- Фгн! Это ветер с Альп, ветер с юга! - закричал Морелль в ухо графу. - Когда он
дует, мозги превращаются в кнедли!
- А что такое кнедли? - спросила Веста.
- Ты вовремя задаешь этот вопрос, дитя мое! - поднял палец Гитлер. - Друзья, мы
заговорились. А беседа, как свидетельствовали римляне, всего лишь приправа к
еде. Не наоборот. Прошу вас!
Он сделал знак дирижеру. Оркестр смолк.
- Стол! - скомандовал Гитлер.
Синий прямоугольник пола медленно опустился вниз, открывая подсвеченное
подвальное пространство. Внизу послышался шорох, торопливое движение невидимых
слуг, и вскоре мраморная плита поднялась со стоящим на ней столом и встала на
место.
Стол был великолепно сервирован и выдержан в сине-голубых тонах: на голубой
скатерти стояли синие тарелки, синие бокалы, голубые блюда с закусками; пламя
трех дюжин лазуревых свечей дробилось в фиолетово-голубых стеклах графинов.
Гитлер сделал свой дирижерский пригласительный жест, и все подошли к столу
Оркестр грянул Штрауса.
Хрущев достал платок и вытер заплеванное Мореллем ухо.
Когда все расселись по указанным синими табличками местам, Гитлер взял
фиолетовый графин с Мозельским и стал наполнять бокалы сидящих рядом с ним
Надежды, Евы и Сталина. Он всегда делал это сам и терпеть не мог, когда вино
разливали слуги. Борман и Геринг наполнили бокалы остальных гостей.
- Друзья! - поднял синий бокал Гитлер. - Вы знаете, я не люблю и не умею
говорить тосты. Но сегодня мне приятно сделать усилие над собой. Не так давно мы
с партайгеноссе Борманом были в Ирландии. Это замечательная страна, И очень
неглупый народ. Гостеприимный, непосредственный Англичане безумцы. Они
ненавидели национал-социализм ненавидели коммунизм.Что же они любили? Свою
островную плутократию. Что они пестовали в себе? Типично английскую шизофрению.
И что же они получили от внешнего мира? Атомную бомбу А мудрые ирландцы, над
простотой и доверчивостью которых потешались чопорные англичане открыли нам
границу Еще задолго до англо-немецкого кризиса На что похожа теперь Англия? На
сожженное осиное гнездо. А Ирландия? На цветущий вишневый сад. Так вот В
Дублине, во время нашего визита, был открыт памятник Вы думаете - мне?
Ошибаетесь, друзья! Это был памятник Иосифу Сталину. На центральной площади
Дублина. Бронзовый Сталин со своим знаменитым золотым шприцем.
Гитлер помолчал, сосредоточенно глядя на ровно горящие свечи.
- Я всегда был честолюбив, но не тщеславен, - продолжил он. - В отличие от
Ленина, Ганди и Рузвельта я равнодушен к моим изваяниям. Поэтому я искренне
аплодировал бронзовому дублинскому Иосифу. И так же искренне спросил мэра
Дублина: по каким соображениям вы, целиком зависящие от Великой Германии,
ставите памятник Сталину? И вот что мне ответил этот мудрый человек: господин
рейхсканцлер, Германию мы любим как мать. Матери нет нужды ставить памятник, так
как она у нас всегда в сердце, она всегда с нами. Сталин же для нас - символ
свободы человека. А свободе стоит поставить памятник, так как она не всегда с
нами. Свобода приходит и уходит. Неправда ли, друзья, замечательно сказано?
Гости одобрительно закивали.
- Иосиф! - Гитлер выше поднял бокал. - Если я разбудил Германию, то вы с Лениным
разбудили человечество. Свобода приходит и уходит. Но вожди остаются. За тебя,
мой бесценный друг!
Все встали.
Сталин подошел к Гитлеру, прижался щекой к его щеке и опустошил свой бокал.
Гитлер выпил и метнул бокал через плечо. Все последовали его примеру, и
несравненная музыка бьющегося хрусталя вплелась в ажурную вязь штраусовского
"Голубого Дуная".
Гитлер простер над столом руки, две короткие молнии вспыхнули и погасли.
- Жрите, друзья мои! - воскликнул он, садясь.
Гости сели.
На столе преобладали мясные закуски, так как фюрер терпеть не мог овощей и
фруктов. Ел он всегда много.
Подхватив вазу с салатом из дичи, Гитлер бухнул себе в тарелку добрую половину,
полил салат соусом из дроздов, поперчил, выжал два лимона, взял ложку и стал
быстро не поедать, а именно жрать эту аппетитную кучу.
