уполномоченному о депеше, которую я сегодня утром отправила на
Землю.
Он заколебался.
-- Агнесса, ответа пока нет, зачем заранее расписывать?
Она оборвала его. Эта женщина, следовало признать, была не
только чертовски красноречива, не только яростна в своих
симпатиях и антипатиях, но при всей страстности характера
гораздо организованней Барнхауза. Еще до того, как она
заговорила от имени их обоих, я понял, что Питера Барнхауза и
Агнессу Плавицкую объединяют не одни лишь служебные связи.
-- Вы трусите, Питер! -- бросила она,- И позволяете ему уйти
победителем, а никакой он пока не победитель. Я сделаю то, на
что вы не решаетесь. Мы, Штилике,- она подчеркнула голосом это
"мы", и громкий перезвон колокольцев утвердил ее слова,-
сегодня отправили рапорт на Землю с требованием лишить вас всех
полномочий и отозвать с Ниобеи. Можете быть уверены, ваши
действия охарактеризованы со всей объективностью как
недопустимые, вредные и противоречащие всем программам освоения
Ниобеи.
Пока Агнесса говорила все это, главный администратор
Космической Базы был безгласен, растерянно опустив голову.
Все-таки тяжко мужчине показывать другому мужчине, что он попал
под женский каблук. Я сказал сколько мог спокойней:
-- Очень жаль, Барнхауз, что вы не начали нашей беседы с
этой депеши. Было бы поменьше социальной философии в нашем
споре и побольше организационных проблем. Скажу от души: желаю
вам полного неуспеха в ваших просьбах к Земле. И, в отличие от
вас, не буду скрывать, что сегодня же тоже направлю на Землю
депешу, где изложу свое понимание дел на Ниобее.
-- Потребуете отстранения Барнхауза? -- спросила она с
вызовом.
-- Нет, почему же? Ваш шеф -- отличный администратор.
Наверно, не слабей своего знаменитого деда, о котором сегодня
столько вспоминалось. Энергия и деловитость в крови у
Барнхаузов, я это учитываю. Даже вашего удаления не попрошу,
Агнесса, хотя и мог бы, причин для этого достаточно!
Я вышел. Надо было спешить в больницу.
9
В больнице к Ирине меня не пустили.
-- Ирина Миядзимо умерла,- сказал в приемной врач.- В палате
только что прилетевший Джозеф Виккерс. Я считал нужным вас
встретить и предупредить. Конечно, если вы пожелаете...
-- Не пожелаю,- сказал я.- С Виккерсом я встречусь позже.
Спасибо за предупреждение.
Теперь надо было идти на станцию космической связи. Я
известил Землю, что общего языка с Барнхаузом не нашел, и
попросил для себя чрезвычайных полномочий. Вспомнив, как
Барнхауз издевался над старинным званием "чрезвычайный и
полномочный посол", я пожал плечами. В старых речениях, даже на
слух странных, было много пригодного и для нашего времени.
После этого я вернулся в гостиницу и, не зажигая света, сел в
кресло. Мысли свои следовало привести в порядок.
Гармодий с Аристогитоном закатывались, в окнах темнело.
Нигде в космосе нет таких красивых закатов, как на Платее и
Ниобее. Небо пылало тысячью разнокрасочных пожаров. Я вяло
вглядывался в мистерию заката и думал о Барнхаузе и его
подруге. Послать депешу на Землю придумала Агнесса, он
подчинился ее настоянию. Вот же проницательная женщина: ни
единой секунды не верила, что со мной удастся соглашение, и
тайно нанесла предупредительный удар! А Барнхауз верил, что
сумеет меня переубедить. Иронизировал, ерничал, пускался в
философские отвлеченности -- старался зажечь мою холодную душу,
они ведь оба видят ее холодной и бесчувственной. А когда не
вышло, расплакался по-ребячьи. Еще недавно, при наших с ним, в
общем-то, мирных отношениях, и он мне не нравился, и она еще
больше не нравилась. А сейчас оба пошли стеной против меня, и я
начинаю им даже в чем-то симпатизировать. Как она просила быть
помягче с ним, как умоляюще подрагивали ее колокольчики! И
ненавидела, и умоляла, и оскорбляла, и унижалась -- все сразу.
Любовь, конечно. Нет, любовь не для таких местечек, как Ниобея.
