Эллис.
- Сегодня наша эскадра ведет стрельбу более выдержанно, чем японцы. Они
явно нервничают и зря бросают много снарядов, - заметил стоявший тут же
лейтенант Азарьев.
- Через час начнет темнеть, и если мы продержимся, то это будет
равноценно выигранному бою, - произнес Витгефт.
- Конечно, продержимся! Смотрите, "Микаса" горит и стреляет все реже, на
"Асаме" пожар, "Якумо" на время совсем вышел из строя. Адмирал Того, верно,
чувствует себя весьма неважно, - ответил Эллис.
Вдруг двенадцатидюймовый снаряд разорвался над мостиком, ударившись в
середину фок-мачты. Вслед за оглушительным грохотом все заволоклось густым
дымом.
Сила взрыва была так велика, что даже матросы, стоявшие на верхней палубе
около носовой башни, были сбиты с ног. Командир "Цесаревича", находившийся в
этот момент впереди боевой рубки, воздушной волной был отброшен в сторону и
потерял сознание. В самой боевой рубке сорвало с рельсов левый дальномер и
сильно всех оглушило. У стоявшего около входа горниста Зубова лопнула
барабанная перепонка в правом ухе. Решив, что его ударил кто-нибудь из
офицеров, он вскрикнул от боли и тотчас же скороговоркой проговорил:
- Виноват, вашбродь, сейчас отойду в сторону!
Как только первый испуг миновал, все находившиеся в боевой рубке кинулись
наружу. На мостике они увидели потрясающую картину. Вся палуба была
забрызгана кровью. На ней вперемешку лежали тела офицеров и матросов, но
Витгефта среди них не было. Матусевич, отброшенный к рубке, был придавлен
другими. Он пытался приподняться, по, обессиленный полученными ранами, падал
снова. Когда его освободили, он прежде всего спросил, где Витгефт, и потерял
сознание. Его снесли на перевязочный пункт. Неподалеку подавали признаки
жизни еще несколько человек.
- Но где же адмирал?! - испуганно озирался подошедший в это время уже
оправившийся командир "Цесаревича" Иванов.
- Вот, - хрипло проговорил один из матросов, с ужасом указывая на
валявшийся далеко на палубе окровавленный кусок мяса с болтавшимся на нем
адмиральским погоном.
Бросились разбирать валявшиеся трупы и между ними нашли оторванную по
бедро ногу. По метке на белье определили, что она принадлежит Витгефту. Тут
же лежали обезглавленные трупы Эллиса и Азарьева
Тела убитых унесли вниз и окатили палубу водой.
Памятуя о той растерянности в эскадре, которая произошла во время гибели
адмирала Макарова на "Петропавловске", когда командование было передано тому
же адмиралу Ухтомскому, командир "Цесаревича" решил идти прежним курсом, не
сообщая о гибели адмирала.
Между тем японцы, несколько обогнав русскую эскадру, стали охватывать их
голову и отжимать ее к северу. Чтобы избежать этого, Иванов приказал
положить право руля, повернув на два румба влево.
В это время двенадцатидюймовый снаряд ударился о верхний передний мостик
и осыпал осколками боевую рубку. Часть из них попала в прорезь рубки,
имеющую ширину около фута, переранила всех находившихся в рубке и уничтожила
все приборы. Иванову перебило руку, и от боли он потерял сознание.
Положенный направо руль так и остался в этом положении, вследствие чего
никем не управляемый броненосец стремительно покатился влево и стал
описывать циркуляцию.
Никто из находившихся вблизи рубки не заметил происшедшего в ней, и все
решили, что эскадра по каким-то причинам меняет курс. Но когда крен
броненосца достиг опасного предела, то матросы в ужасе стали выбегать от
внутренних помещений на палубу и кинулись к борту. Было очевидно, что с
кораблем что-то неладно. Офицеры бросились в рубку. Они увидели лежащего на
палубе командира броненосца. Рядом, с развороченной грудью хрипел в
предсмертной агонии старший судовой штурман лейтенант Никшич. Тут же
вперемешку лежали раненые матросы и офицеры. Крикнули носилки, лейтенант
Пилкип бросился к штурвалу, пытаясь вывести броненосец на курс, но руль не
действовал. Тогда лейтенант решил перевести управление на центральный пост и
одновременно послал за старшим офицером, который должен был вступить в
командование броненосцем.
