всех нас, и помощников, и противников, и в хаосе бездорожья отыскивал к
той далекой цели верные пути. На этой незыблемой основе держалась моя вера
в Гамова, но сейчас она пошатнулась. Уж не актер ли он, вышедший на
мировую сцену? - хмуро думал я. - Что ему важней - реальная победа в войне
или красочные спектакли сражений и отступлений, зла и благотворения - лишь
бы он играл в каждом событии заглавную роль? Что составляет глубинную цель
- реально облагодетельствовать человечество или изобразить блестящую
фигуру вселенского благотворителя? Что важней - конечная победа или
ослепительное шествие к ней? Он появился так неожиданно! Что мы знали о
нем до войны? Да ничего толкового! Не исчезнет ли он так же внезапно, как
появился?
Впервые мне явились такие кощунственные мысли. Обругав себя за
чудовищные фантазии, я зашагал по кабинету, чтобы успокоиться, и приказал
привести Анну Курсай.
- Садитесь, Анна, - сказал я, когда она показалась. - Надеюсь, вы без
импульсатора?
- На глупые вопросы не отвечаю. - она спокойно присела против меня.
- А кто будет определять, глупый вопрос или умный? Если вы, то любой
мой вопрос вы объявите глупым и откажетесь отвечать.
- Надеюсь, вопрос, пришла ли я с импульсатором, вы сами не относите к
разряду умных?
- Глуп, глуп! Кстати я вызвал вас не для разговора об импульсаторах.
Дело это старое, не стоит к нему возвращаться.
Она сказала очень медленно:
- Причины, заставившие меня схватить импульсатор, не устарели. Что вы
так странно на меня смотрите?
- Любуюсь вами, Анна, вы очень красивы, - сказал я искренно. - В вас
противоречие - божественная внешность и свирепая душа. Вы схожи с
Гонсалесом - он тоже красив. Слишком красив для своих страшных дел.
- Надо ли понимать ваши слова, генерал, как робкое признание в любви
или как нахальную попытку ухаживания?
Я захохотал. С умными женщинами, особенно если они красивы,
разговаривать приятно.
- Ни то, ни другое, Анна. У меня красивая жена. Шило на швайку не
меняют. И я страшусь бесперспективных дел. Если уж Ширбаю Шару не повезло
с вами, где уж мне? Не сверкайте глазами, Ширбай сам признавался мне, что
вы ему всех дороже, почему и молил о пощаде.
- Молить о пощаде вас, самого бессердечного в правительстве?
- И я ему так же ответил - что просить пощады у меня бесполезно. Рад,
что сходимся во взаимных оценках. Но я позвал вас не обсуждать наши
характеры. Я хочу потолковать о той причине вашей ненависти ко мне,
которая, как вы сказали, не устаревает.
Кровь окрасила ее щеки.
- Вы говорите о Флории, генерал? Хотите смягчить ее судьбу?
- Ваша страна заслужила свою судьбу, только она сама и может ее
изменить. Но появилась одна проблема, в решении которой флоры могут
принять активное участие. Вы слышали об эпидемии водной аллергии?
- Откуда же? В тюрьме стереопередачами не балуют.
Тогда я рассказал ей все, что знал о страшной болезни и о мерах
борьбы с ней. И о том, что в Международный женский Комитет Спасения
введены моя жена Елена Семипалова, государственная деятельница Патины
Людмила Милошевская, дочь президента Нордага Луиза Путрамент. И что хочу
ввести в этот Комитет и Анну Курсай.
- Как вы отнесетесь к такому предложению, Анна?
Она горячо сказала:
- Генерал! Все, что смогу!
- Да, все, что вы сможете. Меньшего не жду. У каждой из
руководительниц Комитетов Спасения будут свои функции. Намечаю их и для
вас, Анна. Во Флории сейчас особая обстановка. Мы возвратили домой всех
флоров, рассыпанных по Латании. Сейчас во Флории преобладание мужчин над
женщинами, возвращались ведь в основном мужчины. И кормящих матерей у вас,
наверное, больше либо скоро будет больше, чем в любом регионе. И если
молока мы получим...
