взорваться старинную гранату. - Но для круговой обороны необходимы
эффективные средства защиты. Кое-что у тебя есть. Давай считать. Первое и
самое важное: Демидов в числе тех, кто вел дознание. Через него можно и
почву прощупать там у них, можно и упреждающий удар нанести кое-какими
уликами. Второе: весьма для дела перспективные связи покойной дамочки. По
ним пройтись, особенно по тем, где дом на набережной, - одно удовольствие.
Третье: два поляроида у неутешной вдовы. Я представляю, как они суетились,
ища первый, как срочно готовили второй...
- Кстати, Жора, дай-ка мне его посмотреть.
- А чего там смотреть. Записка, как записка. - Сырцов порылся во
внутреннем кармане своего рэкетирского кожана и протянул Смирнову картонку
поляроидного снимка.
- Не скажи, Жора, ой, не скажи, мент ты мой незамысловатый! -
Смирнов, смакуя, трагическим голосом прочитал: - "Настоящая моя жизнь
кончилась, поэтому кончаю жизнь по-настоящему". Поэтом, я бы сказал,
лирическим поэтом, оказывается, был ушедший от нас Сергей Сергеевич
Горошкин. Но ведь как скрывал свой дар! Помню он по партийной линии все
больше матом выдвигал нас на великие милицейские свершения, а на самом
деле-то душа какая, какая душа!
- Дерьмо собачье он был и хам - начальничек совковый, а не поэт, -
мрачно не согласился Сырцов.
- Во! В самую точку! - обрадовался сырцовской оценке покойного
партийца Смирнов. - Большие умники и теоретики сидят в ГеБе. Ишь что
сочинили! Сидел клерк в рубашечке с короткими рукавчиками и при галстуке и
сочинял по-интеллигентски посмертную записочку, стараясь не запятнать
дивно глаженых своих порток. Как бы мент кондовый подобную залепуху
подкидную сочинил? А так: "не мысля себя без партии, которую закрыли
проклятые демократы, ухожу из жизни с верой в светлые идеалы коммунизма".
И был бы наш мент психологом более глубоким, чем тонконогий гебистский
фрей, который Фрейда, Альбера Камю и Ортегу-и-Гассета читал. А ты читал
Ортегу-и-Гассета, Сырцов?
- Не. Я "Малую землю" читал. В армии.
Нет, не безнадежен был Сырцов. Повторно оценивая экстерьер, Смирнов
незаметно даванул косяка на заблудшего опера. Опер тихо ухмылялся,
вспоминая литературные красоты "Малой земли". В общем, если не считать
вполне понятную в данной ситуации подавленность, мальчик в порядке. И на
"Малую землю" отвлекся кстати и подначку принял, парируя. Нервничает,
конечно, а кто бы, попав в подобную передрягу, не нервничал?
- Я тебе все: "Сырцов, да Сырцов", а ты хоть бы хны, - приступил к
делу Смирнов. - А в прошлый раз взвился, как конек-Горбунок.
- В прошлый раз я еще думал, что бога за бороду ухватил. Гордый был
до невозможности и твердо понимал, что вы, конечно, боевой старичок, но в
жизни сегодняшней ни хрена не понимаете. Вот тогда и обидно стало, что вы
меня все Сырцов, да Сырцов.
- Точно объяснил, Жора, - оценил ответ Смирнов. - Помимо круговой
обороны есть еще один выход: лечь на дно. Они поплавают, поплавают вокруг,
увидят, что ты смирно лежишь, и отстанут без беспокойства. Ну, как?
- Я ведь ко всему прочему еще и мужик, Александр Иванович. Мэн.
- А теперь последнее мое предложение. Ты со всеми потрохами, без
вопросов и условий переходишь ко мне работать и работаешь на меня так, как
я захочу. Работа будет оплачиваться.
Сырцов повернул голову, посмотрел, наконец, Смирнову в глаза:
- Я себя высоко ценю, Александр Иванович, очень высоко.
- Про "очень" ты зря, - как бы а парт высказался Смирнов. - Но в
общем-то, человек и должен ценить себя высоко, разумно определяя, что он
может стоить. Я заплачу тебе как надо, Жора.
- Откуда у вас капитал, полковник милиции в отставке?