Капитан второго ранга Шумов находился в носовой батарее. До него только
что дошло известие о гибели Витгефта, и он решил подняться наверх, чтобы
выяснить обстановку, но в это время броненосец сильно накренился на правый
бок. Почуяв неладное, старший офицер поторопился выйти на палубу, где он
встретил шедшего на перевязку командира броненосца.
- Что случилось, Николай Михайлович? - спросил встревоженно Шумов. - Где
адмирал Матусевич?
- Адмирал тяжело ранен и отнесен к себе в каюту. Примите командование
броненосцем и сообщите эскадре, что адмирал передает командование младшему
флагману.
- Есть. Все будет исполнено. - И Шумов побежал наверх.
Прошло несколько минут, пока наконец старший офицер с помощью лейтенанта
Пилкина и вернувшегося с перевязки старшины рулевого Лосева перевели
управление броненосца на центральный пост. Одновременно был поднят сигнал о
передаче командования адмиралу Ухтомскому. Но вследствие дыма от пожара,
окутывавшего "Цесаревича", не, все корабли разобрали этот сигнал и
по-прежнему продолжали следить за флагманским броненосцем. Они тоже начали
поодиночке ложиться на обратный курс.
Между тем "Цесаревич" плохо удерживался на курсе и из-за сильного
повреждения дымовых труб начал отставать от других судов. Японцы, не
осмелившиеся преследовать основную часть эскадры, поспешили напасть на
израненный русский корабль. На нем сосредоточили огонь броненосцы и два
отряда крейсеров. Но насупившая темнота мешала наблюдению за стрельбой, и
"Цесаревич" не получил значительных повреждений.
Все крупные и средние орудия на нем продолжали действовать безотказно.
Несколько удачных выстрелов броненосца вызвали пожар на одном из крейсеров
противника, после чего и остальные поспешили отойти за пределы досягаемости
русских орудий. Броненосцы вследствие значительных повреждений тоже вскоре
отстали.
Налетевший туман скрыл броненосец от вражеских взглядов. "Цесаревич"
остался один. На норд-осте, в направлении уходящей эскадры, слышалась
учащенная стрельба легкой артиллерии. Было видно, что японские миноносцы
продолжали преследовать ее.
В наступившей темноте броненосец некоторое время двигался по неизвестному
курсу, - все компасы на нем были испорчены. Пользуясь временным затишьем,
Шумов собрал на мостик старших специалистов корабля, которые все были
ранены, и начал советоваться с ними о дальнейшем. При свете ручного
электрического фонарика по карте приблизительно определили местонахождение
корабля: почти в ста милях к юго-востоку от Артура.
Первым высказал свое мнение флагманский артиллерист лейтенант Кетлинский:
- Я полагаю, что при наличных повреждениях нам до Владивостока не
добраться и необходимо вернуться в Артур.
- Сейчас попасть туда еще труднее, чем во Владивосток, так как на
подступах к нему нас ожидают десятки японских миноносцев, от которых мы не
сможем ни уйти, ни отбиться, - возразил минный офицер лейтенант Пилкин.
- Остается одно - пробираться в нейтральный порт, там починиться
насколько возможно и затем идти во Владивосток, - решил Шумов.
- Но это - бегство от войны! Там нас, конечно, тотчас же разоружат, -
взволнованно говорил весь забинтованный старший артиллерийский офицер
лейтенант Ненюков. - Честь Андреевского флага не позволяет нам принять такое
позорное решение.
- Что же вы предлагаете? - спросил Шумов.
- Немедленно идти на соединение с остальной эскадрой.
