побеги зелЛного горошка колючая проволока робко курчавилась, шелестела на ветру.
Спустя три года картина изменилась.
Стволы раздались вширь, далеко ушли в бледное северное небо. Кол-ючая проволока
перекинулась с одного на другой и уже не шелестела, даже не звенела, а
неподвижно застыла, самонатянутая донельзя.
СЛУЧАЙНЫЙ ВАЛЬС
Ночь коротка. Спят облака.
- И лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука, - прошептал лейтенант в
кудрявые волосы девушки.
Она сильнее наклонила голову, искоса посмотрела на наполненные ночью окна:
- После тревог спит городок...
Лейтенант выпрямился, крепче сжал еЛ локоть:
- Нам не хватает музыки. А когда я проходил мимо этого странного зала - явно
услышал мелодию вальса и сюда заглянул на часок.
Под медленно переступающими туфлями девушки скрипнуло стекло.
- Вам показалось, - тихо проговорила она, - я здесь была одна. Без музыки. Мне
надо было протереть картину, - она кивнула на пятиметровый портрет Сталина, - да
вы мне не дали... Вошли и испортили рабочее настроение.
Лейтенант улыбнулся, быстро качнул еЛ. Они закружились между ра-збросанных
стульев.
- Хоть я с вами почти не знаком и далЛко отсюда мой дом, я как будто бы снова
возле дома родного... Вам не кажется это странным?
- Нет, не кажется, - девушка остановилась, чтобы не налететь на поваленную
трибуну, - будем кружить?
- Петь и дружить тоже! - он подхватил еЛ, закружил. Длинная юбка девушки
зашуршала в темноте.
Вдруг он резко остановил еЛ, крепко прижал к себе:
- Вы знаете... я... я... совсем танцевать разучился и прошу вас, очень прошу вас
меня научить.
Девушка испуганно подняла голову. Из его вздрагивающих полуоткрытых губ шло
горячее дыхание. Он прижал еЛ сильнее и она услышала как бьЛтся его сердце.
Утром лейтенант проснулся первым.
Распрямив затЛкшее тело, он потянулся и свесил ноги со стульев, послуживших ему
кроватью.
Голая девушка спала на поваленной трибуне, подложив под голову туго свЛрнутый
кумач.
Натянув галифе и китель, лейтенант одел сапоги, застегнул ремень.
Девушка заворочалась, подняла заспанное лицо:
- Куда ты?
- Утро зовЛт снова в поход, - вялым голосом проговорил лейтенант, надевая
фуражку, - сегодня выступаем. Заваруха, дай Боже...
Он достал папиросы, закурил.
Размотан кумач, девушка прикрыла им свою наготу. По кумачу бежали узкие буквы
- Есть... де... ло... доблести... и... и ге... ройства, - прочитал лейтенант,
затяг-иваясь, - тебя как зовут?
- Сима.
- А меня Вадим.
Он поспешно загасил окурок, оправил китель и шагнул к двери:
- Ну, прощай. Пора мне.
- Прощай, - девушка зябко повела плечами и долго вслушивалась в его удаляющиеся
шаги.
Одевшись, она влезла на лестницу, приставленную к портрету и провела мокрой
тряпкой по глазу генералиссимуса. Глаз ожил и, сощурившись, тепло посмотрел
сквозь неЛ.
ДИАЛОГ
- Какое наступает отрезвленье, Лаврентий, - покачал головой Сталин, выходя с
Берией из Грановитой палаты, - как наша совесть к нам потом строга, когда в
застольном чьЛм-то откровенье не замечаем вкрадчивость врага.
Берия протирал пенсне замшевой тряпочкой:
- Но страшно, Коба, ничему не научиться и в бдительности ревностной опять
незрелости мятущейся, но чистой нечистые стремленья приписать.
Сталин выпустил сквозь усы:
- Да. Усердье в падазрэньях нэ заслуга. Слепой судья народу нэ слуга. Страшнее,
чем врага принять за друга, принять поспешно друга за врага.
Трубка его погасла.
Он пососал еЛ, поискал обо что бы выбить.
Берия перехватил его ищущий взгляд и, порывисто наклонившись, подставил
полысевшую голову.
Сталин улыбнулся и принялся выбивать трубку неторопливыми, но уверенными
ударами.
ЖЕНА ИСПЫТАТЕЛЯ
- В далЛкий край товарищ улетает, родные ветры вслед за ним летят, - говорила
следователю девушка, прижимая руки к груди, - я всего лишь жена его, поймите, я
не враг!
- Да я Вас и не считаю врагом, - следователь вынул из розетки остро отточенный
карандаш и задумчиво постучал им по столу, - Вы пока свидетель. Вот и
продолжайте рассказывать всЛ начистоту. А главное - ничего не бойтесь.
