трактор купил, ульи.
- Мудила! - завопил Николай Иванович на друга. Во мраке двора возникла
хромая, закутанная в одеяло Эля - беспокоилась за мужа. Узнав Николая
Ивановича, остановилась поодаль. - Извините... это я по-русски, не знаю,
как по иностранному... Почему у меня не попросили?!
- Пойдем туда, - кивнул в сторону бани Феликс. - Чего на холоде стоять?
Николай Иванович, отвернувшись, гневно сопел. Наверно, слухи не без него
родились, где-нибудь на людях пошутил, проехался по мнимым англичанам,
устроившимся на жительство в таежном Малининском районе, но признать за
собой вину было ужасно обидно.
Разве не он, Ярыгин, привез сюда Николаевых, разве не он организовал работу
плотников из полувоенной фирмы, с ближайшего "почтового ящика", разве не он
обходил село со спиртным в рюкзаке, предупреждая, чтобы не обижали гостей?
Но он понимал и то, что замкнутым староверам было все равно, кто приехал и
надолго ли (коли разрешили поселиться, чего зря воздух языком молотить?!),
лишь бы новые люди не лезли в душу, а главное - не посягали на их
налаженный быт. А вот алкаши... чем больше с ними якшаешься, тем хуже. А
Николай Иванович уже знал - "сарафанное радио" доложило - отпетые
бездельники и болтуны села Весы не раз и не два приходили к Феликсу, и
вместо того, чтобы гнать их с порога, он, милый интеллигентный человек,
терял с ними драгоценное время, угощая их и слушая бессмысленные речи о
России, видимо, наивно полагая, что истинный англичанин должен все это
выслушать, памятуя европейские бредни о загадочной славянской душе.
- И вообще, что это была за идиотская выдумка - выдать себя за англичан?! -
Он обратился к Элле, дрожавшей в глубине двора.
- Он и в институте был таким же наивным, веришь?! Мог дать в долг... из
нашей нищенской "стипы"... стоило только просящему намекнуть, что тот
какую-то гениальную теорему придумал, но по слабости своей, из-за голода
вспомнить не могёт... Или - собирается свататься к девушке, да нет денег на
цветы... Этот дает, а сам ночами цемент грузит в порту...
- Хватит, - отвернулся Феликс и засунул, наконец, топорик ручкой себе за
ремень брюк. Пальцы мерзли. Спрятал руки в карманы шубейки. - Хватит.
- Понимаю, от отчаяния на эту глупость пошли... и я, дубина, поддержал...
Он и в институте вот так - то стенгазету выпустит... я же комсоргом был...
Да где же, где эти бандюги, урки сраные?! - Николай Иванович выхватил из-за
отворота тулупа наган и, не успел Феликс остановить его, жахнул в воздух. И
будто мгновенно послушавшись этого сигнала, из-за кедров и чужой изгороди
показалась с прыгающими шарами света машина.
"Нива" рывком остановилась, Николай Иванович открыл дверцу и выбросил за
шкирку на снег легкого, стонущего от страха Генку.
За ним, оттолкнув переднее кресло, выпал Павел Иванович, и медленно
выкарабкался Платон:
- Ну, чё, чё, чё?..
Они все трое были в дым пьяны (или притворялись?). Эля, зарыдав, кутаясь в
тряпье, уковыляла прочь, к сыну.
- Из-за чего сыр-бор, начальник? - Платон поскреб бороду и рыгнул. - Нас
тут и во сне не было. Ни трактора у нас, ни ракетниц! Ой, бля, какая
луна... как задница хорошей бабы.
Николай Иванович рывком схватил толстяка за грудки и приподнял. И захрипев,
оттолкнул прочь, схватился за сердце.
- Н-наел же ты дерьма, Платон Потапов!..
- А сам?! - дерзко отвечал Платон, вставая со снега. - Только ты в буфетах
райкомов-х..комов, а я - тут, из реки... А результат?! Два сапога пара! - И
впрямь, грузный, в расстегнутом тулупчике, раскинувши сильные кривоватые
руки, он был сейчас очень похож на Николая Ивановича - разве что борода
отличала.
- За что человека обидели?! - тихо спросил Николай Иванович, все еще давя
на сердце под тулупом. - Да вы знаете, кто это?! Это... золотой,
прекраснейший человек!