Сталин положил себе телячьей головы - старого баварского блюда, напоминающего
подогретый студень.
Надежда подцепила вилкой фаршированную картошку Веста плюхнула себе в тарелку
пласт заливной форели. Сидящий рядом с ней Геринг с улыбкой зачерпнул свиных
мозгов. Василий ковырял что-то венгерское, кроваво-красное. Яков потрошил
огромного моллюска.
- Мой фюрер, это курица? - доктор Морелль показал насаженный на вилку кусок
белого мяса.
Гитлер ел, не обращая на него внимания.
- Вот, вот, - Морелль положил кусок назад, в большое блюдо. - А я думал -
кролик... Знаете, господа, со мной этим летом престранная вещь приключилась. Наш
фюрер подсказал мне гениальную идею - провести летний отпуск в Венеции. Раньше я
там ни разу не был. Не верите? - обиженно посмотрел он на Хрущева.
- Отчего же, - граф угрюмо жевал петушиные потроха.
- Ни разу, ни разу не был! А ведь все рядом, все под рукой - адриатика! И вот,
поехал я в Венецию. Вернее - поплыл. Остановился в самой дорогой гостинице.
Кажется, называлась "Венецианское стекло". Да. Просыпаюсь утром. Думаю, сейчас
поплыву, как Улисс. Уж поплыву, так поплыву! Венеция ведь. Сан-Марко, дворец
Дожей, кладбища подводные. Вот. Ну, умылся, вычистил зубы, покакал в туалете.
Потом опять умылся... Я всегда после того как покакаю, сразу умываюсь. Вот. Ну и
уже оделся. Но захотел есть, как всякий честный немец. Думаю - спуститься вниз,
позавтракать? Гнусно! Рожи какие-то утром видеть - гнусно! Гнусно! - он
зажмурился, потряс головой. - И решил заказать себе в номер. Но не завтрак этот
свинский, кофе с булочкой да сыр вонючий, а нормальный обед. Позвонил, спросил
меню. Выбрал кролика в белом вине. И приносят мне кролика в белом вине. Целого.
И как я, господа, увидал этого кролика, я просто совсем забыл, где я и что я.
Лежит на таком блюде совсем как гусь рождественский. Но это не гусь, а кролик!
Вот в чем штука! Я прямо руками взял его и стал есть. Съел прямо с костями. То
есть, я их не глотал, конечно. А жевал отдельно, тщательным образом жевал жевал
и проглатывал, когда они уже размягчались. Таким образом, съел всего кролика.
Вот. И заказал второго. И самое поразительное! Приносят мне точно такого же
кролика! И вкус точно такой же! Я снова руками за него взялся, а жир так и
потек. Так и потек. И вот, господа, съел я обе задние ноги, берусь за переднюю.
И вдруг вижу в этой ноге отверстие. А из этого отверстия...
- Иосиф, я давно тебя хотел спросить, - перебил Морелля жующий Гитлер, - почему
в России никогда не было философов с мировым именем?
Сталин пожал плечами:
- Не знаю. Я никогда профессионально не занимался философией. Спроси моего друга
графа Хрущева. Он профессиональный философ.
Гитлер посмотрел на графа.
- Вопрос серьезный, господин рейхсканцлер, - вытер плотоядные губы граф. - В
России не может быть философии по определению.
- Почему?
- Нет разницы между феноменальным и ноуменальным. В такой ситуации философу
делать нечего.
- Что же ему остается делать, если он родился философом? - поднял брови Гитлер.
- Мечтать! - ответил за Хрущева фон Риббентроп. - Русские философы не
философствуют, а мечтают. Мой фюрер, я пытался читать Соловьева и Бердяева. Это
литература, а не философия.
- Зато у русских замечательные писатели! - воскликнула Рифеншталь. - И музыка!
Музыка! Я обожаю Скрябина!
- А я Рахманинова, - захрустела Ева сушеной уткой. - Его прелюдии бесподобны.
- И все-таки странно, что в такой великой стране нет философии, - Гитлер
задумчиво оторвал голову у заливного поросенка, посмотрел на нее и откусил
пятачок.
- Какой прок в философии! - дернула плечами Лени. - Я ни разу в жизни не открыла
Канта! Но сняла три великих фильма!
- О, да. Это правда, - кивнула Надежда, расправляясь с налимьей молокой. - Лени,
милая, я не могу забыть этой сцены из "Триумфа воли"... когда фюрер трогает
штурмовиков на стадионе. Эти молнии из рук, как драконы! И тысячи, тысячи
штурмовиков стоят неподвижно! Жаль, что тогда не было цветного кино.
