потрепал их по плечам. - Бог не дал мне детей, но наградил способностью любить
детей моих друзей, как своих. Пока вы здесь, вы все мои дети, помните это!
- Мы тоже любим вас, господин рейхсканцлер, - ответил Яков.
- Шампанского! - выкрикнул Гитлер, и слуги засуетились, поднося бокалы на синих
подносах.
- За великого Сталина, моего лучшего друга и неизменного соратника в нашей
героической борьбе по освобождению Человека! - провозгласил Гитлер.
Все выпили.
Сталин взял новый бокал:
- За Новую Германию, разбуженную гением Адольфа Гитлера!
Все снова выпили.
К Сталину подошли Геринг с супругой и Лени Рифеншталь.
- Рад приветствовать вас, господин генеральный секретарь, - склонил худощавую,
редковолосую голову двухметровый, тонкий как жердь Геринг.
- Здравствуйте, Геринг, - пожал ему руку Сталин. - Когда наконец ваши доблестные
"Люфтваффе" осыпят дядю Сэма атомным поп-корном?
- Не спрашивай Германа об этом, - притворно-страдальчески вздохнул Гитлер. -
Сейчас его больше заботит гражданская овиация.
- Правда?
- Да, да. Он проектирует пассажирский лайнер для охотников. Какой уж тут атомный
поп-корн!
Все рассмеялись, а Геринг дважды тряхнул своей вытянутой головой.
- Лени! - Сталин протянул руки к Рифеншталь.
- Мой дорогой, мой любимый Иосиф Сталин! - Лени поцеловала его в обе щеки. -
Атлас, держащий русское небо! Повелитель моей любимой страны!
- Любимой - после Германии, надеюсь? - Сталин с удовольствием разглядывал ее
маленькое, смуглое лицо с азиатскими раскосыми глазами.
- Не надейся, Иосиф, - вздохнул Гитлер. - Лени теперь больна русской темой.
- Это до тех пор, пока она не сделает фильм о России! - усмехнулся Сталин.
- Я готова хоть сейчас! - воскликнула Рифеншталь. - Но где идея? Где импульс? Я
не могу снимать просто Россию! У меня так всегда, - она взяла Сталина под руку и
быстро заговорила: - Я снимаю то, что меня потрясает. В "Триумфе воли" это был
Гитлер, в "Олимпии" - спорт, в "Атомной эре" - ядерный гриб над Лондоном. Но в
России меня потрясает все! А мне нужен конкретный импульс.
- Он стоит перед тобой! - Гитлер указал бокалом на Сталина.
- Сталин запрещает снимать себя, тебе это известно, Адольф, - нервно тряхнула
прямыми черными волосами Лени.
- Это правда, - чокнулся с ней Сталин.
- Сделай фильм о внутренней свободе в России, - серьезно проговорил Гитлер. -
Это и будет первый документальный фильм о Сталине.
- Хватит о вождях, давайте о народе, - Сталин взял с подноса бокал, протянул
Лени. -В "Триумфе воли" вы потрясли трон великого Эйзенштейна. Ни в одном фильме
народные массы не источают такую сильную любовь.
- В "Броненосце Потемкине" они источают потрясающую ненависть! - сверкнула
глазами Лени.
- А от любви до ненависти - народу один шаг, - с идиотской улыбкой заметил
доктор Морелль - Поэтому оба фильма великие. Они как... два сапога какого-то
страшного Гулливера. Два сапога! А уж он-то в них так и шагает, так и шагает!
Айн-цвай! Айн-цвай!
- Я жду inspiration, Иосиф, - произнесла в бокал Лени, не обращая внимания на
Морелля.
Оркестр играл Моцарта.
Вдруг бокал с шампанским выскользнул из рук фюрера и громко разбился об пол.
Гитлер посмотрел в дальний конец зала, присел и хлопнул себя ладонями по
коленям:
- Блонди! Мальчик мой!
Огромный лимонно-белый дог кинулся через весь зал к своему хозяину. Две другие
собаки - французский бульдог Негус и мопс Штази флегматично дремали на бархатных
подушках.
- Я тебя еще не трогал сегодня, - Гитлер опустился на колено и сделал знак
оркестру.
Музыканты прекратили играть.
Подойдя к коленопреклоненному хозяину, дог лизнул его в бледную щеку. Гитлер
плавно поднял свои бессильно висящие вдоль тела руки.
Дог вздрогнул и оцепенел.
В зале наступила абсолютная тишина. Ладони Гитлера зависли над головой дога и
раскрылись длинными пальцами, как раскрываются диковинные тропические цветы.
