А. Смуров.
Рассказ о плавающем острове.
Потому что без полночных сказок
Нет житья ни людям, ни зверям.
В. Луговской
Еще до революции мне пришлось съездить в Старосельск, городок, отстоявший
примерно на сто километров от Железной дороги. Ямщик торопился попасть
засветло, но мы проехали заставу, только когда на черном небе уже ярко
зажглись северные звезды и в морозном воздухе гулко звенели церковные
колокола, призывая ко всенощной. Из неплотно прикрытых ставень на
заснеженные улицы падали красноватые полоски огня топившихся печей. Тишина
субботнего вечера навевала покой и дрему.
Резко скрипнув полозьями и последний раз прозвеня бубенцами, тройка
остановилась у серого бревенчатого дома с тяжелой одностворчатой дверью,
обитой ржавыми железными полосами.
- Вот вы, барин, и приехали, - ласково улыбнулся рыжебородый ямщик,
доставая мой чемодан. - Через часок и я залягу на печку.
Встретила нас хозяйка дома, сухонькая старушка с приветливым лицом и
руками, вымазанными тестом.
- А мой-то Иван Дмитрич в церковь ушел. Извините уж его: он вас раньше
дожидался. Придется вам поскучать в гостиной, пока я по хозяйству управлюсь.
С дорожки-то, может быть, закусите до ужина?
От еды я категорически отказался и, сняв шубу, прошел в большую,
устланную половиками комнату. Запах сдобного теста сменился крепким
смешанным запахом старого дерева, лампадного масла и восковых свечей. При
свете бронзовой керосиновой лампы, подвешенной над круглым столом, блестели
подлокотники полужесткого орехового дивана, обитого коричневым репсом, и
таких же тяжелых кресел с овальными спинками. В простенках высились два
трюмо с потускневшими зеркалами. Передний угол был занят божницей со
старинными иконами и восьмигранной лампадой рубинового стекла. В
противоположном углу пестрели узорчатые кафели печи с ярко начищенной медной
дверкой. На дверях и на окнах застыли складки портьер темно-коричневого
сукна. Фикусы и столетники на высоких подставках полускрывали висевшие на
стенах гравюры с изображением старинных кораблей.
Па вязаной скатерти стола покоилась толстая книга в потертом кожаном
переплете.
К ужину вернулся Иван Дмитриевич, плотный старичок с дымчатой бородой по
пояс.
Прежде всего он позаботился, чтобы меня, по его словам, не убила скука:
- Как человеку ученому, хочу подарить вам вот эту книгу, пространное
заглавие которой с точностью объясняет самую суть: "Манускрипт, сиречь
рукопись, князя Всеволода Глебовича Белозерского, в коем собственноручно
собраны различные занимательные епизоды, до морских и сухопутных дел
касающиеся, не без исторического значения оных". Сам я, кроме библии, других
книг не читаю, занятый строительством моделей морских судов. А вам в знак
родства и особой приязни вручаю данный труд: ваша матушка двоюродной сестрой
мне приходится. И, пожалуйста, не протестуйте и не возражайте. А сейчас пока
берите вашу рюмку с прекрасной калганной настойкой и пейте. Замечательное
средство против простуды.
Так я сделался обладателем "манускрипта". Этот тяжелый фолиант закован в
прочную броню из свиной кожи, натянутой на деревянные дощечки. В нем три
сотни листов тряпичной бумаги бледно-голубого цвета, исписанной похожими на
тушь не выцветшими от времени чернилами Я передам вам своими словами
записанный в нем рассказ о плавающем острове.
Когда я, гостя в Старосельске, сидел в теплой комнате, слушал вой метели
за окном и спокойно перелистывал страницы объемистого труда князя
Белозерского, мне, сознаюсь вам откровенно, приятно было чувствовать, что
беспокойные и мрачные годы, описанные в особенно заинтересовавшем меня
морском "епизоде", унеслись, как уносятся мокрые снежинки, гонимые западным
ветром. Старомодная обстановка комнаты как нельзя лучше гармонировала с
описанным. Понятнее воспринималась эпоха, в которую жил отец автора, мичман
флота князь Глеб Борисович Белозерский. эпоха доносов и арестов, эпоха
процветания всяких проходимцев, взлелеянных любимцем императрицы, заносчивым
выскочкой Бироном.
Итак, начнем рассказ.
Мичман Белозерский прибыл в Архангельск часов в семь утра и, наскоро
закусив горячим рыбником, отправился, как было приказано, на остров
Соломбаль.
В просторной избе у входа в Адмиралтейство его ожидал Генрих-Готлиб
Гольденберг, назначенный императрицей Анной руководителем Восточной
экспедиции. Вошедшего в комнату мичмана приветствовал легким кивком бледный
человек с бесцветными глазами и белесыми, как у телят, ресницами. Сидя за
чисто выскобленным столом, он не то смахнул трубочный пепел с черного рукава
суконного кафтана, не то пригласил гостя садиться на единственную скамью,
приютившуюся у квадратного окна.
