целому ящику пива...
- Нет уж, держи ты. Так рациональнее,- отвечал Док.
- Ты знаком с Сюзи? Она новенькая в "Медвежьем стяге".
- Здравствуйте, рад познакомиться,- сказал Док.
- Здравствуйте,- произнесла Сюзи, выговаривая все слоги (обычно она
бросала скороговоркой "здрасте").
Когда Док ушел, Патрон сказал:
- Видала? Это у нас человек особенный!
- Чувствуется...
- Он такие штуки знает, что мы с тобой и не слыхивали!- Как всякий
житель Консервного Ряда, Патрон бросился защищать Дока.
- Он что, немного с приветом?
- Сама ты с приветом. Просто он так разговаривает - не умеет
по-другому.
- Чувствуется...- опять сказала Сюзи.
- Знаешь, чем он занимается? Ловит медуз и головастиков - и
продает!
- Да кому же они нужны?
- Не волнуйся, на всякий товар покупатель найдется.
- Ну-ну. А другие почему не додумались медуз продавать?
- Ты думаешь, все так просто? Надо знать, кого ловить, да как
обрабатывать.
- А зачем ему эта борода? У меня был знакомый борец, тоже бороду
носил.
- Не знаю. А борцу зачем борода?
- Чтоб грознее казаться.
- Может, и Док тоже?.. Хотя нет, зачем ему грозность напускать... У
нас в армии,- вспомнил вдруг Патрон,- бороду носить не разрешали. Будешь
выделяться - не уживешься в казарме.
- То-то и оно,- сказала Сюзи.- Я не против, чтоб мужчина выделялся.
Только чтобы не очень.
- Женщина должна приспосабливаться!- наставительно сказал
Патрон.Что-то я совсем с тобой заболтался. Работа стоит.
- Ты мексиканец? -спросила Сюзи.
- Американец. Папаша, тот был мексиканец.
- А разговаривать по-ихнему умеешь?
- Ну, умею.
- Вулли ву?
- Нет, это не по-нашему.
- Ладно, пока,- сказала Сюзи. Дверь с жалюзийной сеткой
захлопнулась за ней.
"А она ничего,- подумал Патрон.- Хотя будь моя воля, я 6м ее
выставил из "Медвежьего стяга".
Сюзи прошла пустынной улицей к парадному входу "Медвежьего стяга",
поднялась на крыльцо. Тут она обернулась, ей почудилось - кто-то на нее
смотрит. Она не видела, что Док наблюдает за ней из окна Западной
биологической.
8. ВЕЛИКАЯ КРОКЕТНАЯ ВОЙНА
У залива на высоком взморье расположились бок о бок два
города-Монтерей и Пасифик-Гров. Похожего в них только и есть, что стоят
они в одной местности. Монтерей основали в незапамятные времена чужаки -
индейцы да испанцы. Рос город нечинно, самотеком, дома в нем и те торчат
как попало. Иное дело Пасифик-Гров - город-убежище суровых духомыслов
Моисеевых. Возник он хоть недавно, в 80-е годы прошлого века, зато сразу
отлился в готовую форму, со всеми законами, моральными нормами и
обычаями. Один из городских законов запрещает сделки, предметом коих
служат крепкие напитки. Оттого в аптеках нарасхват тонизирующие средства
на спирту. Другим законом предписывается опускать шторы после захода
солнца, а раньше не полагается. Не дозволяется гонять на велосипедах. В
запрете воскресные походы на пляж и лодочные катанья. Есть еще одно
преступление: для него не существует статьи, но почитается оно
серьезным,- это буйные пирушки. Надо, впрочем, признать, что большинство
законов блюдется теперь не столь усердно. Прежней стены между
городом-убежищем и миром нет.
Раз за свою историю Пасифик-Грову случилось попасть в беду, беду
нешуточную. События таковы. Среди первого населения города-убежища
оказалось немало стариков. Бежать им было не от кого и не от чего, а
просто вот захотелось поселиться на старости лет именно здесь. Старики
были ворчуны, от безделья совали всюду нос и скоро порядком всем
надоели. Чтоб занять их, городской филантроп по имени Диме подарил
городу две площадки для игры в рок.
