отомстить за обиды...
- Рогай, отец запретил мне мстить! И я не знаю почему.
- Может быть, ты ослышался?
- Нет, - твердо сказал мальчик, - я не ослышался.
- Не могу в это поверить, - грустно вздохнул Рогай, - может быть, он
боялся за тебя?
Рядом надрывно закашлялся Т-Мур, то самый гончар, с сыновьями
которого Геро провел так много боев на деревянных мечах. Дом Т-Мура стоял
в том же проулке, где и дом Мариона, и не так уж давно гончар был могучим
и веселым человеком, а теперь сыновья его проданы в рабство на
невольничьем рынке в Ширване за долги, а сам Т-Мур оказался в зиндане за
отказ объявить себя на торговой площади рабом. Теперь он медленно угасал.
Прокашлявшись, Т-Мур произнес:
- Геро, послушай меня, я уже обречен и скоро умру... Единственное,
что меня держит в этом мире и будет держать до последнего вздоха - это
надежда, что вдруг мне представится случай отомстить за сыновей!.. О,
Уркацилла, только бы исполнилось это мое желание! Мне... кх, кх, ничего
боль-ше не нужно от жизни! Кх-кх!.. Я никогда не поверю, чтобы Марион,
даже перед смертью, просил тебя поступиться обычаем!.. Тут что-то не
так... Кха - ак-ха!..
Геро сидел на охапке перепрелой соломы, уставившись в темноту, он уже
столько видел, слышал, испытал, что любая мысль вызывала только боль и
растерянность, ничего кроме растерянности и боли, ибо напоминала о
прошлом, но что-то в нем уже вызревало, пока еще смутное, держало его в
оцепенении, и он слышал окружающее, как бы погруженный в дрему, и вдруг
тяжкий удар по щеке потряс его.
- Ты мужчина или падаль?! - яростно кричал над ухом Рогай, занося
руку для второго удара. - Лучше я убью тебя и себя, чем гнить здесь...
Злость подбросила Геро раньше, чем Рогай успел ударить, мгновения
хватило Геро, чтобы подобрать ноги, спружинить и прыжком, без усилия рук
взлететь в воздух. Сверху, подобно коршуну, он упал на хазарина, придавил,
руки его скользнули к горлу Рогая, и в это время перед ним в ярком
солнечном луче возникло грозно нахмуренное лицо отца.
Никто не успел толком понять, что произошло после свирепого вскрика
Рогая. Многие заметили Геро только когда он уже стоял на ногах и
вглядывался вверх, откуда падал тонкий ослепительный луч, как золотое
лезвие меча, пронзившее затхлую муть воды.
- Стражи не задвинули крышку! - воскликнул кто-то в темноте. Рогай с
трудом поднялся, встал рядом с юношей, зашевелились люди, начали поднимать
головы. Да, крышка действительно надвинута впопыхах, подобного еще не
случалось. Значит, наверху произошло нечто необычное. Но сюда, словно на
дно глубокого колодца, из внешнего мира не доносилось не единого звука -
только далеко вверху, если вглядеться по направлению луча, можно было
заметить кусочек чистого неба, словно голубой глаз всматривался в
подземелье. К нему потянулись люди, у всех сильней забилось сердце,
разгоняя по членам остывшую кровь. Геро вдруг ощутил, как сильно и упруго
его тело, могучая жажда борьбы охватила его с неодолимой силой, та самая
неистовая жажда, что отныне поведет его по жизни с упорством, равносильным
безумию.
- Рогай! - выкрикнул он. - Я полезу наверх!
- Как ты это сделаешь? - в полный голос спросил тот, даже не обратив
внимания на боль в горле после хватки Геро.
- Т-сс, во имя Уркациллы, тише, тише... - испуганно прошептал кто-то
из тех, кто, привыкнув жить робко на воле, даже в подземелье боялся
навлечь на себя гнев властителей.
- Я знаю как! - сказал Геро с такой уверенностью, что многие поверили
ему, отовсюду зашелестели то возбужденные, то боязливые голоса:
- Пусть Геро поднимется наверх!
- Только не высовывайся, чтобы нас не наказали стражи...
- Узнай, что там случилось?
- О, Иисус всемилостливый, помоги нам!
