Впрочем, за короткое пребывание на Ниобее я не успел хорошо
освоить этот довольно сложный аппарат. И я понимал, что нибы
правомочны не поверить, наше поведение не могло показаться
дружественным. Меня и Виккерса тревожили доносящиеся из леса
гуды. Нибы крались вокруг: вероятно, выбирали место поудобней,
чтобы напасть.
-- Скоро стемнеет,- сказал Виккерс.- В темноте они нас
перебьют. Давайте побежим, Штилике.
-- Не могу,- сказал я.- Может, вам поспешить на станцию
одному? Некоторое время я продержусь в каком-нибудь укрытии, а
вы с двумя пилотами придете за мной.
Оставлять меня Виккерс не захотел. Мы продолжали тащиться
через лес. Гуды нибов становились громче. Теперь они доносились
со всех сторон, нибов прибывало. И все трудней дышалось -- в
воздухе густела пыль, разило серой. Почва временами
вздрагивала. Позади нас вдруг разлилось сияние -- забушевал
новый кратер. Тяжкий грохот взрыва заглушил все звуки. Я
зацепился ногой за ветку и упал. И словно в ответ на мое
падение, в лесу разразились яростные вопли. Нибы надрывались:
видно, подбадривали друг друга на нападение. Я сказал Виккерсу,
что надо срочно найти убежище, иначе нам несдобровать.
Мы в это время пробирались мимо заброшенного поселка нибов.
Виккерс предложил укрыться в одном из домиков-шатров. Когда мы
подобрались к домику, многоголосый гуд превратился в бешеный
рев: нибов явно разочаровало, что мы стали для них менее
досягаемы.
-- Пока можно не опасаться нападения,- устало сказал
Виккерс.- Но не будем обольщаться, Штилике, они попытаются нас
захватить. Буду стрелять в любую тень, которая появится у
входа.
Нападение совершилось быстрей, чем мы ожидали, и не со
стороны входа, а сверху. На крышу обрушились тяжкие удары, со
свода посыпались пыль и осколки кладки. Крыша не выдержала и
обвалилась, в отверстие стали падать кроваво-красные камни,
целая груда их выросла посередине шатра. Непереносимый жар
наполнил тесное пространство.
-- Вот же бестии,- прошептал задыхающийся Виккерс.- Мальгрем
говорил, что они умеют выуживать жар из кратеров, но нападать
раскаленными камнями!.. Что делать, Штилике?
-- Нападает взорвавшийся неподалеку вулкан, а не нибы,-
сказал я.- И если он повторит нападение, нас изжарит в этом
каменном склепе, как в печи. Бежать, и поскорей.
Мы выскочили наружу. На мне загорелся комбинезон, когда я
прыгал через раскаленные камни, на Виккерсе тоже затлела
одежда. Невидимые нибы встретили наше появление взрывом дикого
гуда. Вулкан снова выбросил в воздух облако раскаленных камней,
они посыпались вокруг, но, к счастью, ни один не попал в нас.
Мы кинулись в сторону от места, откуда летели камни. Нибы
тоже удирали, гуды оборвались. Позади, над кратером, вздулось
багровое сияние, лес пронзительно озарился. Уже не одни камни,
но брызги и сгустки лавы проносились над лесом. Новый взрыв
потряс почву, я не устоял на ногах. И пока, цепляясь руками за
кусты, я пытался подняться, облако светящихся камней и лавы
обрушилось на меня и засыпало ноги. Отчаянным рывком я вырвал
себя из горнила, но встать и идти уже не мог. Бежавший впереди
Виккерс остановился, рванулся назад, наклонился надо мной. И по
ужасу в его глазах я понял, что ранен тяжело.
-- Идите один, Джозеф,- сказал я.- Давайте рассуждать
здраво...
-- Плевал я на ваши здравые рассуждения! -- огрызнулся он, я
услышал отчаяние в его голосе.- До станции я вас дотащу.
Виккерс схватил меня и понес. Но нес он как-то странно --
держал на руках голову и спину, и я понял: вероятно, у меня
изранены и сожжены ноги. Я не видел своих ног, не хотел
спрашивать, что с ними, только вяло думал: "За развороченные до
костей ноги взяться нельзя. я теперь не человек, а обрубок
человека, вот он и несет меня, как обрубок". И еще я думал --
спокойными, холодными мыслями,- что нести меня не надо, он все
равно не донесет, я по дороге умру, так зачем ему подвергать
еще и себя опасности, вулкан ведь вот-вот исторгнет новую груду
камней.