Рок - сложный вид крокета. Воротца в нем узкие, молотки на
укороченной ручке; а играют из-за боковых линий, на манер бильярда. Игра
весьма трудна и, как говорят, воспитывает бойцовские качества характера.
Малый спорт, подобно большому, немыслим без соперничества и наград.
Каждый год в Пасифик-Грове разыгрывался кубок. Казалось бы, какие могут
быть особенные страсти вокруг крокета? К тому же если большинству
игроков перевалило за семьдесят... Ан нет!
В городе были две команды. Спортивный костюм стариков состоял из
ермолки и полосатой куртки, цвет которых в одной команде голубой, а в
другой зеленый. Так они и назывались: голубые и зеленые.
За каких-нибудь два года жизнь в городе совершенно исказилась.
Началось все с того, что соперники, упражнявшиеся бок о бок, перестали
друг с другом разговаривать. Их неприязни последовали домашние:
домочадцы голубых не водились отныне с домочадцами зеленых. Но семьями
игроков дело не ограничилось, очень скоро весь город являл собой два
враждебных лагеря. И вот уже мамаши зеленых барышень изо всех сил
старались отвадить голубых женихов; тем же отвечали голубые. Спустя
немного времени, вражда проникла и в область политики: голубому во сне
бы не приснилось проголосовать за зеленого. Потом и церковь раскололась:
во время службы голубые и зеленые сидели по разные стороны от прохода;
собирались даже строить две отдельные церкви.
Понятно, что пуще всего вражда разгоралась в пору кубковых матчей.
Для стычки было довольно косого взгляда. Тон задавали сами престарелые
спортсмены. Случалось, после игры двое восьмидесятилетних старичков
углублялись в лес и дрались там смертно... Изобрели даже специальные
тайные языки, чтобы враг не понимал разговоров...
Такой жгучей была эта распря, что забеспокоились окружные власти.
Еще бы. Одному голубому спалили дом. Вскоре в лесу нашли зеленого,
насмерть забитого крокетными молотками. Молоток для игры в рок невелик,
да увесист - оружие хоть куда. Старики привешивали молотки на кожаном
ремешке к запястью, как боевые топоры, и нигде с ними не расставались.
Враги обвиняли друг друга во всевозможных преступлениях, включая те,
которые им были не под силу по причине преклонных лет. Голубые перестали
ходить в магазины зеленых. Город сделался не город, а черт знает что!
Общий благодетель, мистер Диме, был славный старикан. Прежде, до
Пасифик-Грова, он покуривал опиум. Оттого весь век был здоров, покоен и
на старости лет не знал туберкулезов и давлений. Благотворитель, он был
еще и философ. Увидев, что сотворилось в городе по его милости, он
опечалился, а позже устрашился. "Теперь я понимаю, что чувствует
Бог",говорил он друзьям.
Близилось тридцатое июля, начало очередного кубка. Обстановка так
накалилась, что горожане ходили с револьверами. Голубая и зеленая
ребятня затевала между собой жестокие драки. Раз уж чувствуешь то, что
чувствует Бог, рассудил мистер Диме, то и поступать надо под стать Богу.
Слишком много в городе насилия.
В ночь на тридцатое июля мистер Диме нанял бульдозер. Наутро на
месте крокетных площадок зияла огромная ямища с неровными краями. Будь у
Димса времени побольше, он завершил бы дело потопом - устроил бы
озеро...
Димсу пришлось бежать из города. Хорошо, что он не попался в руки
сограждан,-а то бы его непременно обмазали дегтем и вываляли в птичьх
перьях. Он укрылся от их гнева в Монтерее: зажил там преспокойно,
покуривая свой опиум...
Из года в год тридцатого июля жители Пасифик-Грова устраивают
символическое сожжение мистера Димса. Это настоящее праздничное действо.
Снаряжают похожее чучело и долго носят его по улицам, а потом вешают на
сосне. И, наконец, сжигают; люди шествуют под ним с факелами; и каждый
год бедный мистер Диме уходит в дым-с...
"Сказки!"-скажете вы. Сказка-ложь, да в ней намек...
9. ДУРАКОМ РОДИЛСЯ...
ПРЕЗИДЕНТОМ ПОМРЕШЬ
Поверхностному наблюдателю могло показаться, что Консервный Ряд
состоит из обособленных мирков, существующих независимо друг от друга.
