-- Потом, все потом, -- устало махнул Ребров.
-- Ну, тогда поехали, -- Марик подошел к лошадям.
Проводница упала на колени:
-- Дорогие, родненькие мои, отпустите! Я же ничего вам не
сделала, я и не знаю ничего! Они ж мне не сказали -- кто они и
откуда, вошли и пистолет наставили! Отпустите!
Она зарыдала.
-- А ну лезь в сани, коза! -- пнул ее Микола,
-- Вы же меня убьете! Ребята, милые! Не надо! Я вам денег
пришлю! Отпустите, не убивайте! Я ребенка жду!
-- Кому ты нужна -- убивать тебя! -- усмехнулся Марик,
снимая одеяло с лошадиной спины. -- Мы баб не убиваем. Поебем
слегка, да отпустим. Ребенка не заденем. Садись, не тяни
резину.
Рыдающая проводница села в сани. Рядом с ней сели Марик,
Ольга с Сережей и Ребров с жидкой матерью. Остальные, подхватив
багаж, разместились на вторых, более просторных санях.
-- Вить, езжай первым, -- Марик разобрал мерзлые вожжи,
дернул, лошадь потянула сани влево.
-- Н-но! -- Витя стегнул лошадь вожжами, сани со скрипом
выехали на недавно проложенную колею. -- Слышь, там в низине
снегу навалило, я через камень ехал.
-- Один хрен, -- Марик обмотал низ лица шарфом, набросил
на ноги одеяло, -- давай через камень. Поехали. Колея петляла
меж деревьев, лошади тащили сани, увязая по колени в снегу.
Луна вышла из-за облаков и осветила старый заснеженный хвойный
лес.
-- Долго ехать? -- спросил Ребров.
-- Часа три, -- ответил Марик, сдвигая шарф. -- Тайгу
проедем, потом нормальная дорога пойдет.
Минут сорок ехали молча за переполненными санями Вити, где
шел непрерывный оживленный разговор. Зажатая между Ольгой и
Ребровым проводница периодически начинала плакать, потом
затихала. Впереди лес пересекли столбы с натянутой колючей
проволокой,
-- Это что? Лагерь? -- спросила Ольга.
-- Там написано, -- усмехнулся Марик, поднимая воротник.
Подъехали ближе. На столбах виднелись одинаковые
металлические щитки:
Проход запрещен! Радиоактивное
заражение местности!
Опасно для жизни!
Сани проехали меж двух столбов с перекушенной и обмотанной
вокруг них проволокой.
-- А тут правда опасно для жизни? -- спросил Сережа.
-- Зимой не опасно, -- Марик закурил.
-- А почему?
-- По кочану! -- быстро ответил Ребров. -- По витишгу.
Сережа замолчал. Ольга обняла его, прижала к себе и
надвинула ему шапку на глаза:
-- Спи, младенец мой прекрасный.
-- Сама ты спи! -- пробурчал Сережа.
Спустились с сопки и выехали на широкую, заваленную снегом
дорогу с еле заметными следами саней.
-- Це не дуже поганый шлях! -- крикнул Микола. -- Марик,
догоняй!
Витя свистнул, стегнул лошадь, она тяжело потрусила по
снегу. Марик стегнул свою, сани дернулись, лошадь побежала.
Дорога пролегала по краю большой сопки, рядом с ней тянулись
сильно покосившиеся и попадавшие телеграфные столбы с
порванной, спутавшейся проволокой. Луна светила ярко.
-- Машины тут не ходят? -- спросила Ольга, подмигнув
Реброву.
-- Двадцать семь лет, -- ответил Марик.
-- У меня рука болит! Я умру! Мне же нужно в больницу! --
зарыдала проводница.
-- Кровь течет? -- Ольга помогла ей вынуть раненую руку
из-за пазухи железнодорожной шинели. Белая материя почти вся
пропиталась кровью.
-- Я ее не чувствую! Она как немая! -- плаката девушка.
-- Да не ной ты, скоро доедем, -- Марик ежась, сплюнул
окурок, -- у нас доктор лучше любой больницы.
-- Давай еще шарфом перетянем у локтя, -- Ольга сняла свой
шарф и стала перевязывать ей руку.
Дважды дорогу перегораживали глубокие рвы, которые
приходилось объезжать по лесу.
-- Вот так, Оля! -- Марик вел лошадь под уздцы, помогая ей
выбраться из снега. -- А под Козулькой вообще все перепахано,
пешком по пройдешь. Два ряда колючки...