-- Джозеф,- прошептал я.- Не надо...
-- Дотащу! -- хрипло крикнул он.- Все равно дотащу! Берегите
дыхание, Штилике, на станции вам поможем. Молчите, слышите!
Я замолчал. В голове замутилось, все расплывалось перед
глазами. "Умираю!" -- подумалось мне. Сквозь расступившуюся на
миг пелену я вдруг увидел огненный смерч, пронесшийся у моего
лица, услышал надрывный вопль Виккерса. Внезапно почувствовал,
что лежу на траве. Теперь я знал: меня никто не несет на руках,
Виккерс, наверно, мертв, я тоже мертв, только почему-то ощущаю
это запоздавшим погаснуть сознанием.
10
Проступило чье-то лицо, исчезло, слышались голоса,
замолкали, снова слышались, пустой свет в глазах сменился
пустой тьмой. Потом почудилось, что на меня смотрит Барнхауз,
только лицо его расплывалось, колебалось, его раздувало и
прессовало, но, меняя очертания и величину, оно было, и я
заговорил с Бранхаузом:
-- Где я?
Голоса своего я не услышал, зато ответ раздался в моих ушах
отчетливо, и он прозвучал несомненным голосом Барнхауза:
-- Вы на Базе, Штилике. Вас благополучно доставили сюда.
Врачи делают все возможное, можете мне поверить.
У меня хватило сил на новый вопрос:
-- Что с Виккерсом?
Голос Барнхауза странно отдалился, он звучал теперь, словно
из другой вселенной, лицо главного администратора Базы пропало
во тьме, тьма стала пустой и беззвучной. Но в мое гаснущее
сознание проникло, что Виккерс рядом со мной, однако врачи не
могут привести его в чувство. Спустя некоторое время снова
высветилось. По комнате ходил врач, он что-то сказал, я не
расслышал. Я скосил глаза: я лежал на кровати, на соседней
лежал Виккерс, я увидел его ясно -- он был бледен, глаза
закрыты, руки недвижно покоились поверх простыни. Я снова ушел
в пустую тьму.
Новое возвращение сознания было более четким. У кровати
сидел Мальгрем с перевязанной левой рукой, к стулу он прислонил
свой костыль. Врач держал мою ладонь, чем-то мазал пальцы. Я
повернул голову: Виккерс по-прежнему лежал на соседней кровати
и был по-прежнему бледный и неподвижный.
-- Он жив? -- прошептал я.
-- Пока жив,- ответил врач,- Но состояние очень тяжелое.
-- Могу я с ним говорить? -- спросил Мальгрем и показал на
меня глазами.
-- Можете,- сказал врач.
Мальгрем сперва молча глядел на меня, потом нерешительно
пожелал выздоровления. Хорошо помню, что я усмехнулся. Еще
никто не разъяснял мне моего состояния, но я уже был уверен,
что ног нет. Вместо ответа я вытянул руку и ощупал пальцами
кровать. Под пальцами чувствовался только матрац -- то, что
осталось от моего тела, было короче, чем доставала протянутая
рука. Мальгрем побагровел, тяжело задышал.
-- Не будем говорить о здоровье,- сказал я. Вероятно, мне
потребовалась целая минута, чтобы произнести эту фразу. И еще
минута понадобилась, чтобы попросить Мальгрема: -- Роберт,
расскажите, как мы очутились на Базе.
-- Вас принесли на станцию нибы,- сказал он. И это было
единственное, что он сообщил в то первое наше свидание, у меня
снова отказало сознание.
Теперь я приходил в себя чаще, оставался в сознании дольше.