- Да или нет?
- А если да?
- Ну, ну, паренек, напрягись, без "если"!
- Да.
Чудесненько. Меня сейчас к Алику Спиридонову домой подбросишь и
приступай сразу же. Помолясь предварительно.
- Дом на набережной? - попытался искрометно угадать Сырцов.
- Дом на набережной, Жора, задачка для элементарного топтуна.
Проследить, отметить по местам и доложить. А крутить - раскручивать того
неосторожного любовника покойной Татьяны Вячеславовны придется серьезной
компанией, чтобы рвать его на куски со всех сторон. Нет, Жора, работка
твоя будет посодержательней. Был у нас недавно вождь один, ты, может, еще
на демонстрациях его портрет на палке носил, по имени-отчеству Юрий
Егорович. Помнишь такого?
- Ну.
- Господи, как я не люблю нынешнего модного "Ну"! Да или нет?
- Да помню, помню! Перед глазами стоит, как живой!
Смирнов неодобрительным хмыком осудил излишне бойкий тон Сырцова, но
словесно отчитывать его не стал. К изложению задания приступил:
- Перво-наперво найди его и не отпускай. От страха он сейчас как бы
полунелегал, по конспиративным квартирам мечется. Исходные - телефон
сестры, у которой он до недавнего времени постоянно скрывался. Сейчас, я
думаю, Казарян его оттуда спугнул. Найдешь его, и тогда начнется главная
работа: доскональное выявление его связей. Хорошенько отработаешь эти
связи, и мы с тобой по ним стаю сыскных пустим.
- А кто на конце, Александр Иванович?
- Вот об этом тебе знать рановато, Жора. Все понятно, или мне еще
пожевать, чтобы ты проглотил?
- Все понятно, - заверил Сырцов, поднялся со скамейки, стал напротив,
засунул руки в карманы широких штанин и, покачиваясь на каблуках, спросил:
- на кого вы работаете, Александр Иванович?
- Ты меня по двум предыдущим делам знаешь, Жора. - Опираясь на палку,
поднялся со скамейки Смирнов. - И убедился, что работаю только на себя.
Сырцов ухмыльнулся понятливо и спросил кстати:
- Сейчас у вас деньги. Бабки от кого-то идут?
21
Игорь Дмитриевич послушно гулял у полукруглой скамейки, завершавшей
скульптурно-архитектурный комплекс памятника Грибоедову, который, если
снять с него мундир, запросто сошел бы за известного советского писателя
Евгения Воробьева, автора знаменитого романа "Высота". Гулял Игорь
Дмитриевич в паре с по-английски строго элегантным пятидесятилетним
гражданином, принадлежность которого к определенному ведомству
обнаруживалась лишь излишней тщательностью разработки образа джентльмена
на прогулке. Джентльмен первым увидел Смирнова и откровенно узнал, не
скрывая, что знаком со смирновскими фотографиями и приметами. Узнал,
улыбнулся встречно и, обернувшись к Игорю Дмитриевичу, взглядом дал
понять, что знакомить его надо со Смирновым.
Познакомились и гуляючи пошли по осеннему Чистопрудному бульвару.
Молча шли, пока не выдержал Игорь Дмитриевич.
- Александр Иванович, я так и не понял из нашего телефонного
разговора для чего столь спешно необходима эта наша встреча втроем.
- Присядем где-нибудь в укромном месте, и я подробно расскажу вам и
Витольду Германовичу... я правильно запомнил ваше имя-отчество? - перебив
сам себя осведомился у джентльмена Смирнов и, получив утвердительный
кивок, продолжил: - Зачем мне понадобилась экстренная встреча с вами.
Игорь Дмитриевич при первой встрече со Смирновым убедился в его
ослином упрямстве и за бесперспективностью разговор прекратил. Витольд же
Германович просто принял правила игры. Коль о цели экстренной встречи
можно говорить только в укромном месте, то надо следовать в это место.
Лучшее время Чистых прудов - ранняя осень. Лучшее время для посещения
Чистых прудов - где-то у трех пополудни. Нежаркое, но растлевающее
размаривающее солнце сквозь уже поредевшую листву вершила свое коварное
дело: редкие московские бездельники, попадавшиеся навстречу, не шли, не
брели даже - расслабленно плелись в экстатической и самоуглубленной
томности.
