ловившие иногда котов и лягушек для Западной биологической, жили в
больших ржавых трубах, лежавших на пустыре по соседству с лавкой Ли
Чонга. Сказать точнее, они жили в трубах, когда шел дождь, в ясную же
погоду обретались под сенью черного кипариса, росшего на возвышении.
Ветви кипариса свисали вниз наподобие полога, под которым было хорошо
лежать, наблюдая за ходом жизни всего Консервного Ряда.
Увидев Мака, Ли Чонг слегка напрягся и глаза его обежали лавку, не
явились ли следом его дружки - Эдди или Элен, Хьюги или Джонс, и не
прицеливаются ли они к какой-нибудь банке.
Но Мак выложил свою карту с покоряющей откровенностью.
- Ли,- сказал он.- Мы с Эдди и с другими слышали, что теперь ты
хозяин участка Аббевилля.
Ли кивнул.
- Мы с друзьями подумали, может, ты позволишь нам поселиться в его
сарае. Мы будем сторожить твою собственность,- поспешил он прибавить.-
Никто не посмеет залезть туда или причинить какой-нибудь ущерб... А ведь
могут выбить стекла, сам знаешь...- Мак стал перебирать грозящие
опасности:- Или начнегся пожар. Без сторожа плохо.
Ли откинул назад голову, посмотрел в глаза Маку сквозь половинки
стекол и глубоко задумают, средний палец замедлил барабанную дробь. В
глазах Maкa он прочитал благожелательность, братскую солидарность,
готовность осчастливить всех. Почему же все-таки Ли Чонг чувствовал себя
чуть-чуть как бы загнанным в угол? Почему ум его прощупывал очередной
шаг так же осторожно, как кот, пробирающийся среди кактусов? Придумано
прекрасно, даже отдаст филантропией. В уме Ли рисовалось ВОЗМОЖНОЕ
развитие событий. Нет, пожалуй, вполне вероятное развитне, и палец его
задвигался еще медленнее. Он мысленно услыхал свое "нет", сказанное
Маку, и увидел разбиваемые окна. Мак повторно предложит охранять его
собственность, опять получит отказ, и Ли увидел языки пламени, лижущие
стены. Мака, бегущего тушить пожар, почуял запах дыма. Палец перестал
стучать по резиновой подушечке. Да, Ли положен на обе лопатки. Он
понимал это. Ему оставили только возможность сохранить лицо.
- Вы хотите алендовать мой дом? Жить как в отеле?
Лицо Мака засияло улыбкой. Конечно, он человек великодушный.
- Это мысль! - воскликнул он.- Какая будет плата?
Ли задумался. Сколько ни назови - не имеет значения, все равно ему
не видать ни цента. А значит - надо назвать настоящую хорошую цену - как
иначе сохранишь лицо? И Ли сказал:
- Пять доллалов в неделю.
Мак поддержал игру и довел ее до конца.
- Надо поговорить с ребятами,- сказал он, выражая голосом
сомнение.- На четырех долларах не сойдемся?
- Пять доллалов,- не уступал Ли.
- Ладно, пойду послушаю, что скажут мои.
Так вот и состоялась та сделка. И все были счастливы. Если кто и
говорил, что Ли Чонг, верно, хочет разорить себя, то сам Ли Чонг так не
думал. Окна в доме целы. Пожара нет и не будет; пусть он в глаза не
видел арендной платы, но если у его жильцов заводились деньжата. что
было не так уж и редко, никому в голову не приходило тратить их на
стороне, а не в лавке Ли Чонга. Что получил Ли Чонг? Пятерых постоянных
покупателей. Но это не все. Случись, забредет в лавку пьяный и начнет
дебош, случись, парни из Нового Монтерея спустятся вниз с недобрыми
намерениями, Ли Чонг только крикнет, и его жильцы со всех ног мчатся ему
на помощь.
Сделка эта имела еще один плюс. Разве кто станет красть у своего
благодетеля? Уцелевшие таким образом банки бобов, помидоры, молоко и
арбузы с лихвой возмещали Ли Чонгу мифическую арендную плату. А то, что
в бакалейных лавках Нового Моптерея в последнее время участились кражи,
было не его заботой.