- Это невозможная вещь, - вмешался поднявшийся на мостик старший механик
Корзун. - В левой машине снарядом погнут гребной вал, в передней кочегарке
выведены из строя все котлы, трубы разрушены. Тяги нет, это вызывает
огромный перерасход угля. Мы не можем давать больше тридцати оборотов в
минуту, то есть иметь ход свыше шести-семи узлов при самой напряженной
работе кочегаров. Уж по одному этому мы не в состоянии ни догнать нашу
эскадру, ни уйти во Владивосток. Нам остается одна дорога - в нейтральный
порт Хорошо еще, если нам туда удастся добраться.
- Вы всегда, Алексей Владимирович, любите псе представлять в мрачном
свете, - возразил Ненюков.
- Факты, дорогой Дмитрий Васильевич, вещь упрямая.
Постепенно на мостике собрались и другие офицеры броненосца. Завязался
горячий спор. Молодежь была за Ненюкова и настаивала на возвращении в Артур,
если нельзя идти во Владивосток. Более пожилые находили целесообразным уход
в нейтральный порт.
- Зайдем в Циндао. По правилам нейтралитета, существующим там, корабль
любой воюющей страны может в порту починиться, пополнить запасы угля и
продовольствия и затем продолжать свой путь, - предложил лейтенант Щетинин,
размахивая забинтованной рукой.
Это мнение примирило всех. Решено было по способности двигаться в Циндао,
расположенный на юге Шантунгского полуострова. До него оставалось около ста
двадцати миль.
- Самая главная наша задача сейчас - это скрыться от японских миноносцев.
Поэтому прежде всего необходимо произвести возможно большее затемнение
броненосца. В случае же обнаружения противника не открывать боевых фонарей и
вести огонь лишь в крайности, уклоняясь от мин изменением курса, - отдавал
распоряжения Шумов.
Сухой и педантичный, он не пользовался любовью ни команды, ни офицеров.
Но за истекший день он проявил столько хладнокровия и мужества в самые
трудные минуты боя, что сразу приобрел авторитет у своих подчиненных.
- Есть, есть, - обрадованно ответили офицеры и разошлись по своим местам.
В то время как артиллеристы с обоих бортов усиленно вглядывались в
окружающую темноту, остальные матросы, как могли, приводили в порядок все,
что было возможно при отсутствии света. Палубы очищались от загромождавших
их обломков, вместо снесенных трапов наскоро прилаживали деревянные, трюмный
дивизион наспех заделывал многочисленные пробоины в корпусе корабля,
которые, к счастью, были почти все надводные, и откачивал воду из
затопленных помещений.
На перевязочном пункте два врача едва успевали перевязывать раненых.
Больше половины раненых матросов вернулись в строй, и только человек
пятнадцать были размещены но офицерским каютам и в адмиральской столовой.
Известие, что "Цесаревич" идет в Циндао, было встречено общим одобрением.
- Думал я, что наш старшой только и умеет, что жалкие слова говорить да
под винтовку ставить. АН, оказывается, он очень даже башковитый командир, -
разглагольствовал раненный в обе ноги сигнальный старшина Мокин.
- Да, многие его за сегодня добром помянут, - заметил старший врач Шплет,
перевязывая писаря Кутова. - Можно ручаться теперь, что все наши раненые
выживут, а у Гаврилова останется нога, - кивнул он на стонавшего рулевого с
раздробленной ногой.
- Николе-угоднику свечку поставлю за старшого, ежели так будет,
вашескородие, - прохрипел тот с трудом. - Мне без ноги лучше не жить. Что я
буду делать у себя дома? Жена да трое детей, я один работник в семье.
- Не волнуйся. Как придем в порт, тебя первого отправим на берег. Сложим
кость и загипсуем. Через полтора месяца танцевать будешь, - улыбнулся
младший врач.
- Федор Лукич, - обратился к нему Шплет, - побудьте здесь, а я пойду
проведать Матусевича. - И вышел в коридор.
Адмирал уже пришел в себя и стоически переносил боль. Он читал рассказы
Мопассана, изредка громко смеясь. При этом он тотчас же начинал болезненно
морщиться - тяжелое ранение в живот и ноги давало себя знать при малейшем