- Вы его получите больше, чем от женщин в других областях Латании! Вы
не знаете флоров, генерал! Вы рисуете их надменными и неблагодарными, а
они только полны достоинства. Именно из высокой самооценки они пойдут и на
любое самопожертвование. Во всем благородном будут благородней всех.
- Хотел бы поверить вам. Можете идти. Будете работать с моей женой.
Анна Курсай встала, но не торопилась покинуть кабинет. Я с удивлением
смотрел на нее, она медленно краснела.
- Вы чем-нибудь недовольны?
- Нет, не то... Так все неожиданно... Я даже после освобождения
опасалась преследований, думала, куда бы мне теперь скрыться. А вы - такое
доверие!.. Не знаю, как благодарить...
- Зато я знаю, - сказал я с улыбкой. - Когда-нибудь вы придете ко мне
и скажете: генерал Семипалов, я так счастлива, что молния моего
импульсатора лишь скользнула по вашей груди, а не пронзила ее. И это будет
мне лучшей благодарностью!
Она пошла к двери. Я смотрел ей вслед. Я не понимал себя. Еще
несколько часов назад я сердился на Гамова за то, что он поставил служить
в свою охрану офицера, пытавшегося его убить. В этом поступке была такая
уверенность в своем абсолютном возвышении над всеми, что любой
приближенный к нему человек, уже друг или еще враг, не мог не проникнуться
сознанием его превосходства. И вот, негодуя на Гамова за театральный
поступок, я сам совершил точно такой же. И даже его словами говорил о
покушении на меня. Во мне уже назревало несогласие с Гамовым, но во всех
действиях я еще подражал ему как ученик. И его ослепительное актерство
командовало пока и моими поступками.
Я чувствовал, как велика моя зависимость от Гамова и как она из
недавно радостной и легкой становится все больше нежеланной и тягостной.
Забыв об Анне Курсай, как только она вышла, я думал о себе и о
Гамове, и весь внутренне сжимался - я страшился хода событий...
5
Прошло несколько месяцев.
Это были трудные и радостные месяцы. Два главных события заполнили их
- нигде не велось военных действий, нигде не проливалась кровь; и страшная
эпидемия не дошла до наших границ. Правда, в Нордаге гибли дети и наши
оккупационные солдаты; и прибрежные города Клура подверглись опустошению -
из них в панике бежало население; в Родере вводили строгие карантины, даже
в Патине были смертельные случаи. Штупа действовал: от Адана до океана за
все лето не выпало ни одного дождя, даже вечные болота пересыхали. Великие
трудности сулила потом такая мобилизация метеоэнергии, но Гамов и слышать
не желал об ослаблении: на его столе ежедневно возобновлялась сводка
заболевших в соседних странах детей, она определяла поступки. И если
раньше его редко можно было увидеть вне дворца, то сейчас посещение
больниц стало важным делом - он вылетал для этого в Родер и Нордаг, ближе
просто не было больниц для лечения водной аллергии. Я как-то хмуро
заметил, что он слетал бы даже в Клур и Корину, там больниц побольше. Он
не уловил иронии - да, слетал бы, но ведь это воюющие с нами страны, а
мира пока нет. Боюсь, что ему порой казалось, что мир вот-вот как-то сам
наступит. И он сердился на Пустовойта, что сбор грудного молока идет
медленней, чем требовали врачи. Добряк Пустовойт огрызаться не научился,
но оправдывался уже красноречиво - у нас, говорил он, в связи с войной
огромное падение рождаемости, то же и в других воюющих странах, а женщины
нейтралов даже за высокую плату неохотно расстаются со своим молоком.
Нужно, просил он, поэнергичней тормошить женские Комитеты. И Гамову, и ему
мерещился в них прообраз будущего мирового правительства. Я не разделял их
увлечений. Эту женскую самодеятельность власти в любой стране только
терпят. А чуть обстановка изменится, мигом прихлопнут.
Однажды у меня попросили конфиденциального приема Павел Прищепа,
Готлиб Бар и Альберт Пеано.