Чудовищно неделовое, абсолютно несправедливое чувство! Кто-то
вдруг становится важней всех людей, чуть ли не единственным в
мире, а чем он лучше миллиардов других? Для возвеличивания
одного способна губить целые народы -- вот что такое любовь!
"Неделовое", "несправедливое", "необъективное", с горечью
думал я. "Не для таких местечек, как Ниобея!" А сам ты? Или не
влюбился? Или все, что делал на этих двух планетах, не шло' под
знаком несправедливого и неделового чувства? Сучок в чужом
глазу разглядел, а как с бревном в собственном? Вот скоро к
тебе придет муж женщины, в которую ты так глупо, так горько
влюбился. Что скажешь ему, сухой чинуша, бездушный космический
бюрократ, высокомерный вельможа? Что вдруг потерял голову, стал
необъективен, несправедлив, пристрастен, и от таких неделовых
чувств погибла молодая женщина, его любимая женщина, столь
дорогая и тебе?.. Осмелишься ли на признание? Найдешь в себе
силы на честный ответ?
Виккерс пришел, когда закат отпылал и снаружи стало темно.
Он отворил дверь и сказал в темноту:
-- Штилике, вы здесь?
-- Входите, Виккерс,- сказал я.- Сами зажгите свет.
Он зажег свет и сел против меня. Он был страшен. За
несколько дней, что мы не виделись, он постарел лет на десять.
Некоторое время мы молчали, потом он сказал:
-- Она так и не пришла в сознание перед смертью.
-- Она не пришла в сознание,- повторил я бесстрастно.
Мы еще помолчали.
-- Ничего не выйдет, Штилике,- сказал он с болью.- У вас не
получится спокойствия, хоть и силитесь быть спокойным.
-- Нет, почему же? -- сказал я неопределенно. Я хотел, но не
мог сказать что-либо ясней. Я не знал, зачем он пришел ко мне.
-- Я хотел вас убить,- сказал он,- Я тешил себя этой мыслью:
надо, очень надо отомстить вам за гибель Ирины. Но вот гляжу на
вас и понимаю: не смогу вынуть оружие. Взял с собой пистолет,
но... не могу.
-- Выше ваших сил стать убийцей?
-- Глупости, Штилике! И рука не дрогнет, если захочу убить.
Не хочу -- потому и не могу. Посмотрел на вас и понял: какая
это месть -- убить? Оставить вам жизнь -- это месть! Посмотрите
на себя в зеркало, Штилике, вы за одну неделю так
переменились... Вы сами мстите себе -- это горше, чем пуля в
сердце.
-- Зачем вы пришли ко мне, Виккерс? Произошла трагедия, не
будем разжижать ее жалкими словами.
-- Штилике, ненавижу вас! -- У него задрожал голос.- Всей
душой ненавижу. Но вижу и ваше горе. И знаю, что оно не меньше
моего. Вы любили Ирину.
-- Я не давал вам повода...
-- Не лгите! Вы влюбились в Ирину в тот самый час, когда я
привел ее к вам. Я это увидел тогда по вашему лицу, услышал в
голосе.
-- Повторяю, я ничем не выдавал себя.
-- Не выдавали, верно. Но, значит, было что выдавать? Этим
одним вы выдаете себя. Штилике, я сам влюбился в Ирину с первой
встречи, с первого взгляда, с первого слова, сразу и навсегда.
Мне ли не понять, что и с другим это может произойти?
-- Я чист перед вами, Джозеф.
Он горько покривился.
-- Знаю, все знаю. Ирина перед отлетом на Ниобею сказала,
что вы полная энциклопедия всех предписанных добродетелей. Даже
страшно быть рядом с таким безгрешным, так она сказала. Но
видите ли, Штилике, ее покоряло все удивительное. А что
удивительней, чем нестарый мужчина с ангельскими крылышками на
плечах и с громкой славой звездопокорителя? Я ревновал вас,
Штилике. Я боялся потерять Ирину. И потерял ее. И вы виновны в
том, что ее нет ни для меня, ни для нее самой, ни даже для вас.
-- Трагичные обстоятельства...
-- Обстоятельства были подвластны вам. Я разговаривал с
Мальгремом. Вероятно, ему ампутируют ногу, левая рука тоже не
скоро поправится. Но сознание у него не ампутировано. И он
рассказал, как уговаривал и Ирину, и вас, чтобы она не ходила
на мерзкое пиршество каннибалов. Вы могли запретить ей, но не
захотели.