- Слушайте все! - с властностью, которой невольно покоряются более
слабые, сказал Геро. - Пусть шестеро самых крепких встанут в "круг
братства", а трое поднимутся им на плечи, они удержат двоих, которые тоже
сплетут руки, я буду последним... Если мне удастся ухватиться за
горловину, ночью мы выберемся из зиндана!
Живая лестница! Надежда приподняла всех, кто еще держался на ногах,
скоро возле Геро и Рогая столпились возбужденные люди, переговариваясь:
- Давайте скорей встанем так, как сказал Геро!
- Да, да, и пусть Геро послушает, о чем говорят наверху!
- Лучше дождаться вечера...
- А если заметит стража? Тогда нас накажут!
- Что может быть страшнее того, что мы уже пережили? Скорее в круг!
- Так ведь отверстие узкое... Геро не пролезет наружу.
- Проклятье на твой язык!
- Пока попробуем! Пусть послушает разговоры, а до вечера можно
что-нибудь придумать!
В первый "круг братства", крепко сплетя руки, плечом к плечу встали
четыре сильных раба-тюрка, армянин и кахетинец. Верхними в живой лестнице
оказались албан Т-Мур и хазарин Рогай. Люди вокруг тяжело дышали. Геро с
кошачьим проворством скользнул вверх, цепляясь за окаменевшие в напряжении
голые плечи друзей. Когда юноша поднялся на плечи Т-Мура и Рогая, те даже
не шелохнулись, держась друг за друга. Геро выпрямился и, вытянув вверх
руку, коснулся пальцами каменной крышки. Он прислушался, стараясь унять
сильно бьющееся сердце.
Среди невнятных отдаленных звуков, донесшихся снаружи, выделился
глухой шум падающей в хранилище воды, потом донеслись гулкие удары молота,
кто-то властно прокричал:
- Рабов запереть в Южную башню и не выпускать!
Вскоре послышались громкие голоса, приближающиеся шаги, и чей-то
грубый голос произнес:
- Слава светоносному Агуро-Мазде, корабли оказались купеческими!
- Быстро же они уплыли, узнав, что подходят хазары! - насмешливо
сказал другой. - Надо было задержать купцов и отправить их вместе с
корабельщиками на Северную стену. Вот бы купцы потрясли своими бородами!
Ха-ха!
- Я тебе скажу, Сабир, по мне лучше отсидеться в крепости, чем
защищать этих проклятых албан! - сказал третий, видимо продолжая начатый
разговор.
- Тс-с, не говори так громко, а то услышит Гаврат!
- Ха-ха, как будто Гаврат их каждый день не проклинает!
- Пусть Ангра-Манью проглотит этот жалкий Дербент со всеми его
обитателями!
- Посмотри, Сабир, эти лентяи-стражи опять оставили веревку с
корзиной на крыше зиндана... Надо бы отнести в башню! - послышался голос
первого.
Второй пренебрежительно отозвался:
- Оставь эту жалкую корзину! Если мы будем за каждым грязным албаном
подбирать...
- Эй, Сабир! - окликнул его властный голос, что отдавал первое
распоряжение. - Ты слышишь?
- Слышу, господин! - неожиданно тонким угодливым голоском отозвался
тот, кто только что разговаривал грубым басом. Удивительно, как меняют
человека власть и подчинение. - Слышу, господин!
- Завтра утром ты со своими воинами будешь сопровождать филаншаха, он
поедет осматривать Северную стену. Приготовьтесь!
- Повинуюсь, господин! - заискивающе проворковал тот, кого звали
Сабиром, а через мгновение уже громким шепотом добавил: - Этому почтенному
сластолюбцу Урнайру, чтобы он не ездил куда не следует, надо вместо
пилюли... - тут он добавил несколько грязных слов, отчего воины грубо
расхохотались и, смеясь, прошли мимо зиндана так близко, что Геро, высунув
руку, мог бы коснуться их сапог.
Вскоре опять послышался приближающийся топот множества ног, тяжелое
дыхание запыхавшихся людей, скрежет - наверное, волокли по камням что-то
тяжелое. Голос надсмотрщика взревел:
- Поторапливайтесь, скоты! Пошевеливайтесь!
Геро соскользнул вниз. Живая лестница распалась. Когда все окружили
Геро, он рассказал об услышанном:
- Только бы стражи не вспомнили про веревку! - прошептал Рогай. -
Только бы они забыли про нее! Тогда мы ночью выберемся из проклятой ямы! И
тогда!.. О-о!..