До этого мгновения руки фюрера были руками обыкновенного человека, сейчас же они
преобразились и стали теми самыми Великими Руками Гитлера, от которых трепетал
весь мир.
Собака стояла словно чучело под сенью этих необыкновенных рук. Незримое
напряжение пошло от них, все присутствующие замерли.
- Я тебя еще не трогал сегодня, - снова произнес Гитлер.
Вокруг его рук возникло слабое зеленоватое свечение и синие искры задрожали на
кончиках пальцев. Пальцы сжались, разжались и окостенели в каноническом
положении "рук Гитлера", словно сжимая два невидимых шара. Концы пальцев сильнее
заискрили синим.
Сталин улыбнулся.
Это были руки Гитлера, руки его друга, разделившего с ним послевоенную
старушку-Европу. Руки, на силе которых держался Третий Рейх.
Собака стояла, не шелохнувшись. Ее желто-белая голова, освещенная сине-зелеными
всполохами, казалась отлитой из неземного стекла. Черные влажные глаза
остекленели.
- Мне надо учиться у тебя, мой друг, - произнес Гитлер бесцветным голосом,
прикрыв веки, - многому, многому учиться.
Руки его переливались сине-зеленым огнем.
Искры впервые вспыхнули на этих юношеских, грязных, исцарапанных руках в 1914
году в окопах под Верденом после прямого попадания французского снаряда в
блиндаж, где сидело поредевшее отделение ефрейтора Гитлера вместе со своим юным
командиром. После страшного грохота и ослепительной вспышки Адольф очнулся в
центре большой земляной воронки, по краям которой громоздились изуродованные
бревна и тела солдат. Руками Адольф страшно сжимал свою голову. Тогда
собственные руки показались ему корнями двух исполинских дубов, кронами уходящих
в небесную твердь. Могучие корни их впились в полушарии мозга Адольфа с
божественной беспощадностью, словно дефлорировав его сознание. Зажмурившись, он
закричал от ужаса.
А когда открыл глаза, мир был уже другим. В нем не было страшно. Он стал родным,
как тело Адольфа, и понятием, словно таблица умножения. Адольф отпустил голову и
посмотрел на руки. В них была такая мощь, что он заплакал от восторга...
А через несколько стремительно промелькнувших лет Адольф Гитлер стоял на столе в
переполненной мюнхенской пивной "Хофбройхауз", готовясь впервые в жизни
применить свою чудесную силу.
Большой прокуренный зал был переполнен и нестерпимо вонял пивом, вкус которого
Адольф не переносил с детства.
Перед Гитлером выступал коммунист Эрнст Тельман - бодрый, чернобородый,
раскрасневшийся толстяк, более часа сотрясавший аляповатые люстры "Хофбройхауза"
своим рокочущим басом. Он говорил блестяще, доведя публику до исступления,
выкрикнул:
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", сунул в рот два пухлых коротких пальца и
грозно переливчато засвистел, вызвав шквал овации. Мюнхенцы подхватили его на
руки и стали бережно передавать по залу, словно копченый окорок священной
свиньи.
Друзья Гитлера - одноногий Рудольф Гесс и маленький черноволосый Альфред
Розенберг подтолкнули Адольфа к столу, но он инстинктивно попятился.
- Адольф, ты должен! - закричал ему в ухо Розенберг.
- Сейчас или никогда! - хрипел Гесс. Они помогли Гитлеру вскарабкаться на стол.
Он выпрямился и огляделся.
На нем был сине-зеленый мундир с белой свастикой на рукаве.
Кругом сидели и толпились эти жирные, потные баварцы в кожаных штанах, столь
ненавистные ему, венскому аристократу. От них так несло мочой и пивом, что у
Адольфа помутнело в глазах. Он понял, что его сейчас обильно вырвет на этот
залитый пивом дубовый стол.
- Ну, а ты что нам скажешь, синий глист? - выкрикнул усатый бюргер в шляпе с
кисточкой, и зал засмеялся. Подавив приступ тошноты, Гитлер сглотнул и произнес
хриплым слабым голосом:
- Добрый вечер, соотечественники. Дружный хохот сотряс пивную.
- Вот образ настоящего наци! - пророкотал из своего "красного" угла Тельман, и
люстры снова закачались от хохота.
- Наци - свиньи! Наци - свиньи! - стал скандировать краснощекий Тельман, стуча
по столу ополовиненной кружкой.
Зал послушно подхватил:
- Наци - свиньи! Наци - свиньи!
