- Спокойно, друзья, сейчас не время для сантиментов!-жестко сказал
мальчик.-Есть у вас оружие?
- Есть! - гордо ответил Джечкин.- Шпаги, абордажные сабли, двухствольные
пистолеты, пики! Мы очистили весь национальный музей.
Геннадий только усмехнулся, вообразив себе вооруженное таким образом
войско, сражающееся против Ричарда Буги.
- Ну хорошо, оружие у вас будет,- сказал он.- Ответьте мне только на
такой вопрос. Сможете ли вы за два часа достать двадцать четыре скрипки,
шесть виолончелей, шесть контрабасов, десять труб, семь флейт, три кларнета,
две арфы, пять гобоев, четыре валторны?..
- С валторнами у нас плохо,- прикинул сенатор Куче.
- Я достану валторны,- решительно заявил Рикко Силла.
- Прекрасно,- сказал Геннадий.- Теперь слушайте, друзья...
Через час Геннадий соскользнул по громоотводу прямо ко входу в отель
"Катамаран". В отеле все шло по плану.
В зале ресторана Джон Грей - Силач-Повеса накачивал "товарищей по
оружию". Он стоял посредине огромного стола. размахивал большим, как флаг,
эмпирейским велюром и пел:
Пока на белом свете
Деньжатами разит,
Солдат в лихом берете
Всегда обут и сыт.
Все для тебя несложно,
Покуда ты - солдат!
Твой нож не дремлет в ножнах,
Кулак твой волосат!
А принципы надежно
В швейцарском банке спят!
Захмелевшие ландскнехты бизоньими глотками восторженно ревели:
А принципы надежно
В швейцарском банке спят!
Официанты по знаку Джона Грея вкатывали всё новые бочки несравненного
"Горного дубняка". Они были изумлены поведением международных музыкантов, но
так как прежде никогда международных музыкантов не видели, то полагали, что
так они себя и должны вести, эти международные музыканты.
- Эй, чертенок,- закричал Геннадию Пабст,- иди сюда! Ну-ка, глотни этого
бальзама! Завтра ты исполнишь свое соло-пикколо, а, чертенок? - Он склонил к
Геннадию свою дремучую рожу и вдруг прослезился: - Не зови меня, пожалуйста,
Гориллой, Джинни. Очень прошу, не зови. Разве я похож на гориллу? Разве у
меня такие руки, как у гориллы? Разве у меня такие надбровные дуги?
- Именно такие, сэр, - сказал Геннадий.
- Ну хорошо, допускаю... руки, дуги...-хныкал Пабст.- Но разве умеет
горилла разговаривать, а, Джинни? Ведь не умеет же, а?
- Умеет,- сказал Джин.- Горилла разговаривает не хуже вас, сэр.
- Как? Горилла умеет разговаривать?! - взревел Пабст.
Он встал и пошел вдоль стола, взывая к товарищам: - Ребята, горилла,
оказывается, умеет разговаривать! Слыхали новость? Горилла! Умеет!
В конце стола он свалился.
Через час и все музыканты оркестра, включая солистов-виртуозов, были
готовы. Официанты с большим трудом оттащили гастролеров в номера. Начался
немыслимый концерт. Храп, носовой свист, стоны, дьявольский хохот и бредовые
выкрики слились в потрясающую симфонию.
Тогда Геннадий и Джон Грей взялись за свое дело. Им нужно было закончить
его, пока не явился с совещания маэстро Грегори фон Нофирогерг.
Во внутреннем дворе гостиницы возле пожарной лестницы уже ждали легоперы
во главе с Рикко Силлой. Хозяин гостиницы, левый полузащитник дублирующего
состава, был предупрежден. Геннадий и Джон Грей заходили поочередно во все
номера и везде делали свое дело.
Работа была уже почти закончена, когда друзей застигли в коридоре звуки
быстрых шагов и веселые голоса. Скрыться было негде. Джон Грей прислонил к
стене футляр с контрабасом И на всякий случай сунул руку в карман, где у
него лежал всегда пружинный нож.
Голоса приближались, и вот из-за угла коридора появилась группа людей,
впереди которой крупным командирским шагом шла не кто иной, как... родная,
личная, неповторимая бабушка Геннадия Мария Спиридоновна Стратофонтова!