Проехали еще километров 25, дорога обогнула крутую сопку и
сползла в широкую долину, почти все пространство которой
занимал покинутый город.
-- А ну, Лена, поссы с колена! -- крикнул Витя, вытянув
лошадь вожжами. Сани понеслись под гору. Микола засвистал.
Марик стал нахлестывать свою лошадь, поспевая за ними. Проехали
скопище ржавой заснеженной техники, обогнули развалившийся и
проросший ельником кинотеатр "Саяны" и покатили по улице
Чехова. По краям улицы тянулись трехэтажные кирпичные дома с
выбитыми окнами и провалившимися крышами. Здание магазина
утопало в елках и кустах; сквозь крышу стоящего возле него
автобуса рос кедр. Свернули налево и поехали по широкой улице
Ленина.
-- А как этот город назывался? -- спросит Сережа.
-- Как и река. Чулым -- Марик снял с лица шарф. -- Повезло
вам, господа, с попутным ветром. Если б с сопок потянуло --
пиздец. Пришлось бы Скобе нас из саней ломами выковыривать.
Подъехали к пятиэтажному зданию горкома партии, Микола
свистнул. Дубовые створы главного подъезда отворотись, из
проема вышел человек в пальто, шляпе и с двустволкой:
-- Але, але и он замерз. Как спичечки.
Не обращая на него внимания, Витя и Марик спрыгнули с
саней, взяли лошадей под уздцы и ввели в вестибюль горкома.
-- Делали-о вон как, -- усмехнулся человек в шляпе,
запирая дверь на засов, -- але, але и ладно.
В мерзлом вестибюле горели две керосиновые лампы.
Выбрались из саней, стали снимать багаж.
-- Воды согрел? -- спросил Марик человека в шляпе.
-- Воды согрел, воды согрел, воды согрел, -- он стал
распрягать лошадь.
-- Ой! Спину не разогнешь! -- потянулся Витя.
-- А это что такое? -- Сережа подошел к вахтерскому столу,
на котором лежал мертвый заяц размером со свинью. Горбатая
спина зайца была покрыта шишкообразными наростами, темная от
крови морда щерилась желтымп передними зубами.
-- Дары природы. Саблезубый заяц, -- кашлянул Марик,
подхватывая мешок. -- Толяп, ты не перекармливай.
-- Корми, корми, а все равно -- але, -- человек в шляпе
завел лошадь за стойку гардероба, поставил перед ней ведро с
водой.
-- Знедо не первое! -- зашипел Ребров на Ольгу.
-- Стерильный! Тоже мне! -- фыркнула на него Ольга.
Взяли багаж и спустились в подвал. Марик высветил фонарем
стальную дверь, постучал.
-- Кто? -- слабо донеслось из-за двери.
-- Балдох! -- крикнул Марик.
Массивная дверь отворилась, дохнув теплом и светом.
-- Как лучшее! -- усмехнулся Киселек, опуская ствол
автомата и отступая в сторону. -- Буерцы, еби вашу...
-- Ах ты, дубинчик, ах ты, попрыгуша-лягуша! -- Лютик
дохнул ему в лицо.
-- Киселек, а я березу видел, -- подмигнул ему Витя, внося
чемодан с жидкой матерью.
-- Та уси побачили ту березу! -- засмеялся Никола.
-- Буерцы, буерцы! -- улыбался Киселек, запирая дверь.
В подвальном помещении было до духоты натоплено, матовые
плафоны на потолке светили ровно, стены бычи обшиты
полированным деревом. Стали раздеваться в небольшой гардеробе.
-- Господи, неужели в тепле? -- Штаубе размотал шарф. -- И
сортир теплый?
-- А как же, -- Марик стаскивал с себя тесную шинель
железнодорожника. -- Пока солярки хватит -- ради Бога.
Ольга помогла раздеться бледной, покачивающейся
проводнице.
-- Трюх, трюх к начальнику, -- кивнул Киселек.
Ступая по синей ковровой дорожке, двинулись по коридору. У
всех обитателей подвала были аккуратно выбриты макушки голов.
-- Трюх, -- Киселек остановился у двери с табличкой "2-ой
секретарь", постучал.
-- Иди воруй! -- закричали за дверью.
-- Еб твою мать! -- Марик переглянулся с Кисельком. -- Он
что -- уже?
