обратно в траву. Ребятам это показалось смешным, а среди них были и
такие, кто умел не только смеяться, но и жестоко высмеивать...
Разумеется, я, не говоря ни слова, присоединился к Леве и стая собирать
выползков вместе с ним... И вдруг я почувствовал, меня словно по глазам
хлестнуло: он мне не верит. Не верит он тому, что судьба червяков на
самом деле меня заинтересовала. У него было еще одно заметное качество:
абсолютная честность помню ни одного случая, чтобы он соврал. Даже в том
возрасте, когда дети врут охотно и бессмысленно, получая от этого чистое
и бескорыстное удовольствие. А он - не врал. И он презирал тех, кто
врет... Иногда казалось мне, что в его жизни был какой-то случай, когда
он впервые с ужасом и отвращением понял, что люди способны говорить
неправду. А я этот момент пропустил... Впрочем, вряд ли все это вам
нужно. Вам ведь интереснее узнать, как проклевывался в нем будущий
зоопсихолог..
- Не только это! - возразил Максим. - Мне все очень интересно... Что
же получается: друзей у него, значит, было совсем немного?
- Друзей у него не было вовсе. У него не было друзей. Много лет
спустя другие ребята из его группы говорили мне, что он с ними тоже не
встречается. Им было неловко рассказывать, но, как я понял, он попросту
уклонялся от таких встреч...
И вдруг его прорвало.
- Ну почему вас интересует именно Лев? Я выпустил в свет сто
семьдесят два человека! Почему вам из них понадобился именно Лев?
Поймите, я не считаю его своим учеником! Не имею права считать! Это моя
неудача! Единственная моя неудача! Десять лет подряд я пытался установить
с ним контакт, хотя бы тоненькую ниточку протянуть между нами... Я
выворачивался наизнанку ради него, но все, буквально все, что я
предпринимал, оборачивалось во зло...
- Сергей Павлович! - воскликнул Максим. - Что вы говорите? Из
Абалкина получился великолепный специалист, ученый самого первого класса!
Его работа с голованами...
- У меня прекрасная малина, - сказал старик. - Самая крупная малина
в регионе. Отведайте еще, прошу вас.
Максим осекся и принял блюдце с малиной, а старик проговорило
горечью:
- Голованы... Возможно, возможно. Однако я и сам знаю, что он
талантлив. Только вот моей-то заслуги никакой в этом нет. Наступила
неловкая пауза. Максим бросил в рот несколько ягод и сказал:
- Как жалко, что у него не было друзей. Я очень рассчитывал
встретиться хоть с одним его другом...
- Если хотите, я могу назвать вам его одноклассников. - Старик
помолчал и вдруг сказал: - Вот что. Попробуйте отыскать Майю Глумову.
Совершенно невозможно было представить, что именно он сейчас
вспомнил, какие ассоциации возникли у него в связи с этим именем, но
наверняка - самые неприятные. Он даже весь пошел бурыми пятнами.
- Школьная его подруга? - спросил Максим, чтобы скрыть неловкость.
- Нет, - сказал старик. - То есть она, конечно, училась в нашей
школе... Майя Глумова. Потом она стала историком.
У себя в кабинете Максим набрал серию кодов на пульте связи, и на
экране появилось полное миловидное лицо знаменитого педиатра и
социопсихолога, академика Ядвиги Михайловны Лекановой.
- Ядвига Михайловна, - сказал Максим, - извините, ради бога, что я
отрываю вас от работы. Меня зовут Максим Каммерер, я журналист, пишу
книгу о вашем бывшем пациенте, о Льве Вячеславовиче Абалкине. Я надеялся,
что, может быть, вы что-нибудь расскажете мне...
Ядвига Михайловна прищурилась, вспоминая, и сдвинула соболиные
брови.
- Лев Абалкин?.. Лева Абалкин... Простите, как вы себя назвали?
- Максим Каммерер.
- Простите, Максим, я не совсем поняла. Вы выступаете от себя лично
или как представитель какой-то организации?