И почти всегда, открывая глаза, я находил у постели Мальгрема
или Барнхауза. А на соседней кровати лежал Виккерс, все такой
же бесчувственный, бледный, неподвижный. Пришел и пилот Петров,
от него я узнал, как нас спасали. Оба они, он и второй пилот,
очень встревожились, когда поблизости от станции взорвался
новый вулкан, а ни я, ни Виккерс не возвращались. Уйти от
станции не позволял мой запрет, они вышли наружу и
прислушивались, не раздастся ли где наш крик. Уже к ночи из
леса стали выходить нибы. Сперва появилась одна маленькая
группка, они взволнованно гудели, показывали на лес, звали
туда. Один из пилотов остался на станции, другой поспешил в
лес. Нибы вели его в самую гущу деревьев: камни, выбрасываемые
из кратера вулкана, в густом лесу были не так опасны, как на
открытом месте. Вскоре пилот встретился с основной массой
нибов, они несли на руках меня и Виккерса. Пилот, увидев в
каком мы состоянии, бросился готовить машины к отлету. К тому
времени, как нас принесли на станцию, оба планетолета были
выведены на стартовую площадку. В одну машину погрузили меня, в
другую Виккерса, оба мы не приходили в сознание. Нибы
оставались на станции до отлета, волновались, гудели, бегали
вокруг планетолетов...
-- Мы с Виккерсом думали, что они готовят на нас нападение,-
сказал я Мальгрему.- А они хотели нас спасти! Как мы ошибались
в этом народе! Как ошибались!
-- Народ удивительный,- согласился он.- У них выработалось
предчувствие вулканических извержений. Вероятно, они хотели
увести вас подальше от опасного места до того, как начнется
извержение, а вы не поняли их. Теперь я думаю, что и станцию
они в свое время заставили перенести, потому что предвидели
извержение на ее прежнем месте.
В одну из ночей я услышал голос Виккерса. Он не открывал
глаз, в сознание не пришел, но заговорил. Его томил бред, он
бормотал, захлебываясь словами, всхлипывал, временами
вскрикивал. Я вслушивался в его голос, старался понять, что
наполняет его помраченный ум. Виккерс грезил прошлым, он заново
переживал то, что давно уже стало смутным воспоминанием: и
мальчишеские обиды, и провал на первом экзамене в
космонавигаторы, и выбор пути после блестящей защиты диплома, и
скоропалительное решение поступить космоэкспертом в компанию
"Унион-Космос". Часто и горячо он повторял имя Ирины. Вся
короткая их жизнь раскручивалась в его ярком бреду -- слова,
взгляды, дни разлук и встреч...
А когда, уставая от бреда, Виккерс замолкал, я думал о том,
что мы скоро умрем и надо напоследок на чем-то самом важном
сосредоточиться, что-то самое нужное выполнить. Я размышлял о
нибах, о станции, о Базе, о Барнхаузе, о Мальгреме.
Пробудившееся сознание диктовало новые планы и мысли, и я
прикидывал, что принять, а что отбросить. Но прежде всего надо
было добиться ясности о собственном состоянии.
-- Поговорим откровенно,- предложил я врачу.- Не как больной
с врачом, даже не как мужчина с мужчиной, а как астросоциолог с
астробиологом. Мне нужно отдать важные распоряжения. Я знаю,
что должен умереть. Люди, от которых осталась половина
туловища, не вправе считать себя жильцами на этом свете.
-- Мы делаем все, что можем,- сказал он осторожно.- У вас
обширные ожоги на теле.
-- На сохранившемся остатке тела, хотите вы сказать? Сколько
дней осталось жить Виккерсу?
-- Дня два-три,- ответил врач.- Тело, в общем, в хорошем
состоянии, но мозг... Вы ведь знаете, что сожженные мозговые
клетки регенерации не поддаются.
-- Знаю. Итак, три дня. А мне? Только без утешений. Я не из
тех, что ахают и распускают нервы. И отдаю себе отчет, что
полусожженный человек не жилец на этом свете. Я уже говорил об
этом.
-- Не знаю,- сказал врач.- Поверьте, не притворяюсь. Вы
демонстрируете возможности, которые отсутствуют у обычных
людей.
Я через силу засмеялся. Мне казалось, что я понял, куда он
клонит. Все же я уточнил:
-- Понимаю вас так, что я уже должен был умереть в вашей
палате?
-- На Ниобее,- поправил он,- Еще на станции. А вы не умерли.
И здесь живете. И сохраняете ясное сознание. Вашу жизнь
поддерживает сейчас не наше лечение, а ваша собственная воля,
мы лишь помогаем ей. Поэтому спрашивайте самого себя, сколько
вы приказываете своему телу жить. Вы хотели честного ответа,