Феликс скривился, понимая всю бессмысленность начавшегося разговора, уйти
бы к жене, но глаза его словно прилипли взглядом к трем бездельникам из
села Весы. Генка стоял в облезлом пальто без шапки, растирая уши, и
облизывая белым языком губы. Павел Иванович трепетал, как нитка, опустив
голову. Но это сейчас они так. Утром, пока спят хозяева, наверняка ловко и
быстро прокрадутся в сумерках, чтобы поискать в выгоревшем дома - вдруг да
что-то найдется на продажу, чтобы водки купить.
- Сволота, растленная партией родной!.. - бессильно кипятился Николай
Иванович перед позевывающим Платоном. - Да это, может, неудавшаяся гордость
России!..
- Я тоже... - был хриплый ответ.
- Ты?! - заорал Николай Иванович, перебивая Платона. - Ты, когда бригадиром
тут был, ты же миллионы наворовал... еще теми деньгами... У тебя во дворе
одних моторных движков, как соседи говорят, штук сто... поломанных,
целых... ружей - не счесть... пять телевизора в избах... а уж сколько
тракторов, бензопил рассовал по родне - никто не знает... И не смотря на
это - побираешься! Жадина! Проглот! И дал же тебе господь здоровья!.. лучше
бы вот ему... Он своими руками уже третий раз на голой земле строился... И
ни у кого не воровал! Брал кредиты... возвращал... но сейчас-то как ему
вернуть?! Суки!
- А мы при чем?.. - Платон тускло, как рыба, смотрел на городского
начальника, метавшегося перед ним. О чем он думал в эти минуты? Феликс
впервые в жизни почувствовал искушение выхватить топорик и рубить, рубить,
разрубить этот огромный комок мяса, провонявший водкой. И тут же сам себе
сказал с горечью:"Это уже предел! Неужели сдаюсь? И становлюсь таким же
быдлом?"
- Его спалили в Партизанском районе... его обидели под Новоселовым... и вы
тут?! Я же точно знаю! Мы же с собаками проверим, по следам, падлы
весовские!
- Я тебе снова говорю, начальник, - вхдохнул Платон. - Мы его не трогали. А
кто?.. народу в тайге много... Вишь, люди с ними тут как с иностранцами...
может, душу им раскрывали... а эти веселились, хапая наши богатства.
- Какие ваши богатства?! Он хоть на копейку взял чего-нибудь вашего?!
Дерево, жесть, ульи - все купил на свои! Помогает совхозу растения
опылять... своими руками режет поделки... сам косил рапс, на будущий год
собирался рожь молотить... А то, что иностранца изобразил... так это его
личное дело! Ты хоть марсианином назовись...
В разговор несмело встрял Генка "Есенин":
- Если бы, если бы он сразу сказал, что наш.... и что два раза уже его...
может, народ бы не тронул.
- Но вы же пили его водку, ели его хлеб! - Николай Иванович зажмурил глаза,
не умея найти каких-то особых слов, которые повергли бы эту троицу в стыд и
раскаяние. - Как могли, шушера?! А если не вы, дело еще страшнее - значит,
даже в староверческом селе не осталось у людей святого! - Он повернулся к
Феликсу и показал на него рукой, в которой до сих пор был зажат наган. -
Этот парень изобрел прибор!.. кровь им разжижают, если у кого тромбы...
придумал, как из смолы-живицы лекарство варить - лучше хваленых
американских, за которые долларами платим... наши ребятишки из Чечни
молиться на него должны, скажи, Санька?! - он вспомнил про своего шофера,
который стоял, прислонясь спиной к машине, жуя жвачку и готовый в любую
минуту помочь шефу. - Скажи этим подонкам! И только потому, что таких, как
вы, подняли из говна и дали вам право выбирать во власть таких же болтунов
и жуликов, он оказался не нужен России! И вот - ушел в тайгу... но и этого
сделать вы ему не дали! Сами-то уже ничего не можете! Руки трясутся...
сопли текут, как Енисей на большом пороге!
Платон судорожно зевнул мохнатой пастью и ответил тихо, как-то даже вяло:
- Ты, начальник, не шибко... я уж восемь слов насчитал, оскорбляющих мою
личность... и свидетели есть... посадить тебя не посадят, а на штрафок
можешь налететь... у нас в стране демократия, свобода.
Николай Иванович словно бежал и об стену плашмя ударился.
- Да хоть пожалейте, собаки! - зарычал он. - Поднимите народ! Помогите
отстроиться! Это ж за месяц можно сделать, если всеми силами...
- О чем вы?!. - наконец, опомнился Феликс. - Уже решено - мы уезжаем. - Он
подумал, что придется, видимо, продать одно старое свое изобретение
канадцам, давно просят... иначе где денег взять? Может, хватит расплатиться
с половиной долга...
