Брехуня, который был еще менее предприимчив, чем Док, за короткое время
развалил все дело и бросил лабораторию на произвол судьбы. Запасы
изготовленных до войны препаратов истощились. Сроки договоров с
заказчиками истекли. Банк, который держит закладную на помещение, не
станет больше мириться из патриотизма с просрочкой платежа - война-то
кончилась. Док сам не знал, сумеет ли поправить пошатнувшиеся дела. В
старые добрые времена он не стал бы долго раздумывать, сразу бы окунулся
в работу и развлечения. Но теперь в душу к нему проник "беспокой" и то и
дело потихоньку хватал за сердце.
Что это такое, "беспокой"? Одеты вы тепло, а дрожите. Едите
вдоволь, а голод все равно не отпускает. Вас любят здесь, а душа ваша
странствует где-то там. Но больше всего мучает то, что время, проклятое,
подлое Время, не бесконечно. До конца жизни уже не вечность, вы ясно
различаете его вдали, как бегун на финишной прямой различает ленточку. И
внутренний голос спрашивает: "Достаточно ли я работал? Достаточно ли ел?
Достаточно ли любил?" В вопросах этих извечное проклятие человека, но
именно с них начинается все истинно великое. "Для чего я жил? Как
прожить тот срок, что мне еще отпущен?" И напоследок, как жало,
впивается злополучное: "Каков мой вклад в Великую копилку человечества?
Чего я стою?" И дело тут не в тщеславии, не в амбициях. Просто похоже,
что все мы, люди,- должники. Мы только родились, а долг уже висит на
нас; и как потом ни бейся, его не выплатить сполна. Он растет с
человеком наперегонки - долг перед человечеством. Сознание неотданного
долга отравляет существование, а попробуешь отдавать - долг становится
еще больше. И все же, человек, сколько ты сумел отдать - такова тебе и
цена!
Раньше Док пребывал в счастливой уверенности, что долг его
выплачивается исправно. Финишная ленточка не вызывала тягостных
раздумий: все мы когда-нибудь умрем, главное - прожить жизнь как можно
полнее. Всякий день у Дока завершался ночью, всякая мысль - выводом;
всякое утро с востока, из-за гор, выкатывалось щедрое солнце - и мир
начинал сиять в его лучах, радостный и свободный. Доку и в голову не
приходило, что может быть по-иному. Люди совершали паломничества к нему
в лабораторию - отдохнуть душой в обществе человека. который, не имея
никакой цели, умеет жить так цельно. И то сказать, зачем к чему-то
стремиться? Разве можно совершить что-нибудь, чего до тебя не делали
тысячу раз? Разве можно изречь хоть что-нибудь, чего нет у Лао Цзы, в
"Бхагавадгите" {Лао Цзы - древнекитайский философ, основоположник
даосизма; "Бхагавадгита" - древнеиндийский памятник
религиозно-философской мысли.}, или у пророка Исайи? Гораздо важнее
принимать все сущее, восхищаться этим миром, в котором красота испокон
веков живет лишь вместе с тенью своей, уродством: убери эту тень - и
непонятно, что такое красота. Потому-то Док и жил на зависть многим, что
сумел постичь эту мудрость!
Но теперь "беспокой" точил ему душу. Может, виною был возраст,
как-никак полжизни минуло. Не так активно работают железы внутренней
секреции, стареет кожа, притупляется вкус, слабеют зрение и слух. А
может, все дело в непривычном запустении Консервного Ряда: стоит завод,
ржавеют под открытым небом груды консервной жести?.. Как бы то ни было.
Дока не покидало странное чувство поражения. Поскольку Док был
материалист, он первым делом проверил зрение и сделал рентген зубов -
оказалось, все в порядке. Затем сходил на обследование к доктору Горацию
Дормоди: никакой скрытой инфекции, которая могла бы причинять дурное
самочувствие, доктор не обнаружил... Тогда Док отчаянно набросился на
работу, надеясь заглушить тревогу усталостью. Трудился без отдыха:
добывал морских тварей, препарировал, заспиртовывал - вот уже все полки,
как встарь, заставлены коробками и стеклянными банками... Новые
поколения белых крыс осуждены грызть железные прутья клеток, четыре
новые гремучие змеи зажили в сытой неволе...