- Я не люблю цвет в кинематографе, госпожа Аллилуева. Цвет убивает тайну
- Эйзенштейн говорит то же самое, - вставил Яков.
Эйзенштейн? - спросил Геринг. - Он жив?
- Конечно, - улыбнулась Надежда. - Наш великий Эйзенштейн жив, здоров и полон
новых замыслов. Он хочет снимать "Преступление и наказание".
- Странно... - Геринг переглянулся с Гитлером. - А я думал...
- Что он погиб во время прошлогоднего еврейского погрома? - Сталин запил кусок
цапли Рейнским.
- Я... что-то слышал подобное, - кивнул Геринг.
- Это "утка", запущенная нашими врагами, - заметил Сталин.
- Пуритане всего оставшегося мира клевещут на вас, Иосиф, - заметил Гитлер. -
Еврейский вопрос в России и твое нестандартное решение его не дает им покоя.
- Решение еврейского вопроса, Адольф, требует деликатности. Оно не должно
сводиться к тупому уничтожению евреев, - проговорил Сталин.
- Скажи это мяснику Рузвельту, - усмехнулся Гитлер. Сталин внимательно посмотрел
на него:
- Придет время, друг мой, и мы вместе с тобой скажем ему это. Но не словами. А
водородными бомбами.
- Я не против, Иосиф. Но у нас всего восемь водородных бомб.
- И у нас четыре.
- Пока этого не достаточно, друг мой. Чтобы преподать урок здравого смысла такой
самовлюбленной стране, как Америка, нужен массированный удар.
- Сколько же?
- Двадцать, Иосиф, - убежденно проговорил Гитлер и положил себе половину
индейки, фаршированной говяжьей печенью и имбирными сухарями, вымоченными в
мадере.
- Двадцать, Иосиф. Я часто вижу во сне эти двадцать шампиньонов, вырастающих над
Америкой.
- Не знаю, Адольф, - Сталин откинулся на спинку стула. - Мне кажется, довольно и
двенадцати. Я рассуждаю так: если мы наносим удар по главным городам США, то в
принципе этих городов как раз и... - он вдруг вздрогнул и, сжав кулаки, громко с
шипением выдохнул. - Извини. Мне надо.
- Ах, конечно, мой друг, - Гитлер сделал знак слуге.
Четверо ниндзя и Сисул внесли осколок колонны со шприцем.
За столом все стихли.
Сталин сделал себе укол под язык, помолчал минуту, провел рукой по розовеющему
лицу:
- Прости, Адольф... О чем мы говорили?
- Сначала - о еврейском вопросе. А потом я...
- Не надо делать культ из еврейского вопроса! - резко заговорил Сталин. -
Американцы уничтожили 6 миллионов евреев. К чему это привело? К мифу о 6
миллионах жертвенных овечек, унижающем каждого еврея. Евреи никогда не были
невинными овечками. Они не цыгане. И не австралийские бушмены. Они активные
преобразователи планеты. За это я так люблю их. Это чрезвычайно активная и
талантливая нация. Вклад ее в русскую революцию огромен. Поэтому мы
расстреливаем не более пятидесяти тысяч евреев ежегодно. Одновременно строим
новые синагоги, еврейские школы, интернаты для сирот холокоста. У нас, в
принципе, нет антисемитизма. Но мы гибки в еврейском вопросе. Например, недавно
завершился процесс по делу так называемого "Антифашистского комитета", куда
входили наши известные евреи - писатели, актеры, ученые. Чем же они занимались в
этом комитете? Составлением "Черной книги" о жертвах холокоста. Составили,
собрали материалы и передали во Францию, где книга была опубликована и стала
бестселлером.
- Мы с женой читали с большим интересом! - воскликнул доктор Морелль, высасывая
мозг из головы омара.
- Что советский народ сделал с этим "Антифашистским комитетом"? - спросил Сталин
у сидящих и тут же сам ответил. - Естественно - повесил, как паршивых псов.
- "Антифашистский комитет"... это не "дело врачей"? - спросила Ева.
Русские гости недоумевающе зашевелились:
- Что ты, Ева!
- Как можно сравнивать!
- "Дело врачей"... это ни с чем не спутаешь...
- "Дело врачей"!
- Да... "дело врачей"... - покачала головой Надежда. - Ева, дорогая. Ты
представить не можешь сколько мы пережили в те роковые дни. "Дело врачей"... Я