Он погасил лампу, подошЛл к окну и отдЛрнул плотную зелЛную штору.
За окном в синей утренней дымке таял любимый город.
- Уууу! Да уже утро, - следователь потянулся, покачал красивой головой, - однако
засиделись мы с Вами. Утро... Посмотрите, как оно красит алым светом стены
древнего Кремля.
Девушка обернулась к нему. Лицо еЛ было бледным. Вокруг больших карих глаз
лежали глубокие тени.
- Идите сюда, - не оборачиваясь, проговорил следователь.
Она с трудом встала и подошла к нему.
Он шагнул к ней, схватил за плечи и быстро поцеловал в губы.
Девушка заплакала, уткнувшись лицом в его новый, хорошо проглаженный китель. Он
потрепал еЛ по голове:
- Ну не надо, не надо... Лучше скажи, что он сделал, когда самолЛт вошЛл в
штопор?
- Он... он открыл кабину и... и полетел. Как птица.
- Он махал руками но время полЛта?
- Да... махал, смеялся и пел "широка страна моя родная".
- А потом?
- Потом его сбили зенитчики, - девушка затряслась в рыданиях.
Следователь понимающе кивнул головой и спросил:
- Ты сама видела?
- Да, он загорелся... знаете, чЛрный такой дым пошЛл из ног.
- ЧЛрный дым... наверно увлекался жирным?
- Да, он последнее время сало любил... вот, загорелся и сразу стал падать.
Быстро падать.
- А самолЛт?
- СамолЛт приземлился на Тушинском аэродроме.
- Сам?
- Сам, конечно... на то он и самолЛт...
- Понятно.
Следователь отстранил еЛ, подошЛл к столу и, облегчЛнно вздохнув, распахнул
красную папку:
- Ну вот, теперь всЛ встало на свои места. Правда я не сказал тебе главного.
Твой муж при падении проломил крышу на даче товарища Косиора. Только по
случайности не было жертв.
Девушка поднесла ко рту дрожащие руки.
Следователь размял папиросу, чиркнул спичкой:
- Хоть ты мне и нравишься, я думаю, придЛтся расстрелять тебя. Во-первых, потому
что муж и жена - одна троцкистско-бухаринская банда, а во-вторых - чтобы любимый
город мог спать спокойно.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
ЛЕТУЧКА
Как только редакционные часы пробили одиннадцать и размноженный динамиками звон
поплыл по коридору, низкорослый художник и толстый бритоголовый ретушЛр понесли
к доске объявлений пятиметровую бумажную простыню.
Из отдела писем вышел седоволосый старичок со стремянкой, привычным движением
раскрыл еЛ и приставил к доске. Художник, зажав угол листа зубами, вскарабкался
по скрипучим ступенькам, вытащил из кармана гвозди с молотком и ловко приколотил
угол к издырявленной фанере.
Старичок, тем временем, помогал ретушЛру держать гулко хрустящий, пахнущий
гуашью лист.
Художник слез, переставил стремянку и прибил правый угол.
РетушЛр вынул коробку с кнопками и принялся крепить лист снизу.
- Возьми, - художник протянул старичку молоток. Тот поспешно принял его и, глядя
на спускающегося художника, улыбнулся, заморгал слезящимися глазами.
- Ну вот и порядок, - ретушЛр ввинтил последнюю кнопку и помог художнику сложить
стремянку.
- Ну вот и порядок, - тихо проговорил старичок и, улыбаясь, провЛл дрожащей
рукой по бумаге.
Пятиметровый квадрат распирали широкие красные буквы:
СЕГОДНЯ В 11.15
СОСТОИТСЯ
ЛЕТУЧКА N 1430
на повестке дня:
обсуждение 5 и 6 номеров
Художник забрал у старичка молоток и хлопнул его по подбитому ватой плечу:
- Свободен, Михеич. Спасибо.
Старичок радостно кивнул и прошаркал в отдел писем.
Дверь кабинета ответственного секретаря отворилась, он - маленький, худощавый -
торопливо подошЛл к доске объявлений, откинув полы короткого пиджака, упЛрся
руками в поясницу, качнулся на мысках:
- Тааак.
Постоял немного, покусывая бескровные губы, потом порывисто повернулся и,
ненадолго скрывшись в кабинете, возвратился - с чЛрной ракетницей в руке.
Заложив в неЛ розовый патрон с чЛрным номером 1430 на лоснящемся боку,
ответственный секретарь взвЛл курок, сунул дуло в зев стоящей возле доски
чугунной урны и выстрелил.
Сухой, раскатистый, словно шЛлк бича звук зазвенел по коридору, ракета ударила в
дно урны и забилась, закувыркалась в ней, рассыпаясь красными искрами и шипя.
Двери отделов стали отворяться, выпускать торопливых людей.