Но "беспокой" не оставлял Дока. Тревога схватывала душу, сердце
стучало с запинкой. Не веселило самое пьяное виски; не доставлял
прежнего удовольствия и первый, огромный, ледяной глоток пива из
запотевшего стакана. К середине долгого разговора Док уставал, даже
друзьям разучился радоваться...
Начнет Док, бывало, переворачивать большой камень в бухте Большого
прилива - под таким камнем наверняка богатая добыча,- качнет этот камень
раз-другой, а потом вдруг отпустит; выпрямится и, уперши руки в бока,
засмотрится в даль, где над водою громоздятся белые облака с черной и
розовой каймой. И думает: о чем я думаю? чего хочу? куда стремлюсь? И
видит себя словно со стороны, словно сквозь стеклянный колпак - и сам
себе чуден. И слышит в себе звуки, а может, созвучия, как будто играет
вдали оркестр.
Или вот как еще бывало. Засидится Док допоздна над старым
разболтанным микроскопом: распинает планктон на предметном стеклышке,
тихонько орудует стеклянной палочкой. И слышит внутри себя три
одновременно поющих голоса. Верхний голос - голос разума - поет: "Вот
чудесные крохотные частички, не растения, не животные, но странным
образом и то и другое. Они вместилище жизни. Ими питаются другие
организмы. Если б они погибли, кто знает, может, погибла бы жизнь?"
Средний голос голос души - поет так: "Что ты ищешь, жалкий человечишко?
Не самого ли себя ты потерял? Копаешься в мелочах, чтобы не думать о
большом". А третий голос, нижний, поет откуда-то из самого нутра:
"Одинок ты! Одинок! Разве это годится? Есть ли хоть кому от такого житья
польза? Оттого и мудрствуешь, что боишься чувств. Хочешь спрятаться от
одиночества - не спрячешься. Оно везде с тобой".
Тогда бросал Док начатую работу, шел проветриться к маяку; смотрел,
как бьет в горизонт ослепительный луч. Здесь, у моря, мысль его,
конечно, опять возвращалась к планктону: "А ведь это белковый продукт.
Вот бы мне придумать, как людям употреблять его в пищу. Никто бы на
свете больше не голодал". А нижний голос в это время принимался петь
свое: "Одинок ты! Одинок! Пытаешься откупиться от одиночества".
Док думал, что другим нет дела до его "беспокоя". Но это было не
так. Весь Консервный Ряд наблюдал за Доком и переживал за него. Больше
всех волновались Мак с ребятами. Мак сказал Фауне:
- Смотрю я на Дока и думаю: может, ему женщины не хватает?
- Что ж, мое заведение - к его услугам,- сказала Фауна.
- Нет, я о другом толкую. Надо такую женщину, чтоб все время с ним
жила. И пусть бы у них почаще находила коса на камень. Тут не до уныния
- знай себя обороняй.
Фауна смотрела на брак благосклонно, видя в нем не только
общественную пользу, но и личную для себя выгоду: лучшие ее клиенты были
люди семейные.
- Ладно, давай его женим,- сказала Фауна.
- Нет, это уж слишком! - испугался Мак.- Мне его жалко...
Док прибегнул к испытанному средству от хандры; долгий неспешный
путь в Ла-Джоллу-400 миль к югу должен был его исцелить. Док
путешествовал, как в лучшие времена, с ящиком пива и семнадцатилетней
спутницей. Девушка увлекалась зоологией беспозвоночных, но Док не
очень-то верил в искренность этого увлечения (и оказался прав).
Поездка получилась удачная: стояла тихая теплая погода, море далеко
отступило во время отлива. В межприливной зоне, под валунами,
оплетенными гирляндами водорослей, Дока ждала удивительная добыча:
двадцать восемь детенышей осьминога с совсем еще маленькими щупальцами!