- Да как вам сказать... Я, разумеется, договорился с издательством,
они там заинтересовались...
- Но вы-то сами - просто журналист или все-таки работаете
где-нибудь? Не бывает же такой должности - журналист...
Максим почтительно хихикнул, лихорадочно соображая, как быть.
- Видите ли, Ядвига Михайловна, это довольно трудно
сформулировать... Основная профессия у меня. Н-ну, пожалуй, прогрессор...
Хотя, когда я начинал работать, такого термина вообще еще не
существовало. В недалеком прошлом я - сотрудник КОМКОНа... да и сейчас
связан с ним в известном смысле...
- Ушли на вольные хлеба, - сказала Ядвига Михайловна. Она
по-прежнему улыбалась, но теперь в ее улыбке не хватало кое-чего очень
важного и в то же время весьма обычного - самой обыкновенной
доброжелательности.
- Вы знаете, Максим, - сказала она, - я с удовольствием поговорю с
вами о Леве Абалкине, но, с вашего позволения, через некоторое время.
Давайте я вам позвоню... скажем, через час-полтора.
- Ну разумеется, - сказал Максим. - Как вам будет удобно...
- Извините меня, пожалуйста.
- Напротив, это вы должны меня извинить...
Изображение на экране исчезло. Максим рассеянно перебросил несколько
листков в папке, лежащей перед ним на столе.
- Надо же, какой странный получился разговор, - подумал он вслух. -
Она словно узнала откуда-то, что я все ей вру... Пр-роклятая профессия...
Ладно, подождем... А пока поищем Майю Глумову.
Он вызвал информаторий.
...Так. Майя Тойвовна Глумова. Ага... Она на три года моложе нашего
Льва... Историческое отделение Сорбонны. Ранняя эпоха первой
научно-технической революции. потом - история космических исследований.
Сын, Тойво Глумов, одиннадцати лет... А вот о муже она никаких сведений
не дала... О чудо! Ныне она у нас сотрудник спецфонда Музея внеземных
культур... это же в трех кварталах отсюда на Площади Звезды!.. И живет
неподалеку...
Максим отключил информаторий, откинулся на спинку стула и с
удовлетворением потянулся.
Тут в дверь постучали, и через порог шагнул в кабинет Экселенц.
Максим поднялся.
- Сядь, -строго сказал Экселенц и сам опустился - в кресло для
посетителей. Максим поспешно сел. - Дай сюда план работы.
Максим протянул ему листок. Экселенц быстро проглядел текст и
сказал:
- Плохо.
- Так уж и плохо, Экселенц...
- Плохо! Наставник умер. А школьные друзья? У тебя их нет ни одного.
А где его однокашники по школе прогрессоров?
- К сожалению, Экселенц, у него, по-видимому, не было друзей. Во
всяком случае - в интернате. А что касается школы прогрессоров...
- Уволь меня от этих рассуждений. Мне не нравится, что ты
отвлекаешься. При чем здесь детский врач, например?
- Я стараюсь проверить все.
- У тебя нет времени проверять все. Занимайся архивами, а не
беготней...
- Архивами я тоже займусь, - сказал Максим, начиная злиться, -
однако побегать мне все равно придется. И я вовсе не считаю, что детский
врач - такая уж пустая трата времени.
- Помолчи, - сказал Экселенц и снова углубился в изучение плана. -
Кто такая эта Глумова? - спросил он.
- Они вместе учились в интернате. Мне кажется, это у него была
детская любовь или что-то в этом роде...
- Ну ладно... - проворчал Экселенц, возвращая листок. - Глумова -
это хорошо. Если это была детская любовь, то это шанс... И легенда твоя
мне нравится. А все остальное - плохо. Ты поверил, что у него не было
друзей. Это неверно. Тристан был его другом, хотя ни в каких папках ты не
найдешь об этом ни слова. И никто, кроме меня, тебе об этом не рассказал
бы. Ищи! Никому не верь на слово, ищи! А Леканову оставь в покое. Это
тебе не нужно.
- Но она же все равно мне позвонит!