Десяток крепких рук вцепились в ораторский стол и принялись встряхивать его в
такт реву.
Гитлер зашатался.
Гесс и Розенберг кинулись было на помощь, но быстро получили кружками по головам
и повалились на мокрый пол.
Пытаясь сохранить равновесие, Адольф растопырил пальцы рук, собираясь упасть на
них. Пальцы согнулись и засветились зеленым.
Зал не сразу заметил это. Но от рук Гитлера пошла незримая волна энергии,
пробивающая и отрезвляющая пьяных бюргеров.
Стол перестали трясти, и через пару минут в зале воцарилась мертвая тишина.
Раскрыв рты, баварцы смотрели на этого худого парня со светящимися руками.
Кто-то громко выпустил газы.
Почувствовав свою силу, Гитлер направил руки на толпу По кончикам пальцев
пробежали синие искры, раздался треск, и десять синих молний, словно когти,
впились в потное тело народной массы.
- Кровь и почва, - произнес Гитлер.
- Кровь и почва! - прошептали сотни немецких губ.
Казалось, прошла вечность.
Гитлер опустил руки. Свечение и молнии погасли.
Толпа мгновенье оторопело пялилась на него, затем в ней раздались восторженные
крики, и волна народного восторга смела Адольфа со стола. Руки немцев подхватили
его и стали подбрасывать к прокопченному потолку пивной:
- Кровь и почва! Кровь и почва! Кровь и почва! Гесс и Розенберг заворочались на
полу, подняли свои разбитые головы и, плача, обнялись: победа!
И все те же руки немцев поволокли к выходу злобно плюющегося толстяка Тельмана и
уже не копченым окороком, а мешком с сушеным дерьмом.
- Ну-ка вон отсюда, красная свинья! - прорычал ему в ухо смуглый баварец и
крепким пинком навсегда отправил вождя немецких коммунистов за порог
"Хофбройхауза".
Так началось Великое Пробуждение Немецкого Народа...
- Учиться... учиться... нам всем надо у тебя учиться... - бормотал Гитлер,
поглаживая Блонди искрами. - Учиться любви и верности.
Фюрер тяжело вздохнул и встряхнул руками.
Свечение пропало.
Собака вздрогнула, взвизгнула и отпрянула в сторону. Отряхнувшись, словно от
невидимой воды, она потянулась, зевнула и стала обильно мочиться на мраморный
пол.
- Блонди! Мальчик мой! - засмеялся и захлопал в ладоши Гитлер.
Все зааплодировали. Слуги поспешили к собаке со швабрами.
- Адольф, ты неподражаем! - искренне признался Сталин, обнимая Гитлера. - Даже
когда ты трогаешь собак.
- Я многому учусь у животных, - серьезно заметил Гитлер, одним духом опустошая
бокал с шампанским.
- Кстати, а где же наша Антанта? - спросил Сталин Надежду
- Вероятно, с Сисулом.
- Как, ваша собака не с вами? - удивилась Ева. - Друзья, вы невнимательны к
братьям нашим меньшим.
- Позовите, немедленно позовите Антанту! - топнул каблуком и тряхнул длинными
волосами Гитлер.
Появился Сисул и впустил в зал левретку. Антанта с разбега вспрыгнула на грудь
своему хозяину, Сталин подхватил ее. Левретка возбужденно облизала его щеку и
впилась нежным, но сильным языком в ноздрю.
- Какая прелесть! - подошла Ева.
- Чудесная собака, - Гитлер погладил беспокойную голову левретки. - Она потомок
собак фараонов, не правда ли?
- Грейхаундов? - неуверенно спросил Борман.
- Салюков, - подсказал Сталин, опуская Антанту на пол.
Левретка понеслась по залу. Дог не обратил на нее внимания, зато Негус и Штази
слезли со своих подушек и с удовольствием обнюхались с ней.
- Собаки... собачки... это, знаете, господа, как птички Божие! - вдруг громко
заговорил доктор Морелль. - С одной стороны, они раздражают, и иногда хочется -
за ногу да об стену Чтоб мозг так и брызнул. А с другой стороны, сожмешь сердце,
погладишь собачку, приласкаешь и сразу в голове такая ясность. Ясность, господа!
Как... как... ну... в Мюнхене, когда фгн уже кончился и можно снова продуктивно
думать.
- Что такое фгн? - спросил Хрущев.
- Фгн! Вы не знаете фгна? - оживился Морелль, вплотную подходя к графу.
Хрущев вовремя отвернулся, иначе его огромный нос въехал бы в пухлую щеку
лейб-доктора.