Первым желанием Геннадия было, не раздумывая, броситься в объятия родному
человеку. Вторым желанием было немедленно спрятаться за футляр контрабаса,
что он и сделал Бабушка! Его бабушка на Больших Эмпиреях! Уму непостижимо,
как она сюда попала! Но что это? Рядом с бабушкой, отставая на шаг, шествует
со своей застывшей улыбкой генеральный консул Старжен Фиц, а за ними
несколько ленинградских, явно ленинградских девочек, и среди них Доллис,
вернее, не Доллис, а самая настоящая Наташа Вертопрахова. А дальше группа
почтенных эмпирейских и советских граждан, и отец Наташи, доктор
геологических наук Вертопрахов, и огромный ленинградский поэт Борис
Горошкин. Уж не снится ли это ему? Уж не галлюцинация ли это? Уж не
результат ли это нервного напряжения?
Из-за контрабаса Геннадий услышал голос Наташи:
- Девочки, посмотрите, как похож этот бледный красивый музыкант на Джона
Грея - Силача-Повесу! Бон суар, месье!
- Бон суар, мадемуазель! - быстро ответил "бледный красивый музыкант".
Геннадий схватил Джона за штанину.
В полном смятении чувств провел Геннадий всю ночь на Львиной лестнице.
Тревожно вслушивался он в каждый, шорох, вглядывался в темные воды бухты. Ни
Доллис, ни Чаби Чаккерс не явились.
ГЛАВА 14
в которой над кашлем, хлюпаньем и хрустом коленных суставов преобладает
мощный голос Марии Спиридоновны, а также звучат стихи огромного поэта
Благосклонный читатель должен простить автору то, что в этой главе он
вынужден прервать описание напряженных драматических событий, оставить
своего героя в сомнениях и тревоге на Львиной лестнице Оук-порта и совершить
не очень-то грациозный скачок в недалекое прошлое, в прохладные июльские дни
города Ленинграда.
Было прекрасное дождливое утро, когда Наташа Вертопрахова приехала на
дачу Стратофонтовых в Лисий Нос. Мария Спиридоновна в это время, напевая
песенку "Мы парни бравые, бравые, бравые...", неумелыми пальцами мастерила
котлеты, похожие на аэростаты заграждения.
- Мы должны действовать,- коротко сказала она, выслушав рассказ Наташи о
вчерашнем лондонском звонке.
- Но как? - пролепетала растерянная девочка.- Мария Спиридоновна, я очень
тревожусь за Генку, ведь он такой фантазер! Однажды в турпоходе наша группа
столкнулась с огромным стадом. Стадо шло мимо нас очень долго, и всё
дрожали, боясь быка. И вдруг, представьте, мы видим - верхом на быке едет
ваш внук, и бык помахивает хвостом, словно обыкновенное домашнее животное...
- Моя школа!-не без гордости сказала подполковник - Я совершенно не боюсь
за Геннадия: он смелый, находчивый и благородный мальчик. Но мы должны
действовать, мы должны узнать хотя бы, что там происходит.
- Но как? В газетах совсем ничего не пишут об этой маленькой стране.
- Мы должны поехать на Большие Эмпиреи!
- Мария Спиридоновна, но это же нереально!
- Нереально? - сверкнула очами штурман, смешала в бесформенную массу
"аэростаты заграждения", вышла и вернулась в голубой аэрофлотской форме с
орденской колодкой.
И при взгляде на нее Наташа поняла, что это реально, что все реально, что
в мире нет ничего нереального.
Бабушка начала свою деятельность с Публичной библиотеки имени
Салтыкова-Щедрина. Здесь в кратчайшие сроки она проштудировала все материалы
по Республике Большие Эмпиреи и Карбункл. Помогли и семейные архивы. В
частности, в походном сундучке адмирала бабушка обнаружила
русско-эмпирейский словарь, составленный врачом клипера "Безупречный"
Фогель-Кукушкиным. В результате не прошло и недели, а Мария Спиридоновна уже
прекрасно разбиралась в истории, этнографии и экономике далекой, но близкой
страны и могла сносно объясняться по-эмпирейски.
После этого бабушка обратилась с запросом в общество "Альбатрос", которое
занималось культурными связями с народами Океании.
