Роман Солнцев
ИНОСТРАНЦЫ
рассказ
1.
Они уже давно ходили мимо этого нового, диковинного для здешних мест
двухэтажного дома с башенкой, принюхиваясь, как волки, к чужому дыму,
вечерами всматриваясь сквозь яркие щели иной раз неплотно прикрытых
железных ставен и не решаясь постучаться в высокие ворота. Хозяйка мельком
видела их и молчала - шмыгала взад-вперед, маленькая, невзрачнолицая, в
свитере чуть не до колен, варила еду внизу, на первом этаже, взбегала по
винтовой лестнице и подсаживалась к электрической швейной машине. Сын
угрюмо читал книгу на английском, с ногами в кресле, накинув наушнички.
Отец семейства, худоба, с длинными, чугунными от загара руками, со смешной,
сизовато-рыжей бородкой на шее от уха до уха при чисто выбритом подбородке,
чистил ружье или, уйдя через сени в мастерскую, точил к утренней работе
ножи и стамески.
Крестовые хоромы приезжих, крепко сложенные из кедровых плах толщиной фута
два каждая (более полуметра), располагались на взгорке, на самой окраине
села Весы, выше плотбища, за кучей выворотней и отпиленных комлей с
растопыренными корнями, напоминавших приезжим всякие сказочные чудовища...
Кстати сказать, местные жители уверяли, что правильное, еще с царских
времен, название села - Бесы, но в советские годы, дескать, Бесы замени ли
на Весы... Когда-то большая была деревня. Теперь же оставалось тут дворов
сорок, еще не разобранных на дрова, с лодками на огородах и возле калиток.
Но из них изб десять заколочены наглухо, хозяева поумирали, а родственники
не едут, десятка же полтора изб с досками крест-накрест на окнах оживают
только летом, когда с грохотом к ним, по жаре, в клубах пыли, подкатывают
на мотоциклах, а чаще на тракторах наследники, вечно пьяные краснощекие
парни из райцентра или из Железногорска - порыбачить, отдохнуть до
беспамятства.
А места красивейшие! В небесах, вдали, сверкают сахарные головы не тающих
круглый год гольцов. Чуть ниже - из голубого слепящего небытия - как бы
постепенно проявляясь, уступами сходят кедры со скрипичными завитушками на
вершинах и темные ели...
Там мох глубок как диван, и брусника красна что пожар... А пони же -
черника, голубика... А еще ниже - пространство как бы рвется с шумом на
части. Здесь светло, здесь гари, малинники, красная смородина, медовый дух.
Поляны с озерами, как жестовские подносы с самоварами, подступают с двух
сторон к рябой из-за просвечивающих камней речке, вытекающей со звоном из
узкого и темного урочища. Но на моторке можно взойти. Если не к ногам
каменного Саяна, то - как уверяют здесь - хотя бы к мизинцам его...
Откуда-то оттуда и выползают - как раз мимо дома приезжих - по утрам
мохнатые звероподобные горы тумана.
В селе Весы тихо, словно на каком-то другом свете, - лишь изредка, если
подует западный ветер, можно различить вдали невнятный гул и топоток
железной дороги. Переселенцы, наверное, выбрали Весы еще и по этой причине
- тут мало шастает чужого, зеворотого люда, все друг друга знают - уж до
третьего колена точно... Народ проживает основательный, с древними иконами
в красных углах, с десятком берданок и карабинов в сенях, с кучей движков и
мотопил во дворе. Можно увидеть кое-где рога сохатого, прибитые над
воротами, а то и чучело глухаря - видно, не бедна еще тайга вокруг.
Но не сразу новые люди решились переехать сюда. Споначалу, только повернула
зима на весну и ледяной ветер задышал возле щеки, как пламя автогена,
явился со стороны станции смешно укутанный в шаль, в романовском полушубке,
валенках и немецкой кепке с меховым подкладом сам будущий хозяин, в
сопровождении мужичка пониже ростом, но шире в плечах на четыре кулака, в
черном - уж не милицейском ли - тулупе, с грозным выражением на брыластом,
плохо выбритом лице, где нос картошкой, глаза вроде белых луковиц, брови
торчат, а вот голос начальственный - как из бочки: гу-гу-гу. Оба тащили за
спиной рюкзаки, в которых звякало и булькало. Новоприбывшие изумили местных
жителей тем, что обошли, не торопясь - до вечера ходили - все небольшое это
село, кланяясь перед калитками, знакомясь. При этом женщинам-старухам
дарили флакончики с пахучей зеленоватой водой, а мужчинам предлагалось
выпить хорошей водки за знакомство, на столы выставлялись звонкие, как
сосульки, трехсотграммовые бутылочки.