Мак с друзьями въехал в сарай Абервилла, рыбная мука сысхала. С
чьей-то легкой руки их новое жилье стало именоваться Королевской
ночлежкой. Нo кому мы обязаны этим названием, и по сей день тайна. Живя
в трубах и под кипарисом, друзья меньше всего думали о мебели и других
бытовых удобствах, которые суть не только показатель цивилизованной
жизни, но и рубеж, с которого она начинается,- ни в трубах, ни под
кипарисом для них просто не было места. Поселившись в Королевской
ночлежке, парни сразу принялись обустраивать ее. Сначала появился
стул, потом кровать, потом еще стул. Хозяин скобяной лавки снабдил
новоселов банкой красной краски, сам того не ведая, отчего и расстался с
ней без всякого сожаления; и с тех пор каждая новая вещь красилась в
красный цвет, что было не только красиво, но и разумно: вещь становилась
неузнаваемой. И началась в Королевской ночлежке жизнь. Парни садились у
себя перед входом, и взгляд их устремлялся через линию, пустырь, улицу,
прямо в окна Западной биологической. Ночью оттуда слышалась музыка. Они
видели, как Док шел через улицу к Ли Чонгу за пивом. И Мак говорил:
"Док-славный парень. Надо будет сделать для него что-то приятное".
-==ГЛАВА II==-
Слово - это символ и наслаждение, оно заглатывает людей, деревья,
траву, заводы, китайских мопсов. И Вещь становится Словом, а потом опять
Вещью, но теперь уже ввязанной, вплетенной в некую фантастическую ткань.
Слово заглотило Консервный Ряд, подержало и выплюнуло, и он заиграл
отблесками зеленого мира и отраженной морем небесной голубизной. И вот
уже Ли Чонг не просто китаец-лавочник. Да иначе и быть не может. Есть в
нем и зло и добро, и они взаимно уравновешены - восточная планета,
которую держит на орбите сила притяжения Лао Дзы, а стремится сорвать с
орбиты центробежная сила кассы и счетов. Так вот и вращается Ли Чонг,
так и крутится от бакалейных товаров к духам прошлого. Суровый человек -
если на уме банка консервировапицх бобов, добрый - если в мыслях прах
деда. Ведь Ли Чонг раскопал могилу на китайском кладбище, нашел желтые
кости, череп с прилипшими седыми жесткими волосами. Осторожно сложил
кости в ящик-бедренные и берцовые (совершенно прямые), тазовые,
ключицы, посредине череп, а по бокам - дугами - ребра. И послал своего
хрупкого, упакованного в ящик деда за моря-океаны покоиться в священной
земле предков.
Мак с друзьями тоже вращались на своих орбитах. Орбиты эти -
Добродетель, Милосердие, Красота суматошных, битых-перебитых, безумных -
Монтерея-малого и Монтерея-вселенского, где люди с голоду и перепугу
уничтожают желудки в погоне за нелепой пищей, где люди, жаждущие любви,
уничтожают вокруг себя все достойное любви. Мак и его парни - орбиты
Добродетели, Милосердия, Красоты. На этой Земле, которой правят тигры с
язвой желудка и телицы, обуреваемые похотью к волам; на Земле, которую
подметают слепые шакалы. Мак с ребятами умудрялись мирно делить трапезу
с тиграми, ублажать обезумевших от страсти телиц; утаивать крошки для
чаек Консервного Ряда. Какая польза человеку приобрести весь мир,
получив взамен язву желудка, опухоль простаты и косоглазие? Мак и его
ребята избежали западни, уклонились от чаши с ядом, перескочили через
капкан, а эти несчастные, защелкнутые мышеловкой, с отравой в желудке,
спеленутые по рукам и ногам, кричат на них, осыпают бранью: и веревка-то
по ним плачет, и бездельники они, паршивая овца в стаде, воры, подонки,
бродяги. Отче наш иже еси повсюду в природе, наделивший даром выживания
койота и крысу, воробья, муху и моль, Ты, конечно, должен питать
великую, неизреченную любовь ко всем бездельникам, паршивым овцам и
бродягам, среди которых числятся и Мак с ребятами. Добродетель и
милосердие, лень и радость бытия. Отче наш иже еси повсюду в природе.