- Конфиденциальное - значит тайное, - сказал я, когда они разом
явились. - От кого же будем таиться? От товарищей по Ядру? Или от
диктатора?
- От Гамова, - ответил за всех Прищепа.
- Кто будет говорить первый? - спросил я. - Готлиб Бар, вы?
По Бару, в стране назревала новая катастрофа. Штупа в борьбе за сухое
лето на континенте исчерпал все запасы энерговоды. Урожай этого года
невелик - результат все тех же действий Штупы по спасению больных в Корине
и Клуре. От накопленных Маруцзяном богатств давно ничего не осталось.
Скоро золотой лат будет стоить не больше старого калона. Еще хуже со
средствами Акционерной компании Милосердия. Они казались огромными, сейчас
они мизерны - Пустовойт назначал фантастические цены за грудное молоко.
Отчисления от передач военнопленным, вначале значительные, сейчас
поубавились - много вражеских пленных обменено на наших, лагеря
сократились. И только одно государство, королевство Торбаш, вступило в
ведомство Пустовойта, притока иностранной валюты нет. У Гонсалеса с
финансами не лучше, чем у Пустовойта, но он скрывает свои расходы. Общий
вывод: экономика страны очень ослабла.
- Твое мнение о новой военной кампании? - обратился я к Прищепе.
Он был настроен мрачнее Бара. Военная передышка была выгодней
Аментоле, чем нам. Он быстро оправился от поражения, мы ресурсы потратили
на борьбу с эпидемией. Кортезия все свои возможности подчинила усилению
военной экономики. Сейчас у нее водолетный флот, превосходящий наш. Запасы
энерговоды колоссальны. Оснащенность армий Фердинанда Вакселя и Марта
Троншке покажется просто жалкой в сравнении с тем, как вооружает Кортезия
свои новые армии. Если мы весной ринемся на Клур, чтобы завершить войну на
континенте, мы встретим армию гораздо мощней армии Вакселя.
- А если не ринемся? - спросил я. - Если удовлетворимся тем, что
война замерла без решения в чью-то пользу, как на это надеется Гамов?
- Тогда военные действия начнет Аментола, - ответил Пеано. - И начнет
в Клуре. К весне у него там будут такие силы, что он легко пройдет Родер и
Ламарию и снова захватит Патину. А из Корины, которую мы сейчас спасли,
высадится в Нордаге экспедиционная армия кортезов. Не забывайте, что у нас
нет своего океанского флота, а у кортезов он огромен. Но это еще не все.
Аментола восстановил поставки вооружения отколовшимся от нас союзникам.
Великий Лепинь превращается в первоклассную военную державу. Лона Чудина
вы знаете, Семипалов. Он мечтает о владычестве над половиной континента. А
его братец Кир Кирун дышит гарью сражений, как мы свежим воздухом. Весной
на нас набросятся со всех сторон. Победитель зазнаётся и успокаивается,
побежденные хорошо учатся. Гамов, боюсь, слишком увлечен величием одной
нашей победы. Мы должны первые начать военные действия. И не весной, а
сейчас. Пока я могу гарантировать известное военное превосходство над
врагом и неожиданность, которая так часто помогала нам. Враги наблюдают
психологические атаки Гамова и уверены, что мы и не помышляем поднять
войска.
Я спросил сразу всех:
- Вы докладывали Гамову о своих оценках положения?
- Только поодиночке - каждый по своему ведомству, - ответил Прищепа.
- Он отвергает наши опасения, даже когда соглашается с оценками. Он
убежден, что война исчерпала себя, что ныне эффективны только сражения в
душах. Меня он уверял, что Аментола склоняется к такому же пониманию, а
нагромождают вооружения его генералы, они ничего другого не умеют.
- Значит, поставить вопрос о возобновлении военных действий на Ядре?
Вы уверены, что нас поддержат все члены Ядра?
- Нет, Андрей, мы уверены в обратном, - сказал Прищепа. - Пустовойт
поддержит Гамова, если тот не согласится с нами. Гонсалес будет за Гамова,
потому что он всегда за него, чтобы наш диктатор ни совершил. Вудворт
