изнурен. Мне кажется, тебе больше знакомы шалости, а не труд.
Он поглядел на меня с презрением.
- Я не собираюсь подвергать сомнению ваши интеллектуальные
способности. Вряд ли существовал более тупой осел, чем вы. Даже слепая
летучая мышь увидала бы, что я только что появился на свет.
- Из чана? - спросил я глухо.
- Откуда же еще?
- Зачем же ты говорил о годах работы?
- Без коварства с такими, как вы, нельзя. Вас интересуют пустяки. Сто
лет я работал или ни единой минуты - какое это имеет значение?
Я так глубоко задумался, что не слыхал телефонного звонка.
- Возьмите трубку, - сказал мальчик. - И пошлите к черту того, кто
мешает нам разговаривать.
Это был Мартин.
- Час ночи, профессор. Напоминаю, что пора спать.
- Я уже сплю, - сказал я. - И вижу страшный сон, Мартин.
- Лучше видеть плохие сны, чем проводить ночи без сна, - заметил
Мартин. Он любил изрекать максимы, почерпнутые из романов мисс Вудворт.
Я повернулся к мальчику. Надменно закинув крохотную голову, он
смотрел на меня свысока. Это был, конечно, я - вот отчего он показался мне
знакомым. Этот отвратительный уродец был собран из моих черт, нашпигован
моими мыслями, озвучен моими словами. Я не мог его принять, это было
слишком чудовищно!
- Скажете ли вы наконец, что вам нужно? - сварливо поинтересовался
мальчик. - Я ведь уже объяснял, что спешу.
Я закурил сигару, мне надо было успокоиться.
- Вы оглохли, профессор?
- Нет, я хорошо слышу. Вы куда-то спешите. Я хотел бы знать, куда вы
спешите?
На этот раз он, кажется, искренне удивился.
- Как - куда? Наружу! Если вы не глухой, то слышали, чего мне надо. Я
поиграю земным шаром, потом брошу его себе под ноги. Надеюсь, он далеко не
откатится. И я намерен полюбоваться своими памятниками. Вы имеете
возражения?
- Только одно: сейчас ночь, а земной шар не везде освещен. Вам
придется переночевать в нашей гостинице.
Он грозно нахмурился. Мне кажется, он колебался, не ударить ли меня
ногой.
- Что за тон, профессор? Придется! Это мне, что ли, придется? Поняли
вы наконец, с кем разговариваете?
Теперь я крепко держал себя в руках.
- Простите, я не хотел вас оскорблять. Я очень бы попросил вас
соскочить со стола и пройти за мною...
- Я пойду впереди вас, - сказал он высокомерно. - Показывайте, куда
идти.
Из лаборатории в гостиницу можно попасть по коридору. Гостиница -
небольшая, на полсотни номеров - была роскошна. Обслуживание в ней вели
автоматы: электронные швейцары охраняли здание, электронные горничные
убирали, электронные официанты подавали еду и вина. Она предназначалась
для наших гостей - акционеров, военных экспертов, членов парламента. Но
мне больше некуда было девать мальчишку.
- Ваш номер - первый! - сказал я. - Три личных комнаты, ванная,
гостиная на двадцать человек. Карточка занумерованных вин и блюд на столе,
номер набирайте на клавиатуре.
- Здесь неплохо, - сказал мальчик, задирая голову. - До утра побыть
можно. Этот ковер ручной работы? Не забудьте положить ключ на столик.
- Покойной ночи! - сказал я и поклонился.
Он повернулся ко мне спиной.
Я возвратился в лабораторию и в изнеможении упал в кресло.
Голова моя шла кругом. Я, кажется, заплакал.
*
Потом я сказал себе: слезами горю не поможешь, и заходил по
лаборатории. Мне лучше думается, когда я хожу. В ту ночь я не ходил, а
бегал. За стеной мерно гудел Электронный Создатель, осуществлявший на
холостом ходу самопроверку и регулировку. Это единственная в мире машина,
не нуждающаяся в постороннем наладчике: она сама налаживает и исправляет
себя. В бешенстве я пригрозил Создателю кулаком. Он налаживал себя, чтоб
выдать злую карикатуру, исправлял для искажения. Все его миллионы киловатт
работали на беспардонное, бесцеремонное вранье! Я топал ногами, обзывал
его последними словами. Утомившись, я прилег на диван. Мне было до того
плохо, что пришлось принимать лекарство.
