из кораблей потонет, то мы даже не сможем спасти раненых и тонущих.
- Сейчас надо думать о своем спасении, а не о помощи другим.
- Зачем же тогда "Монголии" было выходить в море?
- Про то знает начальство, а я всегда предпочитал морской стихии твердую
землю.
Появившийся наверху Петров в бинокль осмотрел горизонт и, недовольно
пробурчав: "Куда это нас несет нелегкая! - поднялся на мостик. После
короткого разговора с капитаном о назначении "Монголии" как плавучего
лазарета Красного Креста, Петров приказал собрать на спардеке весь
медицинский персонал и матросов и обратился к ним с речью:
- Друзья мои! Мы - госпитальное судно Красного Креста и можем свободно
уйти в любой нейтральный порт или даже во Владивосток и оттуда вернуться
домой в Россию. Японцы нас не задержат, но эго будет бегством из осажденного
Артура, где, как вы знаете, большая нехватка во врачах, сестрах, санитарах,
медикаментах. Наша рентгеновская установка весьма совершенна технически. В
Артуре же есть только одна слабенькая установка в морском госпитале. Куда
же, повашему, нам следует идти - в Артур или в нейтральные порты?
Почти двести человек с напряженным вниманием слушали своего начальника.
Темные силуэты людей чуть вырисовывались на фоне ночного неба.
- Можно мне? - раздался взволнованный голос одной из сестер. Тихая,
скромная, обычно малозаметная маленькая девушка неожиданно осмелела.
- По-моему, ответ может быть только один - назад в Артур! Там мы нужны, -
значит, туда и должны возвращаться. Конечно, в осажденной крепости мы легко
можем погибнуть, но ведь на то мы и русские женщины, внучки севастопольских
сестер, чтобы с нашими солдатами делить все трудности и опасности войны.
- Правильно, в Артур, к своим! Верно сказала сестра! - загудели в толпе.
- Вместе жили в Артуре, вместе будем и умирать, - громко проговорил один
из матросов судовой команды. - Понадобится - пойдем на фронт, станем к
пушкам, возьмем ружья.
- Ваше мнение, господа? - обратился Петров к врачам.
- Пас родина послала в Артур, там мы и должны остаться до конца войны.
Уход в нейтральный порт будет дезертирством, - ответил за всех длинный,
сухопарый младший врач Миротворцев, прибывший в Артур уже после начала
войны.
- Придется моей жене овдоветь раньше времени, - прошептал провизор, но
громко высказаться не посмел.
- Благодарю вас, друзья, за принятое решение. Русские люди, патриоты
своей родины, иначе высказаться и не могли. Позвольте наш импровизированный
военный совет считать закрытым, - с чувством проговорил Петров. - Капитан
Охотский, прошу вас взять курс на Артур, - обернулся он к командиру
"Монголии".
- Я снимаю с себя всякую ответственность, если мы будем потоплены миной
или снарядом, - взволнованно ответил с мостика Охотский.
- Как работники Красного Креста мы должны рисковать своей жизнью во имя
спасения других, - возразил ему Петров.
Несмотря на все опасения, "Монголия" благополучно подошла на рассвете к
Артуру. Рано утром пошел сильный дождь. В предрассветных сумерках на
горизонте затемнел массив Ляотешаня. Замедлив ход, "Монголия" уже при
дневном свете осторожно остановилась далеко от берега, против самого входа.
Тут же стояли "Севастополь", "Паллада" и миноносец "Бойкий". Справа, около
бухты Тахе, виднелся "Ретвизан".
Почти всю ночь не спавшие пассажирки поспешили на палубу. Первое, что они
увидели, была надводная пробоина в носовой части "Севастополя", наскоро
заделанная деревом. На корме тоже зияла большая пробоина. Борт был усеян
красными кругами с расходящимися во вес стороны трешниками - следы прямых
попаданий японских снарядов. Разбиты обе мачты, разворочена передняя труба.
Обуглившиеся, закопченные пожаром верхние надстройки, пушки с
полуоборванными дулами - все это придавало броненосцу жалкий вид.