Если бы удалось сохранить их живыми - вот была бы удача! Бережно он
переложил их, одного за другим, в специальное деревянное ведро,
заботливо укрыл водорослями. В душе росло волнение...
Спутница его, напротив, начала испытывать некоторое разочарование.
Восторг Дока означал, что Док, в отличие от нее, влюблен в зоологию. А
какой девушке понравится, что ее предпочли, и главное, кому-осьминогу!
Обратный путь - те же 400 миль - состоял из коротких стремительных
рывков. Через каждые несколько миль Док останавливал автомобиль и
смачивал мешковину, которой было укрыто заветное ведро.
- Осьминоги плохо переносят жару,- объяснял он.
Он не читал девушке стихов. Не спрашивал, о чем она думает, что
чувствует, не говорил комплиментов. Зато поведал ей много нового об
осьминогах (как порадовал бы ее этот рассказ раньше!).
- Замечательные животные,- говорил Док.- Нежные, загадочные,
застенчивые...
- Гадкие твари,- сказала девушка.
- Что ты, ничуть,- живо отозвался Док,- хотя я понимаю, почему ты
так говоришь. Осьминоги во все времена и отталкивали, и завораживали
человека. Глаза их кажутся жестокими и таинственными. Сколько возникло
об осьминогах легенд! Ты, конечно, знаешь скандинавский миф о кракене,
морском чудовище?
- Да, наизусть,- ответила девушка с иронией.
- Вообще-то,- продолжал Док взволнованно, осьминоги очень робкие
животные. А как еще много в них загадочного! Вот посажу их в аквариум,
рассмотришь хорошенько. Хоть и нельзя их сравнивать с людьми, некоторые
их черты определенно напоминают человеческие. На первый взгляд они
существа тихие и безобидные, все время прячутся. Но однажды я своими
глазами видел, как один из них совершил преднамеренное убийство своего
сородича. У меня такое впечатление, что они способны испытывать страх и
ярость. Если их разъярить, они меняют цвет - похоже на то, как люди
багровеют от гнева...
- Очень интересно,- сказала девушка и подоткнула под себя юбку -
обозначились круглые коленки.
- Иногда они так разъяряются,- продолжал тем временем Док,- что не
выдерживают и умирают. Внешне это очень напоминает смерть человека от
апоплексического удара. Удивительно эмоциональные создания! Я думаю
написать о них монографию.
- Может, заодно выясните, отчего у человека бывает удар? - спросила
девушка. Док не расслышал в ее голосе иронии, потому что воспринял все
совершенно серьезно.
Нет нужды называть имя девушки. Она больше не появлялась в Западной
биологической лаборатории. Ее вспыхнувший было интерес к науке задуло
первым же порывом ветра, зато в Доке пламя забушевало вовсю.
Научное озарение подобно вспышке. Оно оставляет в душе сумятицу -
волнение, восторг, испуг. Примеров такого озарения множество. Все знают
о ньютоновом яблоке. Если говорить о Чарльзе Дарвине, то, по его
собственным словам, главная идея "Происхождения видов" явилась ему в
одно мгновение, а остаток жизни он употребил на то, чтобы доказать ее
фактами. Теория относительности родилась в голове Эйнштейна в какую-то
долю секунды... Накопление мысли завершается поразительным качественным
скачком. Это величайшая загадка человеческого ума! В один миг все встает
на свои места, неувязки увязываются, диссонансы превращаются в гармонию,
бессмыслица дорастает до смысла... Но путь к озарению неблизок, и ученый
изведает на нем горечь неудач.
Сказав "до свидания", девушка покинула лабораторию; а Док и не
заметил ее ухода (как не замечал ее присутствия)...
С великим тщанием Док выскоблил большой аквариум, выстлал дно
морским песком, положил камни, обросшие губками, анемонами и гидроидами,
посадил морские водоросли, запустил крабиков, угрей, прибрежных
окуньков. Наносил ведрами целый бак морской воды и наладил насос -
качать воду в аквариум и обратно. Док призвал на помощь все свои знания
о взаимоотношениях растений и животных, о фильтрации, кислородном
режиме, освещенности и температуре, о питании морских животных в