- Не позвонит, - произнес Экселенц холодно.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Потом Максим
проговорил:
- Экселенц. А вам не кажется, что я работал бы гораздо успешнее,
если бы знал всю подоплеку?
Экселенц ответил не сразу.
- Не знаю. Полагаю, что нет. Все равно я пока не могу ничего сказать
тебе. Да и не хочу.
- Тайна личности? - спросил Максим.
- Да, - сказал Экселенц. - Тайна личности.
Максим шел по залам Музея внеземных культур мимо странных его
экспонатов, похожих не то на абстрактные скульптуры, не то на
материализовавшийся бред сумасшедшего эволюциониста. В залах было пусто,
только один раз вышел он на двух молоденьких девчушек, которые с
молекулярными паяльниками в руках возились в недрах некоего сооружения,
более всего напоминающего гигантский моток колючей проволоки. Он попросил
у них указаний и вскоре оказался перед дверью с табличкой: "Сектор
предметов невыясненного назначения. Кабинет-мастерская. Глумова М. Т.".
Майя Тойвовна подняла навстречу ему лицо. Красивая, более того -
очень милая женщина, она глядела на него рассеянно, и даже не на него, а
как бы сквозь него, глядела и молчала. На столе перед нею было пусто,
только обе руки ее лежали на столе, как будто она их положила перед собой
и забыла о них.
- Прошу прощения, - сказал Максим. - Меня зовут Максим Каммерер.
- Да. Слушаю вас.
Это была неправда: не слушала она его. Не слышала она его и не
видела. Ей было явно не до него в тот час. Любой приличный человек в
такой ситуации должен был бы извиниться и потихоньку уйти. Однако Максим
не мог себе этого позволить. Он был помощником Экселенца на работе.
Поэтому он уселся в первое попавшееся кресло и, изобразив на лице
простодушную приветливость, принялся говорить:
- Вы знаете, у меня к вам дело не совсем обычное, я пришел к вам,
так сказать, искать ваших воспоминаний... причем детских воспоминаний,
совсем, так сказать, давних... Я, собственно, журналист, и пишу книгу о
человеке по имени Лев Абалкин...
И тут произошла удивительная вещь. Едва это имя было произнесено,
как Майя Тойвовна словно бы проснулась. Вся рассеянность ее исчезла, она
вспыхнула и буквально впилась в журналиста Каммерера серыми глазами.
- ...А, я вижу, вы его помните! - продолжал добродушный и
толстокожий журналист Каммерер. - Это славно, это здорово, это рождает во
мне большие надежды. Я слышал, что вы дружили с Левой, и теперь я вижу,
что вы не забыли этой дружбы... Да и как можно забыть Леву? Это же такой
замечательный парень...
- Вы его тоже знали? - спросила Глумова.
- А как же! Потому и дерзаю! Я же был, если хотите, у самых истоков.
Саракш! Голубая Змея!.. На самом-то деле никакая она не голубая, она
грязно-желтая и заражена радиоактивностью на двести лет вперед... а по
берегам бродят грозные и таинственные голованы, о которых тогда еще никто
ничего толком не знал. И тут появляется Лева.
- И вы об этом хотите написать?
- Разумеется! - сказал Максим. - Но этого мало.
- Мало - для чего? - спросила она, и на лице у нее появилось
странное выражение - словно она с трудом сдерживает смех. У нее даже
глаза заблестели.
- Понимаете, - сказал Максим, - мне хочется взять гораздо шире. Мне
хочется показать становление Абалкина как крупнейшего специалиста в своей
области. Ведь на стыке зоопсихологии и социопсихологии он произвел что-то
вроде...
- Но он же не стал специалистом в своей области, - проговорила Майя
Глумова. - Ведь они же сделали его прогрессором. Они же его... Они...
Не смех она, оказывается, сдерживала, а слезы, и теперь перестала
сдерживать - упала лицом в ладони и разрыдалась. Она плакала, она
судорожно вздыхала, всхлипывала, слезы протекали у нее между пальцами и