-==ГЛАВА III==-
Лавка Ли Чонга справа от пустыря (хотя почему пустырь - ведь он
завален старыми котлами, ржавыми трубами, тяжелыми балками, грудами
пустых пятигаллонных банок,- сказать не может никто). За пустырем
железнодорожная линия и Королевская ночлежка. По левой его границе стоит
исполненный строгого достоинства публичный дом Доры Флад,
добропорядочное, чистое, честное, старомодное увеселительное заведение,
где человек может выпить в кругу друзей кружку пива. Это не ночной
дешевый бардак для случайного посетителя: это серьезный добродетельный
клуб, построенный, учрежденный и вымуштрованный Дорой. Эта мадам,
пятьдесят лет умно распоряжаясь своими талантами - тактом, честностью,
состраданием и здравомыслием, снискала уважение всех умных, образованных
и добрых людей. По той же причине ее ненавидело все лицемерное и
похотливое сообщество местных замужних девственниц, чьи мужья уважали
семейный очаг, но особенной любви к нему не питали.
Дора - великая женщина, пышнотелая и высокая, с огненно-рыжими
волосами и пристрастием к изжелта-зеленым вечерним платьям. Она
содержала честное заведение, где весь товар был в одной цене, где
запрещалось пить крепкие вина, кричать и сквернословить. Среди ее
девочек было несколько ни на что не годных из-за возраста или болезней,
еще несколько могли работать не больше трех раз в месяц, но все они
имели право на свои три кормежки в день. В патриотическом порыве Дора
назвала свое заведение "Ресторация Медвежий стяг" ``На флаге Калифорнии
изображен медведь. Монтерей находится в этом штате.'', и ходило много
баек о людях, заглянувших к Доре, чтобы заморить червячка. Обычно в доме
жило двенадцать девочек, включая старушек. Кроме них, штат составляли
повар-грек и привратник, по крайней мере так назывался этот мужской
персонаж. В действительности на нем лежало множество деликатных, а
подчас и опасных обязанностей. Он прекращал драки, выдворял пьяных,
останавливал истерики, лечил головную боль и заведовал баром.
Перевязывал порезы и синяки; днем якшался с местными полицейскими; и
поскольку добрая половина "девочек" исповедовала Христианскую науку
``Христианская наука - христианская религиозная секта, отрицающая врачей.
Ее учение изложено в книге "Наука и здоровье", написанной
основательнидей секты Мэри Бэккер.'', по воскресеньям читал вслух
очередную порцию из "Науки и здоровья". Предшественник нынешнего
привратника, будучи человеком не очень уравновешенным, кончил печально
(об этом несколько ниже). Нынешний же, Альфред, сумел возвыситься над
своим окружением, мало того, со временем сумел и окружение подтянуть до
себя. Он знал, каких мужчин можно пускать и каких нельзя. И, конечно, он
знал о частной жизни граждан Монтерея больше, чем кто-нибудь другой в
городе.
Что касается Доры, жизнь ее была не такой уж безоблачной. Нарушая
закон, или вернее букву закона, ей приходилось быть дважды
законопослушной поотиву своих сограждан. В заведении у нее не было драк,
попоек, грубостей, нчаче Дору давно бы закрыли. И еще, нарушая закон, ей
приходилось откупаться благотворительностью особенно крупных масштабов.
Каждый старался оттяпать у Доры кусок побольше. Давала полиция бал в
пользу своего пенсионного фонда, все вносили по доллару, Дора вносила
пятьдесят. Коммерческая палата обустраивала свой парк, торговцы города
вносили по пять долларов, Дору просили дать сто, и сна давала. Кто бы на
что ни собирал: Красный Крест, Общественная касса, бойскауты - Дорины
незаконные, неафишируемые, грязные, постыдные, греховные деньги всегда
возглавляли благотворительный список. Но особенно пострадала Дсра во
время депрессии. Она видела голодных детей, безработных отцов,
отчаявшихся матерей и два года налево-направо платила долги несчастных,
не имевших ни цента на кусок хлеба, так что под конец чуть сама не
вылетела в трубу. Девочки Доры были приветливы и хорошо воспитаны. Они
никогда не заговаривали на улице с мужчиной, даже если принимали его