По всему кораблю, как муравьи в потревоженном муравейнике, сновали
матросы, приводя его в порядок. На верхнем переднем мостике стоял Эссен со
сбитой на затылок фуражкой и в мегафон отдавал различные приказания, а рядом
с ним облокотился на поручни бледный, усталый Акинфиев.
Рива, сложив руки рупором, громко окликнула его и замахала платком.
Лейтенант в мегафон сообщил, что он жив и здоров.
- Какие у вас потери? - послышалось сразу несколько голосов.
- Убитых нет. Ранено два офицера и пять матросов.
Вскоре показались идущие с юга в кильватерной колонне "Пересвет",
"Победа" и "Полтава" с двумя миноносцами. Они изредка отстреливались от
маячивших на горизонте японских кораблей. Таким образом, к Артуру собралась
почти вся эскадра - не хватало "Цесаревича", "Аскольда", "Дианы", "Новика" и
пяти миноносцев.
Высланные из Артура тральщики стали очищать для прохода судов рейд от
мин. Со всех кораблей на "Монголию" повезли раненых.
Бездействовавший во время боя плавучий лазарет быстро стал наполняться.
Весь медицинский персонал поспешил на свои места. Вслед за другими судами
"Монголия" двинулась ко входу в гавань.
Ночь перед выходом эскадры адмирал Витгефт провел без сна. С вечера он
беспрерывно совещался с командирами судов, отдавая последние распоряжения
эскадре и остающимся в Артуре судам. Витгефт настроен был мрачно и высказал
свое мнение о неизбежном разгроме эскадры в предстоящем бою. Напрасно
старался его ободрить адмирал Матусевич, в противоположность командующему
флотом преисполненный твердой уверенности в победе.
- Чего вы, Вильгельм Карлович, так расстроились? Бог не без милости, не
так страшен Того, как его представляют! Конечно, без потерь дело не
обойдется, ибо уклониться от боя мы не сможем. Но все же некоторым судам
удастся прорваться во Владивосток, - уговаривал он Витгефта.
Адмирал в ответ только печально отмахивался.
- Что ни говорите, Николай Александрович, но завтрашний выход, по-моему,
сплошная авантюра, которая заранее обречена на неуспех. Быть может, покойный
Степан Осипович Макаров и смог бы выполнить поставленную нам задачу, но я не
флотоводец и с ней не справлюсь, - тихим, слабым голосом возражал он
Матусевичу.
Прибывающие на "Цесаревич" для получения последних распоряжений командиры
судов получали подробную инструкцию, как им действовать в бою, после чего
Витгефт, переходя на интимный тон, спрашивал каждого из них, надеются ли они
на победу. Почти все командиры отвечали стереотипно:
- Как воля божья... Поможет Никола-угодник - одолеем японца, а не поможет
- сумеем умереть с честью.
Всех командиров Витте на прощание целовал и отечески благословлял на
ратный подвиг. Младшие флагманы были настроены различно. Князь Ухтомский
откровенно заявлял, что он смотрит на выход не как на прорыв, а просто как
на очередное боевое столкновение с японцами.
Зато командир отряда крейсеров Рейценштейн, только что произведенный в
контр-адмиралы, бросил кратко:
- Я с крейсерами сюда не вернусь. Буду ли во Владивостоке, на дне ли моря
или в нейтральном порту - не знаю, но твердо уверен, что артурских луж, по
недоразумению именуемых Западным и Восточным бассейнами, я больше не увижу.
Витгефт горячо поблагодарил его за мужество и тут же разрешил ему в
трудную минуту со своим отрядом действовать по способности.
Отпустив около полуночи свой штаб на отдых, адмирал вызвал с "Пересвета"
своего сына.
Молодой офицер явился к отцу, преисполненный боевого задора. Он ни минуты
не сомневался в победе и мечтал уже о бомбардировке японских островов.
Настроение отца его обескуражило.
- Как же ты, папа, поведешь завтра эскадру в бой, если сам не веришь в
победу? - изумился он,
- На эскадре всего несколько человек надеются на успех, остальные же лишь
выполняют царское повеление, - устало заметил отец.
