приступ депрессии, как я это называю. Время от времени находит на него без
всяких видимых причин. Он становится молчалив, а если и открывает рот, так
только чтобы сказать какую-нибудь пакость, ядовитое что-нибудь. Вот и в
тот день. Пока мы с ним летели с Саракша, все было прекрасно, он изрекал
афоризмы, шутил надо мною, даже напевал... Но уже в Мирза-Чарле вдруг
помрачнел, с Логовенкой почти совсем не разговаривал, а когда мы вместе с
Гайдаем двинулись по Институту, он и вовсе стал чернее тучи. Я даже стал
бояться, что он вот-вот кого-нибудь обидит, но тут он, видно, и сам
почувствовал, что дальше так нельзя, и унес свои когти от греха подальше.
А потом до самого Саракша молчал... Только вот в Мирза-Чарле огляделся,
словно на прощанье, и противным таким, тоненьким голоском пропищал: "Видит
горы и леса, облака и небеса, но не видит ничего, что под носом у него."
Я: - Что это значит?
БОРИС: - Какие-то детские стишки. Старинные.
Я: - А как ты его понял?
БОРИС: - Да никак я его не понял. Понял, что он зол на весь мир, того
я гляди кусаться начнет. Понял, что надо помалкивать. Так мы с ним оба и
промолчали до самого Саракша.
Я: - И все?
БОРИС: - И все. Перед самой посадкой он еще буркнул - тоже ни к селу,
ни к городу. Подождем-де, пока слепые не увидят зрячего. А как вышли за
Голубую Змею, сделал мне ручкой и, как говорится, растворился в джунглях.
Не поблагодарил, заметь, и к себе не пригласил.
Я: - Больше ты ничего не можешь сказать?
БОРИС: - Что ты от меня хочешь? Да, ему на Земле что-то здорово не
понравилось. Что именно - поделиться он не соизволил. Я же тебе говорю: он
существо необъяснимое и непредсказуемое. Может быть, и Земля тут ни при
чем. Может быть у просто живот вдруг в тот день заболел - в широком смысле
слова, конечно, в очень широком, космическом...
Я: - Ты считаешь, это случайность - в детском стишке кто-то там не
видит ничего, а потом про слепых и зрячего?..
БОРИС: - Понимаешь, про слепых и зрячих - это у них там на Саракше в
Пандее есть такая поговорка - "Когда слепой зрячего увидит". В смысле
"после дождичка в четверг" или "когда рак свистнет". Видимо, он хотел про
что-то сказать, что оно никогда не произойдет. А стишок - это просто так,
от общей ядовитости. Он его с явной издевкой прочитал, непонятно только,
над кем издевался. Очень может быть, что над этим утомительно-хвастливым
японцем.
Предварительные выводы:
1. Никаких данных, которые могли бы помочь в поисках Колдуна на
Саракше, получить не удалось.
2. Никаких рекомендаций по дальнейшему продолжению поиска дать не
могу.
Т. Глумов.
(Конец Документа 8)
- - - - -
6 мая вечером меня принял наш Президент, Атос-Сидоров. Я захватил с
собой наиболее интересные материалы, а суть дела, равно как и предложения
свои, изложил ему устно. Он уже был страшно болен, лицо у него было
землистое, его мучила одышка. Я слишком долго тянул с этим визитом: у него
недостало сил даже удивиться по-настоящему. Он сказал, что ознакомится с
материалами, подумает и свяжется со мной завтра.
7 мая я весь день просидел у себя в кабинете, ожидая его вызова. Он
меня не вызвал. Вечером мне сообщили, что у него случился сильнейший
приступ, его едва откачали, сейчас он в больнице. И снова все свалилось на
меня одного, да так, что затрещали бедные косточки моей души.
8 мая я получил помимо всего прочего, отчет Тойво о его посещении
Института Чудаков. Я поставил в своем списке птичку против его фамилии,
ввел его рапорт-доклад в регистратор и стал выдумывать задание для
Петеньки Силецкого. К этому дню в Институте не побывали у меня только он и
Зоя Морозова.
Примерно в это время у себя в рабочей комнате Тойво Глумов
разговаривал с Гришей Серосовиным. Я привожу ниже реконструкцию их беседы
для того, главным образом, чтобы продемонстрировать умонастроения,
владевшие в ту пору моими сотрудниками. Только качественно. Количественно
соотношение прежним: на одной стороне - один только Тойво Глумов, на
другой - все остальные.