Платон, тяжело сопя, молчал. Генка - пухлогубая мумия - тер уши и кивал то
ли Феликсу, то ли Павлу Ивановичу, который что-то шипел рядом, постукивая
от холода стальными зубами.
Над сизой, над желтой, над белой тайгой восходила яркая плоская луна.
Николай Иванович вдруг усмехнулся и кивнул Генке:
- Это же ты, Гена Шастин? Который стишки кропает?
- Я, - замер Генка "Есенин".
- А ты знаешь, что у тебя двоюродная сестра, которая в Ленинграде жила,
уехала лет десять назад во Францию, вышла замуж и померла... Ты ее
наследник. Милионов пять франков твои.
Генка откинул от мерзнущей головы руки и аж помертвел. Николай Иванович
глянул на Платона, неуверенно разинувшего рот, на обомлевшего Павла
Ивановича и с треском расхохотался.
- Поверил?! Фи-ига тебе! Даже если бы у тебя была богатая родственница,
даже мать бы была жива, разве бы она что оставила такой мр-рази?..
- Ну хватит, - буркнул Феликс. - Идемте в дом... то-есть в баню. Не вышло у
нас любви... может быть, так и надо. Просто я таких людей больше к себе за
стол не посажу.
- Посадишь! - с горечью возразил ему Николай Иванович. - В том-то и беда,
что посадишь.
- Нет, больше нет. - И Феликс обернулся к Платону. Голос у него был еле
слышный. - Только если вы еще здесь появитесь, пока мы здесь кантуемся,
сожгу все ваши четыре дома. Надеюсь, понимаете, Платон Михайлович, Геннадий
Николаевич, Павел Иваныч... я никогда зря не говорю.
- Еще по отчеству с ними!.. - Городской гость вспомнил о нагане и вскинул
его над головой. - А ну отсюда!.. Геть!.. Увидимся на следствии. Обещаю как
минимум по пятаку... за что - наскребем!
Первым рванул и туть же упал Генка, на него наступил Павел Иванович, и они,
отталкивая друг друга, побежали в сторону деревни. Платон, пошатываясь, но
сохраняя достоинство, остался на месте, зло посапывая ноздрями внутри
бороды, похожей сейчас на черную радио-"тарелку" сталинских времен, которая
вот-вот объявит что-то чрезвычайно важное.
- Вы - сами виноваты. Иностранцы, не иностранцы, а вечно перед Западом на
цирлах. А мы - русские.
- Что?! Нет, сука, это вы - иностранцы... р-рать, которую Маркс поднял в
России. На немецкие же деньги! Что-то у себя они там не сделали революций!
Люмпены, ворюги, это вы - иноземцы на погибель России. А мы-то как раз -
еще живой корень России... И я лично вот этими руками помогу Фельке
отстроиться в четвертый раз! И сам, сам денег займу! И охрану наймем - вон,
Санька подберет парней! Только увидят прощелыг, вроде тебя, с протянутой
рукой у забора, будут стрелять на поражение! Пш-шел, говорю!
Платон, ухмыляясь, постоял еще несколько секунд и побрел, наконец, прочь,
пузатый, мощный, несмотря на свои шестьдесят пять или семьдесят лет, мимо
плотбища с торчащими из белого снега черными руками коряг в сторону села,
где уже и окна не светились - народ спал.
- Ну, посидим же с нами? - снова попросил Феликс. - В гараже у меня виски
оставалось... может, пролезем через обломки.
- Что?!. - Николай Иванович щелкнул пальцами водителю. - Когда мы в
командировке, у нас этого добра... Да, и стаканы.
Шофер достал из нутра "Нивы" бутылку водки, палку колбасы, два стакана и
подал шефу.
- Подожди тут.
Николай Иванович и Феликс зашли в предбанник. В печи гуляло-гудело пламя,
трещали дрова. Эля сидела напротив огня, обняв гитару. Мальчик внутри бани,
на полке', кажется, спал.
- Гитару спасли? - удивился Феликс.
- Это Коля. - И Эля внимательно посмотрела в мясистое лицо гостя. - В честь
тебя, получается, сына-то Феликс назвал.
- Ну, не добивай меня, Эля!.. - захрипел городлской гость и, сняв голубую
песцовую шапку, обнажил лысину во всю голову. - Но истинный бог, не я
протрепался! В администрации Малининской, верно, девки-паспортистки
болтанули... хоть и угощали мы их... А может, как раз наоборот - если бы