- Но надо сначала сдвинуть крышку, - осторожно напомнил Т-Мур.
- Может быть, кого-нибудь позвать снаружи? - робко предложил кто-то.
- Кого? Перса? - горько отозвались в темноте.
На время все притихли. Каждый лихорадочно искал выход. Потом
раздались голоса:
- Надо выбить камень из кладки горловины...
- Да, да... И расширить отверстие!
- Чем? - отрезвляющее спросил Рогай.
Геро молчал. Он уже знал, что они спасутся, но он молчал, ему не
хотелось говорить от огромной уверенности в себе, той уверенности, что
движет героями и делает человека, обладающего ею, или великим воином, или
великим мудрецом. А вокруг люди исступленно хватались за любую
возможность, с легкомыслием отчаявшихся детей радуясь каждой, даже
нелепой:
- Надо дать знать рабам, а они уже поднимут крышку.
- Надо сейчас попробовать достать веревку и спрятать ее!
- Да, да, надо... надо...
И тогда Геро сказал:
- Я сдвину крышку... Я сдвину крышку. Поднимусь наверх и, если даже
не окажется этой веревки, я найду чем вас вызволить отсюда.
Все на мгновенье притихли, поверив. После недолгого радостного
молчания кто-то из темноты окликнул хазарина:
- Рогай, но если твои родичи захватят город, ты станешь свободным, а
мы - рабами?...
Рогай яростно повернулся на голос, воскликнул:
- Глупец! Чем твоя жизнь свободного албана отличалась от жизни раба?
Не тебя ли, свободного, собираются умертвить в зиндане?
- Но я все-таки хочу остаться свободным, - продолжил тот же голос, -
когда мы выберемся, я пойду защищать Северную стену от твоих братьев...
- Если тебя не убьют, если победишь хазар, тебя снова посадит в
зиндан албан-филаншах! - насмешливо заметил Т-Мур.
- Но если мы не отобьемся, меня сделают рабом...
Рогай задумчиво сказал:
- Теперь я понял, что мои братья - обездоленные. Филаншах - албан и
вы албаны. Кому из вас он брат? Я же, когда был таким же свободным, как и
вы... ха-ха-ха... - горько рассмеялся он, - свободным, как вы, строил
дворцы богачам в Семендере, сам же жил в землянке. И эти же богачи погнали
меня грабить чужой народ, а сами остались в безопасности во дворцах,
построенных мною. Я решил: если спасусь, уйду в горы. Там, я слышал, живут
действительно свободные люди.
- И я с тобой! - воскликнул Геро. - Возьмешь меня, Рогай?
Тот обнял мальчика, прижал к себе, прошептал ласково:
- Геро, Геро, конечно, мы уйдем вместе: и ты, и мать. Разве я могу
забыть, как твоя мать перевязывала мои раны, когда Дах-Гада избивал меня
кнутом, разве я могу забыть, как вы жалели меня, как Марион носил подарки
распорядителю работ, чтобы он не велел наказывать...
- Но сначала я отомщу филаншаху!
- Я тоже уйду в горы, - хрипя и булькая горлом, сказал Т-Мур, -
теперь мне в Дербенте делать нечего...
- И я! И я! - послышались голоса.
- Но сначала все-таки надо решить, как выбраться из зиндана, -
грустно заметил кто-то. - Если Геро не сможет, тогда...
Ни Геро, ни Рогай не успели возразить. Вдруг кто-то горько заплакал в
наступившей тишине. Стоявший возле Т-Мура армянин, подняв исхудалые руки
вверх, исступленно произнес:
- О, Иисусе! Великий искупитель грехов человеческих! Ты все видишь,
вознесшийся! Если ты был на этой проклятой земле, если ты был на ней сыном
человеческим, если ты пережил те страдания, что выпадают на долю многим,
молю тебя: помоги нам выбраться из этой страшной ямы, и я поверю в тебя
вновь, и дети мои поверят в тебя бескорыстно... Иначе я прокляну тебя и
отвергну тебя, и дети мои отвергнут тебя! Я отказываюсь от рая на небесах,
если нет возмездия на земле! Я жду и зову тебя!..
И случилось небывалое, случилось то, о чем потом до скончания дней