- Ладно, - сказал я себе, глотая пилюли. - Ты откричался, пора и
порассуждать. Он, конечно, исказил тебя. Но почему? Неверная запись
генетической формулы или неправильная материализация формулы в зародыше? А
может, что-нибудь третье?
Нет, третьего быть не могло. В реакторных чанах человеческий зародыш
развивается, а не создается. Они не могут прибавить ему ни одной
существенной черты, отсутствующей в зародышевой клетке, - простая
столовая, удовлетворяющая потребность зародыша в пище. Конвейерная линия
чанов к искажению моего образа отношения не имела. Карикатуру на меня
сотворил Электронный Создатель. Он один отвечает за этого отвратительного
мальчишку.
Мысль о неправильной материализации генетической формулы я тоже не
мог принять. В конце концов, это техническая операция - подобрать по
расчету нуклеиновые кислоты. Любой школяр, не задумываясь, подставит в
алгебраическое выражение численные значения величин, это задачка для
начальных классов, а не для Электронного Создателя. Зародыш монтируется
правильно, в этом нет сомнений. Если бы Создатель совершал такие грубейшие
ошибки, как неправильная сборка зародышевой клетки, то грош бы ему была
цена, а заодно и мне.
Дело тоньше, дело гораздо тоньше!
Остается одно: генетическая формула записана с ошибками. Электронный
Создатель не разобрался в моих мыслях, неправильно прочитал биотоки мозга,
все дальнейшее было лишь развитием этого первоначального искажения. Но что
помешало произвести правильную запись? Почему он так обидно отобразил меня
двенадцатилетним мальчишкой? Не мог же Создатель прочитать в моем мозгу,
что я карликового роста, - у меня метр семьдесят семь, откуда же взялись
эти проклятые метр сорок? И вообще - случайны ли эти искажения или
закономерны? Несовершенства первого воспроизводства человеческого образа -
или природные свойства воспроизводящего аппарата?
Повторятся ли они в следующем акте творения моего двойника или
бесследно исчезнут?
- Надо проверить, - сказал я себе. - Стань под облучатель - и через
три дня ты узнаешь, таков ли твой новый двойник, как первый.
Я с содроганием отбросил эту мысль. Я заспорил с собой. А если ошибка
Электронного Создателя повторится? Один такой мальчишка способен уложить
меня в гроб, двоих я не вынесу! Нет, этот путь не для меня.
- Не дури! - сказал я себе. - Ты ученый. Ты должен со всем научным
тщанием...
- Глупости! - крикнул я на себя. - Я прежде человек, а потом ученый.
Если я еще раз увижу это мерзкое создание, я стану убийцей. Ты хочешь,
чтобы я гонялся за ним с ножом в руках?
- Я хочу, чтобы ты успокоился, - возразил я себе, пожимая плечами. -
Что за дурацкая манера - орать на самого себя! Пойми, у тебя нет никаких
других возможностей проверки.
- Чепуха. Я вижу тысячи иных вариантов. Разве я не могу воспроизвести
кого-нибудь другого, хотя бы того же Мартина или Пьера, и посмотреть,
соответствует ли их образ оригиналу?
- Можешь, конечно, - согласился я с собой. - Но если Мартин будет
воспроизведен точно, это не решит загадку, почему Электронный Создатель
наврал, воспроизводя меня. Нет, дружок, нужно еще раз повторить на себе, а
потом, найдя причину искажений, перемонтировать Создатель. У докторов
принято новые лекарства испытывать на себе. Наука без жертв не движется,
дорогой!
- Ненавижу жертвы! Слушай мой новый план. Создатель воспроизводил
меня по моим мыслям о себе. Сотни людей тоже думают обо мне. Почему мне
этим не воспользоваться? Я приглашаю знакомого человека, навожу его на
мысль обо мне, а Создатель записывает.
- Пожалуй, можно и так. Решено: записываем первого, кто появится
завтра в лаборатории.