-- Я не оправдываюсь, Джозеф.
-- У вас нет оправданий! И если я не убиваю вас, то лишь
потому, что сознание своей вины вам горше, чем расставание с
жизнью. Вам предстоят мучения, куда тяжелей обычной смерти. Я
жалею вас, Штилике, что назначаю вам такую безмерную кару, хоть
вы и не поймете моей жалости, такие чувства вам неведомы.
Я не выдержал:
-- Чего вы хотите, Виккерс? Давайте кончим нашу странную
беседу.
-- Мы только начинаем ее, Штилике.- В его глазах загорелся
злой огонь.- Совершено злодеяние, надо мстить. Или вам и такое
человеческое чувство незнакомо?
-- Вы только что сказали, что отказываетесь от мести.
-- От мести вам! Ибо вы и без моей мести неизбывно наказаны.
-- Вы хотите мстить бедным нибам?
-- Не бедным, а подлым! Хоть на час станьте обыкновенным
человеком, вы же не статуя святого, вы же пока живой. Взываю к
вашей чести! К вашей любви к Ирине, наконец!
Он уже не говорил, а кричал. Я приказал себе соблюдать
сдержанность.
-- Как же вы собираетесь мстить, Джозеф? Разыщете, кто из
нибов напал на нас, и устроите космический показательный
процесс?
Виккерс в бешенстве топнул ногой, на губах вскипела пена. Он
размахивал руками и наступал на меня.
-- Истребить всех! Земля запретила являться вооруженными к
аборигенам планет. Но для каждого правила есть исключения.
Лететь с оружием на Ниобею и пустить оружие в дело! Потом
можете арестовать меня, Штилике, но сейчас не мешайте. Молю вас
вашим чувством к Ирине -- не мешайте мне отплатить за ее
гибель!
Он выкричался и умолк. Вряд ли он хорошо помнил, что в
неистовстве наговорил. Но намерение его было ясно. Я сказал:
-- Я арестую вас раньше, чем вы отправитесь на Ниобею. Пока
у меня в руках власть, я не дам вам воли на преступление.
Виккерс быстро пришел в себя. У этого человека бешенство
редко бывало горячим, он чаще леденел, впадая в исступление.
Только что он кричал и судорожно дергал руками. Теперь каждым
размеренным словом веско подчеркивал угрозу:
-- Доктор Штилике, не становитесь у меня на дороге. Это
опасно, поверьте. За смерть Ирины я вас уже простил. А что до
дальнейшего, то предупреждаю: и рука не дрогнет, если появится
нужда...
Он быстро повернулся и ушел. Я не успел ничего ему сказать
вдогонку. Да и не хотел что-либо говорить. Виккерса надо было
вывести из тяжелого состояния. Косморазведчик, потерявший
душевное равновесие, непригоден на дальних планетах. Но он впал
в ярость, любое мое слово могло лишь усилить неистовство.
Завтра, послезавтра, думал я, отправят тело Ирины на Землю,
будет еще время встретиться, что-то по-доброму решить. "Завтра,
послезавтра..." Я постепенно цепенел от душевной усталости, все
мысли выветривались из головы. Так и заснул, не выбираясь из
кресла.
Утром Ирину укладывали в саркофаг с консервирующим газом,
чтобы нетленным доставить тело на Землю. В прозрачном саркофаге
она выглядела красивей, чем в жизни, я долго не мог оторвать от
нее глаз. И как десять лет назад, когда умирала Анна, я с
горечью думал о том, как несправедлива судьба: лучшее, что мне
было начертано в программе жизни, я уже выполнил, а ей бы жить
и жить. Нет, выбрали ее, а не меня! Непереносимо, чудовищно
несправедливы были эти две смерти, две скорбные вехи в моей
жизни.
В морг вошел Виккерс, холодно поклонился. Я смотрел, прошла
ли ярость. Он не пожелал встретиться взглядами -- глядел на
одну Ирину. Ярости нет, ожесточение не прошло, думал я, уходя
из морга. Потом заперся в номере и два дня никуда не выбирался.
Даже на звездолеторемонтные и механические заводы -- я на них
еще не бывал -- идти не хотелось. Вокруг меня на Платее густела
атмосфера вражды, я не имел противогаза против носящегося в