- Не обижайте моего другаря, - басил коренастый мужичок и показывал на
поселенца, который, поминутно протирая очки с толстенными мутными стеклами,
благодарно кивал в свою очередь, стеснительно улыбался и мекал, совершенно,
видимо, еще не умея говорить по-русски. Даже пританцовывал от бессильного
усердия на месте. - Из Англии он, жердина. Вот, влюбился, говорит, в
Россию... хочет тут жить. Коннель его фамилия, зовут Френсис.
- Конев? - переспросил кто-то.
- Можете и Коневым величать, не обидится. Можете и маршалом Коневым,
только... - шишконосый спутник с суровым нажимом в который раз оглядел тех,
с кем разговаривал. - В его жизнь не соваться. У них это строго. "Мой дом -
моя крепость." Специально за этим будет правительство следить, разведка и
прочая. Ну и наша областная администрация. Такой эксперимент. Землю дают,
разрешили строиться... Пусть трудится, так сказать, на русской земле. Свой
дом с садом отдал нашим детишкам, которые в Англию учиться поехали. Так что
тут квиты. Главное, значит, чтобы никто не лез ни с советами, ни с
просьбами. Мужичонко он добрый, но политика есть политика.
Услышав неприятное слово "политика", еще не так давно приносившее одни
неприятности, бородатые весовчане в ответ, сумрачно помаргивая, словно
фотографируя иноземца, безмолвствовали, что, видимо, означало: а на кой нам
лезть к нему.
- То-то! - удовлетворенно заключил черный тулуп и вдруг чуть не упал -
крутанулся на месте. Это он узрел местных синеглазых девчушек, еще не
испорченных городом, белозубых, лузгавших каленые кедровые орешки. -
Батюшки!.. - И враз переменился в лице, стал похожим на мальчишку,
надевшего на себя медвежью шкуру с медвежьей мордой. - Ка-ра-сота какая! А,
Френсис?!
- О, йе!.. - Задергался длинным телом молчаливый гость и, заикаясь,
блаженно улыбаясь, наконец, произнес по-русски: - Си-би-ер - крас-сибо...
о... - и показав на окрестную тайгу, приложил руку к сердцу. - О!..
Жители Весов тускло и непонятно смотрели на иностранца.
Крепыш в черном полушубке, угрожающе нахмурясь, снова стал объяснять, что
как только англичанину построят дом, подъедет и его семья - жена с сыном. И
уж тогда тем более: ни-ни! А чтобы он тут, Коннель, не тыкался как котенок
в гвозди вместо соска матери, он, Николай Иванович Ярыгин, первое время с
ним побудет. И если кто захочет о чем-нибудь спросить, спрашивать у него, у
Ярыгина.
Жители Весов уже в сумерках наблюдали, как иноземец с Николаем Ивановичем
за околицей жгли костер, ходили вокруг него размашистыми шагами, явно
что-то мерили, отмечали в снегу прутиками. И потом, так и не попросившись
ни к кому переночевать, ушли в сторону железнодорожной станции...
А через неделю со стороны райцентра по тракту, нещадно ревя по гладкому
уже, как фарфор, зимнику, приползли "Камазы" с прицепами - они волокли
красные кедровые бревна, гору теса. И с ними явилось человек семь
плотников. Эти люди прежде всего сколотили себе в тайге, под сопкой,
жилье-времянку с топчанами, зарядили дровами привезенную с собой железную
печку. И принялись строить дом для англичанина, сверяясь с длинными
чертежами.
Народ в Весах никогда не выказывает любопытства к чему-либо, пока не
пригласят посмотреть и высказать мнение. К тому же Николай Иванович яснее
ясного все объяснил. Да и своих забот у местных мужиков выше головы, хоть и
демократия во дворе, - вот-вот ледоход, а там паводок, время плоты вязать и
вниз, до енисейской протоки протаскивать. А поскольку на пути следования -
камни, шивера, течение бешеное, жердями не удержать, на плоты спереди и
сзади крепятся движки с винтами... а вдруг откажут?!