Я рухнул на диван и, измученный разочарованиями этой ночи, быстро
уснул.
Первым появился О'Брайен. Восторженный карлик часто навещал меня. Он
хотел знать, как идет дело, обещавшее солидную жатву денег, и как себя
чувствую я. Приходя, он совал свою рожицу в бумаги и книги, чертежи
механизмов и образцы питательных сред из чанов. Дурно пахнущие коллоидные
растворы восхищали его не меньше, чем гигантские размеры Электронного
Создателя.
- Здравствуйте, Крен! - пропищал он, хватая своими лапками мою руку.
- Всю ночь думал о вас. Это счастье для нашей фирмы, что вы живете на
свете.
С О'Брайеном я церемонился еще меньше, чем с остальными директорами
компании.
- В чем же ваше счастье, дорогой О'Брайен?
- Как в чем? Вы делаете нам золото, профессор. Чем вы заняты, Крен?
- Собираю схему. Не обращайте внимания, сидите спокойно. Думайте обо
мне.
- Думать о вас истинное наслаждение для каждого из нас!
- Поговорим о золоте, О'Брайен. Зачем оно вам нужно? Лучше одеваться,
сытней питаться?
- Вы смеетесь, профессор. Пятнадцатый год я питаюсь одними сухарями.
Увы, хорошая еда для меня - несбыточная мечта! Крен, а вы? Я имею в виду
разные пикантные блюда - первое, второе, десерт... Хи-хи-хе, по глазам
вижу, по глазам - вы лютый чревоугодник, Крен!
- Отпираться не буду - иногда обжираюсь. У вас много наследников,
О'Брайен?
- Ни одного, дорогой Крен, ни одного. У меня не было времени
ухаживать за женщинами. Я растил не наследников, а деньги.
- Для чего?
- Удивительный вопрос, Крен. Для денег! Деньги порождают деньги,
других детей у них нет, разве вы не знали? Что вы крутите на столе?
- Сейчас окончу, и вы сможете побегать... то есть осмотреть
аппаратуру лаборатории, дорогой О'Брайен. Продолжайте думать обо мне.
Вошел Мартин с подносом. Я молча показал на стол и на дверь. Он молча
поставил поднос, но не ушел. Я молча топнул ногой. Он нерешительно
поглядел на меня, на О'Брайена и, все так же не открывая рта, медленно
направился к двери. Мартин знал, что, когда я вожусь с пусковой
клавиатурой Электронного Создателя, со мной лучше не разговаривать.
- Не очень вежливый у вас слуга, - сказал О'Брайен, когда Мартин
убрался к себе.
- Нахал. Если бы вы знали, что он иногда себе позволяет!
- Нокаутируйте его, - посоветовал О'Брайен. - Не понимаю, почему вам
нужно сдерживать благородные порывы души? Ваш брат Карпер ни одной бы
минуты не колебался. Карпер ведь приходится вам братом?
- Да, кажется. Или я ему, или он мне - точно не помню. Можете встать,
О'Брайен.
На экране главного телевизора сияла моя генетическая формула -
хаотическое переплетение стрелок, тире и пятен, линий и мазков, нечто
вздыбленное и перепутанное, нечто похожее на развалины небоскреба после
атомного взрыва. Это была та же формула, что я видел несколько дней назад,
я ощущал их схожесть. Вместе с тем, это была иная формула, я чувствовал:
что-то в ней изменилось, я не знал лишь - существенное или пустяки.
- Боже, как красиво! - пискнул О'Брайен. - У меня дома висит шедевр
Джексона Поллока - очень, очень похоже. У вас даже лучше, Крен. Скажите,
как вы это получаете?
- Почему вы не спрашиваете, что это означает? - поинтересовался я.
- Я не такой наивный, Крен. Это ничего не означает. Вернее, это
означает как раз то, на что оно нисколько не похоже. Должен вам сказать,
что среди друзей меня считают знатоком современной живописи.
Я посмотрел на него, возможно, слишком внимательно. Другой человек
счел бы такое разглядывание нахальным. Мне захотелось разобраться в
характере карлика. Это было важно не только для понимания его самого, но
еще больше для понимания моего второго двойника, создаваемого сейчас