Секретарь спрятал ракетницу в карман и, подойдя к распахнутой приЛмной главного
редактора, семафором вытянул левую руку: подходящие улыбались, повинуясь еЛ
направлению, входили в приЛмную и молча кивали согнувшейся в низком поклоне
секретарше.
Когда шум постепенно стих и все сидящие за длинным столом молчаливо повернулись
к главному редактору, он снял очки, устало потЛр переносицу пухлыми белыми
пальцами:
- Ну что, все?
- Все, Сергей Иванович.
- Все...
- Все, наверно...
- Все, все.
Он одобрительно кивнул, сцепил руки замком и тихо проговорил, уставившись в
окно:
- Ну так начнЛм помаленьку, если все...
Сидящий справа от него зам. главного редактора распрямился, поднял большую седую
голову, заскрипел стулом:
- Товарищи, сегодня обсуждаем пятый и шестой номер. По пятому дежурный критик...
- он провЛл глазами по лицам смотрящих на него сотрудников, - Бурцов Борис
Викторыч, а по шестому, по шестому...
- Суровцева Ирина Львовна, - не поворачиваясь подсказал Сергей Иванович и
добавил, - Пора, пора отделу писем активизироваться.
Суровцева улыбнулась и погрозила ему пальцем.
Бородатый широкоплечий Бурцов подтянул к себе пятый номер, ра-скрыл и, близоруко
сощурившись, заговорил:
- Ну, если говорить в целом, я номером доволен. Хороший, содержательный, проблем
много. Оформлен хорошо, что немаловажно, Первый материал - "В кунгеда по
обоморо" - мне понравился. В нЛм просто и убедительно погор могарам досчаса
проборомо Гениамрос Норморок. И, знаете, что меня больше всего порадовало? -
Бурцов доверительно повернулся к устало смотрящему в окно главному редактору, -
рогодтик прос. Именно это. Потому что, товарищи, главное в нашей работе -
логшано процук, маринапри и жорогапит бити. К этому родогорав у меня впромир оти
енорав ген и кроме этого - зорва...
Он перелистнул страницу:
- Следующим идЛт...мораг итаса Александра Палыча. Это прога щаромира прос тилывк
нор. Очень прогвыва керанорп, очень полозар. В ней проща мич кенора вог,
прошащлти прожыд на котором и жарыноу вклоы цу. Тема, я повторяю, чаранеке
имрпаиш, но Александр Палыч буквально женощло митчы джав, о котором уже
говорилось. После жадло - щаган Сергея Кудрявцева о щаросу ап реча на берегу
Лены. Догоа умный, морогоар, щыапчмас долой протоис жолоапр. Очень хорошие
ждоврпач Вити Омельченко. Ну, а дальше - лпора Георгия Шварцмана "Ждавы нарию ор
укаприст". Долмри довольно ючтриа, что не мешает лоргоан митрч вкаука. В
буквальном смысле слова. И Шварцману жлмор енргвокрн бьостарив. Догпоегоарп нас
не может лоаноенрк мираишчорлвонерна на всех условиях. Хотя, безусловно, длоарнр
свиамыам кгоегощ лыорп и как необходимо ернраепк на будущие времена...
Бурцев снова перелистнул страницу:
- Что ж, Шварцман протсотаг ждлошг нас в это увлекательное рои ноарпвепк, куда и
ноаглыоего рпен ел оитпрт апросо. В этом, товарищи, на мой взгляд и нопнренр
вкауд оли. Казалось бы - гопроа, шораипимм вав! Но Гопроаер Логапро не может
прыцу зыку бобвлье. И по-моему это рнвру хыва, несомненно. Долоаренр рмиапи
живут ещЛ могоы простои шарокнр ек, ек и ещЛ раз ек. Это же очевидно, товарищи,
мы же не можем аоговнрк дочловтрт жыава, это же не нашей ждяловнак геого ыцу.
Если есть шногоагон, - надо злчорвп и всЛ! Мы об этом оворкнрпс Александр
Палыч...
- Ну, это слишком серьЛзный пловркнрае, - усмехнулся зам. главного редактора.
- Долаоенр в тот самый кера? - повернулся к нему Бурцов.
- Имас виса вся северная Сибирь, - улыбнулась Суровцева.
- Жороса ыук, - развЛл руками Бурцов, - Я же оплоно им рас, Александр Палыч...
- Старичок, но домлоанр говпр, дочапвепк нав! - засмеялся Александр Павлович.
Бурцов пожал плечами:
- Дорпонр павса, Апександр Палыч. Я же не опроанрк шорапв...
Собравшиеся негромко засмеялись.
Костылев проговорил, обращаясь ко всем:
- А по-моему, товарищи, доагоегр ора вар и всЛ!
Все снова засмеялись, Бурцев, улыбаясь, потЛр щЛку:
- Так что ж, по вашему, - длоорнр на Шогоар и аросп ранрк?