Старый адмирал ласково смотрел на сына, так напоминавшего своей
наружностью покойную жену. Те же карие живые глаза, яркие пухлые губы и
женственно-мягкий овал лица.
Адмирал припоминал долгую супружескую жизнь и вдруг неожиданно перевел
разговор на семью. Подробно рассказал сыну о своем сватовстве к его матери,
о появлении на свет Васи, вспоминал его детство. Затем перешел к
наставлениям. Это было давно продуманное им до деталей духовное завещание,
- Почему, папа, ты говоришь так, как будто уверен в своей скорой смерти?
- пытался было перебить мичман.
- Я и вызвал тебя так поздно, чтобы попрощаться. Все в руках божьих, но у
меня предчувствие, что я погибну в завтрашнем бою.
Незаметно за разговорами пролетела ночь, и, благословив сына образком,
Витгефт простился с ним и долго смотрел ему вслед, пока шлюпка не исчезла в
предрассветном тумане...
Как только корабли начали выходить на рейд, адмирал поднялся на мостик и
больше уже не сходил с него. Он безучастно следил, как медленно выходила на
внешний рейд эскадра, предоставив всем распоряжаться Матусевичу.
Матусевич, прекрасно выспавшийся, был в приподнятом настроении, суетился,
тормошил своих подчиненных, "фитилил" замешкавшихся командиров и весело
напевал любимую арию из "Прекрасной Елены". Весь штаб постепенно начал
обращаться к нему за всеми распоряжениями, а Витгефт лишь одобрительно кивал
головой на все указания Матусевича.
Когда эскадра тронулась за тральщиками, Витгефт сел в принесенное для
него на мостик мягкое кресло и стал молчаливо разглядывать в бинокль
горизонт и идущую за "Цесаревичем" эскадру. Он подолгу останавливал свой
взгляд на шедшем четвертым от головы "Пересвете", как бы надеясь увидеть на
нем своего сына.
При появлении на горизонте отряда японских броненосцев адмирал отпустил в
Артур тральщики и приказал "Новику" стать на свое место. Но когда
"Цесаревич" вследствие порчи машины выкатился из строя, Витгефт сразу вышел
из своей апатии и в резких выражениях начал выговаривать командиру
броненосца капитану первого ранга Иванову. Изумленный непривычным тоном
адмирала, командир попытался было возражать, но Витгефт приказал ему
замолчать и озаботиться немедленным исправлением машины.
Чины адмиральского штаба с удивлением посматривали на своего всегда
кроткого и спокойного адмирала. Матусевич даже перестал напевать и
одобрительно заметил:
- Хотя и не стоит сердиться из-за пустяков, но все же это лучше, чем
сидеть в мрачном раздумье. Вот увидите, Вильгельм Карлович, мы сегодня
побьем японцев, - подбадривал он командующего.
- Тьфу, тьфу, не сглазьте, Николай Александрович, - суеверно сплюнул
через плечо адмирал.
Настроение адмирала не могло не отразиться на чинах его штаба, а через
них и на всех офицерах броненосцев. Даже легкомысленная молодежь приуныла и
мрачно поглядывала на идущий напересечку курса русской эскадры броненосный
отряд адмирала Того. Ясно видимые японские корабли шли, как на параде. Точно
соблюдая дистанцию и строго следуя в струе мателота, чуть поблескивая на
солнце стальными дулами орудий, японцы быстро приближались.
Командир носовой двенадцатидюймовой башни мичман Сполатбог, сидя в своем
грибе над башней, наблюдал в щель за приближением японцев и удивлялся, что
так долго адмирал не отдает приказа об открытии огня. Правда, уже оба
орудийных комендора-хозяина возились около своих пушек и проверяли действия
всех механизмов.
- Смотри, Гаркуша, не осрамись сегодня, - говорил комендор, первого
орудия, обращаясь к соседу. - Проверь как следует действие подъемных
механизмов, чтобы в самый главный момент не заело.
- Небось, Федя, все будет в исправности, если только японец не повредит.
- Алексей Васильевич! - окликнул Сполатбога подошедший к башне старший
артиллерист броненосца лейтенант Ненюков. - Помни, огонь открывать только