Кафе "Ла Ида", лавка Джозефа-Марии (все еще известная как лавка Ли
Чонга), "Медвежий стяг", Королевская ночлежка, Западная биологическая
лаборатория,- казалось бы, какая между ними связь? На самом деле их
связывает множество незримых уз,- тронь одного - ополчатся все. И если у
кого-то горе, то слезы льются тоже у всех...
Самым уважаемым, самым любимым человеком в Консервном Ряду был Док.
Он умел врачевать не только телесные, но и душевные раны. Ради друзей он
готов был поступиться своей порядочностью и нередко оказывался
пособником мелких правонарушений. Наконец, он всегда позволял выманить у
себя доллар-другой. Стоит ли удивляться, что докову беду все восприняли
как свою собственную?
Что это была за беда, Док и сам не ведал. Он лишь чувствовал, что
глубоко несчастлив. Выстроив в ряд карандаши, часами просиживал над
желтым блокнотом. В иные дни писал - и зачеркивал, и опять писал -
стремительно наполнялась мусорная корзинка; в другие дни не мог выжать
из себя ни строчки. Подходил к аквариуму, смотрел в прозрачную воду. И
снова напускались на него голоса. "Пиши - яростно приказывал верхний
голос; "Ищи!"громко пел средний; а нижний жалобно вздыхал: "Одинок ты1
Одинок!" Док не хотел сдаваться без борьбы: воскресил все старые ^муры;
купался в волнах музыки; читал "Страдания молодого Вертера", но все
напрасно - голоса не смолкали. Желтые страницы, окликавшие взгляд,
сделались алыми недругами... Один за другим умирали в аквариуме
осьминоги... Все трудней становилось обманывать себя отговоркой, что
нет-де хорошего микроскопа Когда скончался последний осьминог, Док
ухватился за новую отговорку. "Понимаете,- объяснил он друзьям, я не
могу работать без подопытных организмов. А где их взять раньше весенних
приливов? Вот будет с чем работать, да новый микроскоп - тогда
монография сразу сдвинется с места..."
Друзья чуяли его боль, проникались ею. Друзья понимали: скоро
настанет время, когда нужно будет что-то предпринять.
И вот в Королевской ночлежке случилось маленькое собрание - именно
случилось, потому что никто его не созывал и не говорил речей.
Посреди комнаты необъятно восседала Могучая Ида. "Медвежий стяг"
представляли Агнесса, Мейбл и Бекки. Присутствовали все ребята во главе
с Маком... Разговор - как всякий серьезный разговор - повелся издалека.
- Вчера,- сообщил Элен,- Ида вышвырнула пьяного из кафе. Растянула
себе плечо.
- Да, старость не радость,- мрачно отозвалась Ида.
- Он на нее первый напал. Зато потом летел - через тротуар прямо на
мостовую. Вот бы устроить чемпионат по самообороне. Наша Ида всех бы
победила!
- До сих пор плечо болит,- пожаловалась Ида.
Друзья пока что избегали главного.
- Как там Фауна поживает? - спросил Мак.
- Хорошо,- ответила Агнесса.- Чудит помаленьку.
- Да уж, чудить она любит,- подтвердила Бекки, осторожно счищавшая
лак с ногтей.- Учит нас столовому этикету. Вынет сорок разных вилок, и
давай спрашивать, для чего они нужны...
- Как для чего? Для еды! - сказал Элен.
- Эх ты, невежда,- сказала Бекки.- Тебе что десертная вилка, что
навозные вилы...
- А предохранительная вилка, знаешь для чего? - воинственно спросил
Элен.
- Для чего?
- Дерни, тогда узнаешь! Тоже мне, умная нашлась...
- У Дока все по-старому?- спросила Могучая Ида.
- Ага,- вздохнул Мак.- Был я вчера у него... Давайте подумаем, как
ему помочь.
Все задумались... Да, трудно Доку- трудно и верным его друзьям. Еще
бы, пошатнулся их кумир. Прежде все удавалось Доку легко - не оттого ли,
что не замахивался он ни на что большое? И хотя по-прежнему сильна
любовь друзей, примешивается к ней легкое презрение. Великим слабостей