Пути Смирнова и Зверева никогда не пересекались: и тот и другой,
увидев друг друга, сразу поняли это. Тем откровеннее был взаимный интерес
- они, не скрываясь, рассматривали друг друга.
- Я о вас, Александр Иванович, премного наслышан, - с эдакою
изысканной старомодностью завел беседу джентльмен Зверев. Экстренной
встречи тема этой беседы не касалась, значит, можно.
- Стукачи нашептывали? - Поморгав, простодушно поинтересовался
Смирнов.
- Экий же вы... - Витольд Германович чуть запаузил, чтобы подобрать
точное, но не очень обидное слово, - неудобный в беседе человек.
- И не только в беседе, - заверил Александр Иванович, но собачьим
своим нюхом учуяв ненужное хвастовство этих слов, мигом перевернулся и
стал по отношению к себе грустным и ироничным: - Как всякий пенсионер, я -
лишний на просторах родины чудесной. Лишний, естественно мешает, а
мешающий человек всем неудобен, как провинциал с мешком арбузов в
московском метро в часы пик.
Все понял Витольд Германович - умный, подлец, - усмехнулся мягко и
заметил еще мягче, хотя и с укором:
- Самоунижение суть гордыня, Александр Иванович. А для нас,
православных, нет греха страшней гордыни.
- Для нас, православных, самые страшные грехи - воровство да лень. А
гордыня... Это не грех, это национальная черта. Мы все гордимся:
самодержавием, империей, развалом империи, коммунизмом, борьбой с
коммунизмом, шовинизмом, интернационализмом, широтой души, неумением жить,
уменьем жить, неприхотливостью, привередливостью... Иной выдавит из себя
кучу дерьма в сортире и то гордится: никто, мол, в мире такой кучи сделать
не может окромя русского человека.
- Ох, и не любите вы свой народ, Александр Иванович! - почти любя
Смирнова за эту нелюбовь, восхитился Зверев.
- Я, Витольд Германович, - с нажимом произнес нерусское имя-отчество
Смирнов, - не русский народ не люблю, а правителей его пятисотлетних,
начиная с психопата Грозного, кончая маразматиком Брежневым, которые
приучили мой народ соборно, как любят выражаться холуи, - пииты этого
пятисотлетия, проще - стадно - гордиться, раздуваясь от национальной
исключительности, а по одиночке ощущать себя ничтожнее и несчастнее
любого, кто прибыл из-за кордона и не говорит по-русски.
- Дальнейших, после Брежнева, называть опасаетесь? - Витольд
Германович хотел отыграться за "Витольда Германовича".
- После Брежнева, кроме идиотского путча, пока ничего и не было, - не
задумываясь, легко отпарировал Смирнов.
Не заметя как, они прошли пруд и вышли к Стасовской гостинице
(индийский ресторан, как всегда, ремонтировали, поэтому он был просто не
взят в расчет).
- Где ваше укромное местечко? - напомнил о себе Игорь Дмитриевич.
Не ответив, Смирнов, сильнее обычного хромая на брусчатке, пересек
трамвайные пути и вышел на тротуар. Игорь Дмитриевич был прилипчив, как
комар:
- Так где же?
Смирнов взмахом палки очертил некий магический эллипс, охватывавший
все двухэтажье по ту сторону трамвайных рельсов и вспомнил ностальгически:
- Вот тут во времена моей молодости укромных местечек было - не
счесть!
И пошел себе дальше - на Маросейку. Свернул за угол. У цветочного
магазинчика пересекли, нарушая, проезжую часть и уткнулись в рыбное кафе.
Смирнов ласково объяснил:
- Когда оно только открылось, мы это кафе "На дне" звали. Короткое
время здесь было хорошо.
- Сюда? - поинтересовался нетерпеливый Игорь Дмитриевич.
- А сейчас здесь отвратительно. - Завершил свою информацию о рыбном
кафе Смирнов и, пройдя метров двадцать, оповестил о конце пути: - Вот
сюда!
Хорошая деревянная дверь с неряшливым металлическими цацками скрывала
за собой лестницу необычайной узости и крутизны. Они долго карабкались