- - - - -
ОТДЕЛ ЧП, РАБОЧАЯ КОМНАТА "Д". 8 МАЯ 99 ГОДА, ВЕЧЕР.
Гриша Серосовин вошел по обыкновению без стука, остановился и
спросил:
- Можно к тебе?
Тойво отложил в сторону "Вертикальный прогресс" (сочинение анонимного
К. Оксовью) и, склонив голову оглядел Гришу.
- Можно. Только скоро я ухожу домой.
- Сандро опять нет?
Тойво поглядел на стол Сандро. Стол был пуст и безукоризненно чист.
- Да. Третий день.
Гриша сел за стол Сандро и задрал ногу на ногу.
- А ты где вчера пропадал? - спросил он.
- В Харькове.
- А, и ты побывал в Харькове?
- Кто еще?
- Да почти все. За последний месяц почти весь отдел побывал в
Харькове. Слушай, Тойво, я вот к тебе зачем. Ты ведь занимался "внезапными
гениями"?
- Да. Только давно. В позапрошлом году.
- Помнишь Содди?
- Помню. Бартоломью Содди. Математик, ставший исповедником.
- Вот-вот, он самый, - сказал Гриша. - В сводке есть одна фраза.
Цитирую: "По имеющимся данным, Б. Содди незадолго до метаморфоза пережил
личную трагедию". Если сводку составлял ты, то два вопроса. Что это была
за трагедия, и откуда ты добыл эти данные?
Тойво протянул руку и вызвал свою программу на терминал. Отбор
информации закончился, программа уже считала. Неторопливыми движениями
Тойво принялся прибирать стол. Гриша терпеливо ждал. Он привык.
- Раз там написано "по имеющимся данным", - сказал Тойво, - значит,
эти данные я получил от Биг-Бага.
Он замолчал. Гриша подождал еще немного, поменял местами скрещенные
ноги и произнес:
- Неохота мне с этой мелочью идти к Биг-Багу. Ладно, попробую
обойтись... Слушай, Тойво, тебе не кажется, что наш Биг-Баг в последнее
время какой-то нервный?
Тойво пожал плечами.
- Может быть, - сказал он. - Президент совсем плох. Горбовский,
говорят, при смерти. А ведь он их всех знает. И очень хорошо знает.
Гриша произнес задумчиво:
- Между прочим, я с Горбовским тоже знаком, представь себе. Ты
помнишь... Хотя тогда тебя у нас еще не было... Покончил с собой Камилл.
Последний из Чертовой Дюжины. Впрочем, казус Чертовой Дюжины для тебя
тоже, конечно, так... Сотрясение воздуха. Я, например, в ту пору ничего о
нем и не слыхивал... Ну, сам факт самоубийства, а точнее будет сказать -
саморазрушения, этого несчастного Камилла никаких сомнений не вызывал. Но
непонятно было: почему? То есть понятно было, что жилось ему несладко,
последние сто лет своей жизни он был совершенно один... Мы с тобой такого
одиночества и представить себе не способны... Но я не об этом. Биг-Баг
направил меня тогда к Горбовскому, потому что, оказывается, Горбовский в
свое время был с этим Камиллом близок и даже как-то пытался его
приветить... Ты меня слушаешь?
Тойво несколько раз кивнул.
- Да, - сказал он.
- Знаешь, какой у тебя вид?
- Знаю, - сказал Тойво. - У меня вид человека, который напряженно
думает о чем-то своем. Ты мне это уже говорил. Несколько раз. Штамп.
Согласен?
Вместо ответа Гриша вдруг выхватил из нагрудного кармана стило и
метнул его прямо в голову Тойво - как дротик, через всю комнату. Тойво
двумя пальцами взял стило из воздуха в нескольких сантиметрах от своего
лица и сказал:
- Вяло.
"Вяло", - написал он стилом на листке перед собой.
- Вы меня щадите, сударь, - произнес он. - А щадить меня не надо. Это
мне вредно.