Надо проверить-перепроверить досконально, в полный голос, как Лидию
Русланову, все моторы... И длинные жестяные лодки подлатать. И патроны
набить от медведя шатуна или человека лихого жиганами. И сети зачинить, и
сапоги резиновые, одежду поправить...
Так что некогда местному народу, некогда глазами лупать.
Но имелись и в Весах вечные бездельники-наблюдатели. Это знаменитая
пропойная троица: Генка по кличке "Есенин", тоненький, как мальчишка, но
пухломордый, с сонными светлыми глазами, веки зависают до зрачков;
трепещущий от пьянства, как осиновый лист, остроносый, с железными
челюстями Павел Иваныыч, некогда капитан катера; и Платон Михайлович, пузан
под центнер с черной бородищей, этот все время курит махорку и дышит с
громкой одышкой, но выпить может за один присест литра полтора водки. Вот
эти-то представители староверовского села и наблюдали с тоской всю весну,
как молчаливые рабочие рубят дом иноземцу. Трудятся от темна до темна,
молчком, как будто сами нерусские, и ни разу не было видно, чтобы
пили-гуляли.
- Видать, долларами плотят, - прохрипел Платон. - Если долларами, то пить
нельзя.
Проходивший мимо Николай Иванович словно на столб наткнулся, насупился:
- Вы что тут, ворон ловите?? Если что слямзите, яйца оторву. Держаться на
расстоянии двести метров, ясно?
- Ясно, - вздохнул-прохрипел Платон, как бы наиболее соответствующий из
тщедушной троицы для переговоров с могучим покровителем и переводчиком
англичанина. - Учимся труду.
- А это всегда пожалуйста. Учитесь, учитесь и учитесь. Но дополнительной
работы нет и не будет, у нас все по договорам рассчитано...
К концу июня жилье англичанина было готово, длинное, с пристройками -
мастерской, гаражом, и отдельно отстоящими баней и клетью. Первый этаж дома
рабочие облепили ярким, как пионерский флаг, кирпичом (от пожара), а вокруг
воздвигли двухметровый лиственничный заплот - теперь ничего не видать, что
во дворе делается. Разве что если на сопку взлезешь и сверху, из тайги
посмотришь. Дом красиво так вознесся у реки на взгорке, словно век тут
стоял. Да еще по непонятному настоянию хозяина красноватые венцы и белый
тес обработали напылением, особой химией - и стены стали темны, будто и
вправду строение пережило все революции нашего века... О современной жизни
говорила только телевизорная антенна на крыше, покрытой сверкающей белой
жестью. Да еще над баней в небе вертелся, позванивая, небольшой пропеллер -
наверное, чтобы свет был, когда в селе пропадает электричество.
Наконец, и хозяйка с сыном приехали - конечно, одеты не по-русски. Впрочем,
сейчас и наша молодежь наряжается - будь здоров. Но эти уж больно смешны
были - дама в шляпе, в тонком зеленом пальто с разрезом и краснорыжей лисой
на шее, а малыш в синем с белыми полосками, как бы в матроске, с зонтиком в
руке.
И зачем ему зонтик - здесь если гроза выкатится, лучше домой бежать: и
зонтик тебе ветром вывернет, и штаны к ногам дождем сдерет...
А потом месяц или два жители Весов не видели толком иноземцев. Только со
спины, только выезжающими на мотоцикле из ворот или верхом на тракторе -
да, да, семья купила небольшой трактор.
Японский или южнокорейский - с иероглифами. Хозяин сам за рулем, с
двухствольной "вертикалкой" на ремне - наверное, медведей боится. Местные
наблюдатели не сразу сообразили, что это за ящики (три или четыре штуки)
вывозят новые жители Весов время от времени за озера, к полям, засеянным
гречихой, и оставляют под надзором мальчонки с книгой в руке. Как-то
побрели бездельники гуськом на полусогнутых, прячясь в душных подсолнухах,
- подсмотреть... Прислушались - гудит что-то в коробках... может,
приемники? Голос ЦРУ ловят? Только вот дощечки грязноватые, русского
производства... Для маскировки? А тут и Генку "Есенина" пчела в лоб ужалила
- враз опухла переносица, глаза стали как у японца... Наконец, дошло -
ульи! Ишь ты, медом решили разжиться, небось, торговать будут. А что, дело
дорогое, хороший мед нынче на вес золота. А можно еще и медовуху гнать...
