатьеву-Игнатьеву и резко показал ему на дверь. В жесте
было что-то ленинское.
Зашевелилось лицо Гангута на телеэкране. В ответ на вопрос о СОСе он
сморщился, будто прихлопнул на шее комара, и пробормотал:
-- Презираю...
Замелькало что-то зарубежное. Ти-Ви-Миг шуровал с одинаковым успехом по
всему миру. Нефть, развратные морды шейхов и революционных лидеров,
террористы, плейбои, ученые, спортсмены, модели и маргаритки.
-- Да, я радетель Родины своей, -- надуваясь спесью, заговорил
Игнатьев-Игнатьев и снова потянулся к бутылке, но Марлен Михайлович вновь ее
переставил подальше, -- ради борьбы с врагами ея, со сволочью вроде
Лучникова, готов соединиться даже с "коммунистами-нефтяниками", с самим
дьяволом...
-- Под Родиной вы что подразумеваете? -- спросил Марлен Михаилович.
Глаза Игнатьева-Игнатьева радостно сверкнули -- ага, не выгоняют!
Все-таки начинается же диалог же!
-- Мое понятие Родины прежде всего отличается от лучниковского, --
быстро, едва не захлебываясь, проговорил он.
-- Только-то и всего. -- Марлен Михайлович изобразил разочарование. --
Скучновато, господин Игнатьев-Игнатьев. У вас как будто и не Родина, а
только лишь Лучников на уме. Задвинулись вы на этой персоне.
Голова Игнатьева-Игнатьева упала, и Марлен Михайлович услышал глухое
отчаянное ворчанье.
-- Налейте мне скоча, -- наконец различил он слова.
-- Не налью. Я вас не приглашал. Вы меня не интересуете.
Игнатьев-Игнатьев взял себя в руки, откинул назад волосы, встал и
прогулялся по ковру.
-- Напрасно пренебрегаете, Марлен Михайлович, -- сказал он. -- Сейчас я
представляю те немногие силы на Острове, которые противостоят эпидемии СОСа.
Запад, как всегда, расписывается в банкротстве. Мы выходим на Белград, мы
ищем пути в Пекин. Мы, семь левых партий, единственные, кто может хоть
что-то сделать против СОСа...
-- И во мне вы ищете союзника? -- усмехнулся Марлен Михайлович. -- В
советском дипломате вы ищете союзника? Любопытно.
-- Да, вы наш потенциальный союзник, -- сказал Игнатьев-Игнатьев. -- У
нас есть сведения, что в СССР могущественные круги не хотят воссоединения, и
вы из этих кругов.
-- Кто это вам сказал, господин "коммунист-нефтяник"? -- Марлен
Михайлович со стаканом виски в левой руке приблизился и ухватил
Игнатьева-Игнатьева за плечо. Плечо оказалось на удивление слабым и
податливым. -- Отвечайте! Откуда этот вздор?
Игнатьев-Игнатьев молчал, бессильно моталась его голова.
-- Это я ему сказал, -- прозвучал вальяжный голос, и Марлен Михайлович
увидел на пороге располагающего к себе господина с бородой Радамеса, в
котором без труда узнал полковника ОСВАГа Вадима Востокова.
Изящно поклонившись, полковник прошел в комнату и поставил на стол
серебряное ведерко с бутылкой шампанского. Виновато развел руками.
-- Извините, Марлен Михайлович, но это я имел неосторожность во время
одной из официальных бесед сиречь допросов этого криминального господина
высказать нечто вроде подобного предложения.
-- Чем обязан, господин Востоков? -- почти весело спросил Марлен
Михайлович. "Черное и белое" делали свое дело, мир упрощался, распадаясь на
два цвета, уподобляясь телевизионному старому доцветному фильму добрых
шестидесятых, мир иллюзий.
-- Очень польщен, что вы знаете мое имя. -- Востоков ловко открыл
шампанское. -- Слышите, как завывает норд-ост? Начинается ураган. В такие
вечера весьма приятно разыгрывать в уютном отеле партию политического
покера.
Шампанское после виски показалось Марлену Михайловичу серебрящейся
фортепьянной пьеской после аккордов оркестра.
-- Учтите, господин Востоков, -- сказал Марлен Михайлович, разваливаясь
в кресле. -- В соседнем номере помещается тренированный майор Лопатов.
На экране Ти-Ви-Мига вдруг появился "рыбий жир ленинградских речных
фонарей". Кровавые полосы угасающего заката за зыбкой иглой Петропавловки.
Ухмыляющиеся лица трех мальчишек в шинелях с поднятыми воротниками и в
черных шарфах, обмотанных вокруг шеи.
-- Соседний номер пуст, -- любезно сказал Востоков. -- Майор Лопатов в
сей момент нежится в кабинете массажа "Бангкок", что в Малом Беме и Копейке,
с вашего разрешения.
-- Внимание, -- услышал Марлен Михайлович голос комментатора. --
Репортаж из колыбели пролетарской революции. -- Появился и сам комментатор.
Тренчкоут с поднятым воротником, "федора" с опущенными полями. -- Съемка
сделана спонтанно, без разрешения властей, просим прощения за дефекты
изображения. -- Он повернулся к трем юношам. -- Милостидари-и-дарыни, перед
вами Игорь, Слава и Валера, все трое называют себя "новые правые".
Один из юношей вытащил из-за пазухи листок школьной бумаги и, кашлянув,
стал читать: "От имени Комитета "Новые Правые Крестовского Острова" мы
обращаемся к русскому правительству на Острове Крым, к главнокомандующему
Вооруженными Силами Юга России генералу Павловичу, а также к начальнику
ОСВАГа генералу Арифметикову с просьбой немедленно взять под стражу
редактора просоветской газеты "Русский Курьер" Андрея Лучникова. Советская
молодежь и ее авангард "Новые Правые Крестовского Острова" считают Андрея
Лучникова ренегатом и предателем нашей борьбы... "
Далее на экране началось какое-то непонятное движение, замелькали
неясные пятна. Комментатор Ти-Ви-Мига бойко объяснил, что интервью сорвалось
из-за вмешательства народной дружины, но "новым правым" удалось скрыться на
мотоцикле.
-- Ага! -- восторженно вскричал Игнатьев-Игнатьев. -- Слышали? Под
стражу Лучникова! Вот воля советской молодежи!
-- Так ведь они же "правые", -- сказал, от души веселясь, Марлен
Михайлович, -- а ведь вы же теперь "ультралевый", Игнатьев-Игнатьев.
-- Да какая разница! -- брызгая слюной, зашумел Игнатьев-Игнатьев. --
Главное -- Лучникова под стражу! Пока не поздно! Главный негодяй!