- Ты понимаешь, Тойво, - проникновенно сказал Гриша, - я знаю, что у
тебя хорошая реакция. Не блестящая, нет, но хорошая, добротная реакция
профессионала. Однако вид твой... Пойми, как твой тренер по субаксу я
просто считаю себя обязанным время от времени проверять, способен ли ты
реагировать на окружающее или на самом деле пребываешь в каталепсии...
- Все-таки я сегодня устал, - сказал Тойво. - Сейчас досчитает
программа, и пойду я домой.
- А что у тебя там? - спросил Гриша.
"У меня там", - написал Тойво на листке бумаги и сказал:
- У меня там киты. У меня там птицы. У меня там лемминги, крысы,
полевки. У меня там много малых сих.
- И что они у тебя делают?
- Они у меня гибнут. Или бегут. Они умирают, выбрасываясь на берег,
топятся, улетают с мест, где жили веками.
- Почему?
- Этого никто не знает. Два-три века назад это было обычным явлением,
хотя и тогда не понимали почему это происходит. Потом долгое время этого
не было. Совсем. А сейчас началось опять.
- Позволь, - сказал Гриша. - Все это, конечно, страшно интересно,
однако при чем здесь мы?
Тойво молчал, и, не дождавшись ответа, Гриша спросил:
- Ты считаешь, что это может иметь отношение к Странникам?
Тойво старательно, со всех сторон оглядел стило, вертя его в пальцах,
взял за кончик и почему-то поглядел на свет.
- Все, что мы не умеем объяснить, может иметь отношение к Странникам.
- Чеканная формулировка, - восхищенно сказал Гриша.
- А может и не иметь, - добавил Тойво. - Где ты достаешь такие
красивые вещицы? Казалось бы - стило. Что может быть банальней? А на твое
стило приятно смотреть... Знаешь, - сказал он, - подари ты его мне. А я
подарю его Асе. Я хочу ее порадовать. Хоть чем-то.
- А я хоть чем-то порадую тебя, - сказал Гриша.
- А ты хоть чем-то порадуешь меня.
- Бери, - сказал Гриша. - Владей. Дари, преподноси, соври что-нибудь.
Дескать, сам спроектировал для любимой, ночами мастерил.
- Спасибо, - произнес Тойво, засовывая стило в карман.
- Но имей в виду! - Гриша поднял палец. - Здесь за углом на улице
Красных Кленов, стоит автомат и печет такие вот стилья.
Тойво снова вынул стило и принялся его рассматривать.
- Все равно, - грустно сказал он. - Вот ты этот автомат на улице
Красных Кленов заметил, а мне бы в голову на пришло его замечать...
- Зато ты заметил непорядок в мире китов! - сказал Гриша.
"Китов", - написал Тойво на листке бумаги.
- А вот, кстати, - проговорил он. - Вот ты - человек свежий,
непредубежденный, - как ты думаешь? Что должно такое произойти, чтобы
стадо китов, прирученных, ухоженных, обласканных, вдруг, как века назад, в
древние злобные времена, выбросилось на отмель умирать? Молча, даже на
помощь не позвав, вместе с детенышами... Можешь ты себе представить хоть
какую-нибудь причину для этого самоубийства?
- А раньше почему они выбрасывались?
- Почему они выбрасывались раньше - тоже неизвестно. Но тогда можно
было хоть что-то предположить. Китов мучили паразиты, на китов нападали
касатки и кальмары, на китов напали люди... Было предположение даже, будто
они кончали с собой в знак протеста... Но сегодня!
- А что говорят специалисты?
- Специалисты прислали запрос в КОМКОН-2: установите причину
возобновившихся случаев самоубийств китообразных.
- Гм... понятно. А пастухи что говорят?
- С пастухов все и началось. Пастухи утверждают, что китов гонит на
гибель слепой ужас. И пастухи не понимают, представить себе не могут, чего
именно могут бояться нынешние киты.
- Н-да, - сказал Гриша. - Похоже, здесь и в самом деле без Странников
не обходится.
"Не обходится", - написал Тойво, обвел слова рамочкой и принялся
закрашивать промежуток между линиями.
- Хотя, с другой стороны, - продолжал Гриша, - все это уже бывало,
бывало и бывало. Теряемся в догадках, грешим на Странников, мозги себе
вывихиваем, а потом глянем - ба! А кто. То там такой знакомый маячит на