-- Мужик мужика на доске не возит! -- засмеялся Киселек и
открыл дверь. Вошли в просторный кабинет, сплошь заваленный
всякой всячиной. В углу на матрасе сидел голый Скоба и смотрел
видео. Рядом с ним лежал большой станковый пулемет с
заправленной лентой. Голова у Скобы была обрита, на макушку был
прилеплен круглый пластырь. Он неотрывно смотрел в телевизор,
который показывал "Касабланку".
-- Трюх, трюх, кто в теремочке живет? -- проговорил
Киселек.
-- Иди воруй! -- закричал Скоба так громко и протяжно, что
его потное, татуированное тело затряслось.
-- Миш, мы тут гостей привели, -- осторожно заговорил
Марик.
-- Иди вору-у-уй! -- закричи Скоба.
-- Пухначев и Мензелинцев, -- громко произнес Ребров.
-- Иди вору-у-уй!
-- Средмашевские разработки, проект #365, -- продолжал
Ребров.
-- Иди вору-у-уй! Иди вору-у-уй! Иди вору-уй! -- Скоба
вскочил и навел на Реброва пулемет. Марик оттолкнул Реброва в
сторону, схватил Миколу за волосы и швырнул его в
противоположный угол кабинета:
-- Серый!
-- Иди вору-у-у-у-уй! -- нажал на гашетку Скоба.
Крупнокалиберные пули искромсали тело Миколы.
-- Смотри, задень мне только проводку, -- раздался
спокойный голос в селекторе, стоящем на захламленном столе.
-- Иди воруй? -- Скоба бросил пулемет, понюхал свои
пальцы.
Ноги проводницы подкосились, она упала на пол.
-- Марик, кого? -- спросили в селекторе.
-- Миколку, док, -- Марик снял с селектора засохший кусок
хлеба и бросил на пол, -- он Василя подставил.
-- Иди вору-у-уй! -- заревел Скоба.
-- Я вам всегда говорил, что хохлы люди не надежные, --
продолжал голос. -- Сколько денег?
-- Тыщи две, док.
-- Поздравляю, -- усмехнулся голос, -- а поесть?
-- Да тоже немного, -- вздохнул Марик, -- док, тут девка
вполне ебательна. Она щас отрубилась ненадолго.
-- Понятно, -- зевнул голос. -- Ладно, заходите по одному.
А Сусанин -- марш, марш на кухню.
Корень подхватил мешок и, недовольно бормоча, вышел.
-- Иди воруй! Воруй! Воруй! -- кричал Скоба.
-- Пухначев и Мензелинцев! -- Ребров подошел к столу,
наклонился к селектору. -- Пухначев и Мензелинцев!
-- Ну слышали уже, что вы кричите, -- раздалось в ответ, и
селектор выключили.
-- Миш, ты скажи тогда Толяпе, пусть этого лидера сволокет
наверх, -- Марик кивнул на подплывающий кровью труп.
-- Иди воруй! -- резко выкрикнул Скоба, прыгая на матрац.
Вышли в коридор, прошли немного и остановились у двери с
табличкой "1-ый секретарь".
-- Первый заинька, -- Киселек погладил макушку Марика, --
прыг, прыг.
Марик вошел, Киселек закрыл за ним дверь:
-- Второй заинька будет как у мамки. Побрызгай.
Вторым вошел Витя.
-- Третий пукало залезет и все! -- засмеялся Киселек,
обнажая выбитые зубы.
-- Так я ж охуеваю. Кисель, -- взволнованно пробормотал
Лютик, входя.
-- А после и батончики, -- усмехнулся Киселек, скрываясь
за дверью вслед за Лютиком.
-- Что вы делаете?! -- зашипел побледневший Штаубе на
Реброва.
-- Витя, Витя! -- Ольга сжала его руку. -- Они могут
ничего не знать! Зачем нам тянуть? Делай мост, милый!
-- Не мешайте, -- Pебров освободил руку и открыл дверь.
Они вошли в просторный чисто убранный кабинет. За рабочим
столом сидел док. Рядом с его креслом на коленях стоял Киселек
что-то бормочущий и хватающий дока за колени.
-- Руки, руки, -- док шпепнул его по руке, протер ему
спиртом выбритую макушку, подождал минуту, смазал макушку
зеленоватой жидкостью.
-- Птичкину, птичкину, миленький... -- бормотал Киселек,
вздрагивая.
Стоящий рядом Коля cтaл придерживать его голову. Док
запустил руку в резиновой перчатке в десятилитровую стеклянную
банку, покопался в прелой листве и вынул толстого
голубовато-серого слизняка.
-- Птичкину, птичкину, птичкину -- затрясся Киселек. Док