- Увы! - сказал научный консультант.- Наши связи с Большими Эмпиреями
очень ограниченны. Мы пытаемся наладить с ними обмен книгами, картинами,
просто добрым словом, но увы... страна эта так далека, а их единственный
дипломат Старжен Фиц, проживающий в Токио, не отвечает на наши письма.
- Это дело поправимое,- энергично сказала бабушка, и консультант
приободрился.
Бабушка направилась в соответствующие организации с предложениями усилить
работу "Альбатроса" по части связей с Большими Эмпиреями. Соответствующие
организации отнеслись к ее предложениям положительно.
- Пусть сокращаются большие расстояния,- сказали они.- А вам, Мария
Спиридоновна, спасибо за хорошую инициативу. Видим, что есть у вас еще порох
в пороховницах.
Порох у бабушки действительно был. С невероятной энергией она взялась за
дело. Вскоре в общество влились три коллективных члена: фабрика мягкой
игрушки № 4, крупный северный аэропорт и огромный ленинградский поэт Борис
Горошкин. Почетным президентом общества был избран один из первых русских
дарвинистов академик Флюоресцентов. Надо ли говорить о том, что во всех
начинаниях сопутствовала Марии Спиридоновне юная чемпионка Наталья
Вертопрахова. Добровольным курьером крутился вокруг на общественных началах
наперсник детских игр Валька Брюквин. В Страну Восходящего Солнца полетели
телеграммы. Ответа не последовало. Бабушка села на телефон. Двое суток она
не сомкнула глаз, разыскивая Старжена Фица через муниципалитет и полицейское
управление японской столицы. Наконец в трубке послышался кашель.
- Господин Старжен Фиц! С вами говорят из общества "Альбатрос"! -
закричала бабушка.
- Очень, очень, очень... - послышалось в трубке.
Потом все стихло.
- Господин Старжен Фиц! - крикнула бабушка.
- Очень приятно, мисс,- сразу же отозвался приветливый старческий голос.
- Я не мисс! - крикнула бабушка.
- Пардон, мадам,- скрипнул Старжен Фиц.
- Я не мадам!
- Как же мне вас называть?
Бабушка на миг растерялась. Действительно, как же ему ее называть? Ведь
не "товарищем штурманом" в самом деле...
- Зовите меня Марией! - крикнула бабушка.
- Мария! - закричал Старжен Фиц.- Мария, Мария, Мария...
- Господин генеральный консул, почему вы не отвечали на наши телеграммы?
- спросила бабушка.
- Не было средств, - хлюпнул носом консул. - Конъюнктура все время
падает, Мария. Тресты душат мелкого буржуа.
- Господин Старжен Фиц, мы приглашаем вас на переговоры по вопросу
культурных контактов между нашими странами.
- Седой?
- В каком смысле?
- Кроме дороги, гостиницы и карманных денег, еда оплачивается?
- Уж будьте уверены! -теряя терпение, гаркнула^ бабушка.
Повесив трубку, она вдруг изумилась: весь разговор с эмпирейским
дипломатом шел на чистом русском языке!
Итак, на средства двух коллективных членов общества (фабрика мягкой
игрушки № 4 и крупный северный аэропорт) старина Старжен Фиц снялся с
насиженного места и прибыл самолетом в Ленинград.
Общество встречало почетного гостя почти в полном составе, за исключением
Бориса Горошкина.
Дипломат был прекрасен в расшитом золотом мундире и в традиционном
головном уборе, отдаленно напоминавшем поварской колпак. С хрустом преклонив
колено, он поцеловал бетон аэропорта, обвел руками пространство и
воскликнул:
- Узнаю! Все встало в памяти, господа! Ведь я, господа, старый
петербуржец!
В это время радио любезным голосом сказало:
- Господин Севрюгин Феликс Вениаминович, прибывший из Токио, вас
встречает ваша сестра Таисия. В руках у Таисии гладиолус.
Вскрикнув от радости, Старжен Фиц заключил в объятия ближайшую старушку с
гладиолусом.
- Тасенька, родная! Ничуть не изменилась! Ни капельки! Старушка
вырывалась до тех пор, пока не подошла настоящая Тасенька, которая тоже за
шестьдесят лет "ничуть не изменилась".
По дороге с аэропорта в "Асторию" дипломат проявлял вежливое, но
настойчивое любопытство:
- Этот у-ни-вер-маг частный? - спрашивал он Марию Спиридоновну.