Мичман сказал:
- Здравия желаю! - протянул запечатанный конверт и сел на середину
скамьи.
Гольденберг медленно потушил трубку, вскрыл конверт, стараясь не
повредить печать, и несколько раз перечитал письмо, далеко отставляя его от
себя и снова поднося к длинному, искривленному влево носу, как будто
определяя по запаху его подлинность.
- О, майи готт! Это есть высокая честь иметь поручение от самой
императрицы. Но никакой высокой чести командовать русскими мужиками. - Он
потер узловатые пальцы с обкусанными ногтями. - Вы, господин мичман, как мой
ближайший помощник, также не совсем довольны этим?
Белозерский презрительно скривил губы:
- Мне, как моряку, случалось разное. Бывало, и на чисто отмытую палубу
сверху летела всякая дрянь. Я привык ко всему.
Смех Гольденберга был похож на кваканье лягушки:
- Как вы сказали? Бывало, и снизу дрянь и сверху дрянь. Вы очень
остроумный молодой человек. Я думаю, что по окончании рейса буду иметь
счастье отлично аттестовать вас его сиятельству герцогу Курляндскому. В
вашем роду не было немцев?
На обветренных щеках мичмана вспыхнул багровый румянец.
- Я, государь мой милостивый, имею честь принадлежать к одному из
стариннейших русских княжеских родов, ведущих начало от самого Рюрика.
Гольденберг понимающе закивал головой:
- О, Рюрик, Рюрик! Этот северный рыцарь. Колоссаль! Мы с вами будем
завтракать вместе.
- Благодарствую, - холодно ответил мичман.- Я уже позавтракал.
- В таком случае, дело - прежде всего. Я сам не буду завтракать, пока мы
не примем нашего шкипера.
И, отодвинув окно с натянутым на раме бычьим пузырем, крикнул во двор:
- Позвать господина Рубцова! Живо!
Через несколько минут дверь широко распахнулась, и почти половину комнаты
заполнил широкоплечий великан в Крытой домашним сукном шубе. Тщательно
расчесанная русая борода и подстриженные в кружок волосы, насмешливые
голубые глаза и чистое румяное лицо без слов говорили о его происхождении.
Предки Рубцова покоились не в монастырских усыпальницах, не в фамильных
склепах, даже не под березовыми, крестами сельского кладбища. Их последний
сон охраняли холодные волны Белого моря, родовой могилы смелых поморов.
- Почто меня спрашивал, господин начальник?, - пробасил Рубцов, не
выражая особой почтительности к сидевшему за столом немцу.
Тот кивнул в сторону гостя:
- Вот это есть второй твой начальник - князь...
- Мичман флота князь Глеб Борисов Белозерский. Будем вместе с тобой
заправлять морем, поскольку господин Гольденберг в корабельных делах не
наторел и только дюж командовать,-улыбнулся мичман.
Гольденберг значительно сказал:
- Сейчас мы будем осматривать наш корабль. Если князь не найдет в нем,
как говорится, изъянов, то завтра выходим в море. Я имею строгий приказ от
самой государыни. - Он поднял указательный палец. - Едем на корабль.
У причала высилось трехмачтовое судно с округлыми боками яйцевидной
формы. На первый взгляд казались неуклюжими и его темные бока, и низкие
надпалубные постройки, и маленькие надтрюмные иллюминаторы, и тяжелая
.носовая часть. Что-то в нем напоминало топор, обращенный вперед не лезвием,
а обухом. При этом даже с первого взгляда чувствовалась его особая
прочность.
- Как вам нравится подобный деревенский башмак? - Поднимаясь по трапу,
Гольденберг презрительно ткнул ногою в одну из дубовых досок правого борта.
Мичман пожал плечами:
- Имея подобные башмаки, можно пешком исходить полсвета. На таком корабле
во льдах плавать не страшно. С древних времен поморы округлой формой бортов
от ледяного давления спасаются. В России известны такие суда, раньшинами
называемые.
- О, вы, русские, любите оригинальничать! Ни в Англии, ни в Голландии
таких судов не строят.
В разговор вступил шкипер:
~ Невысоко ценил корабельное искусство иноземцев покойный государь
император Петр Алексеевич. Возвратясь из Голландии, он самолично изволил
сказать моему деду, что тамошние мастера строят просто по навыку и опыту,
без всяких хитростных чертежей.
Гольденберг нетерпеливо потряс рукой:
-Да-да-да. Может быть... Но готово ли судно к плаванию?
- Вполне,-сказал Белозерский.
- Можно выходить хоть сейчас, - подтвердил шкипер.
- Тогда я занимаю эту каюту и завтра с рассветом Прибуду на судно. У меня
еще есть дела в городе. А вы, князь?
- Я сейчас переберусь сюда. На берег сходить не буду. Тебе-то, господин
шкипер, есть с кем проститься...
- Нет, ваше сиятельство. Семья моя осталась в Старо-сельске, откуда и сам
я родом. Мой дом - на корабле.
- В Старосельске? - удивился мичман. - Верстах в сорока от него имение
наше находится... Рубцов широко улыбнулся:
- Был раз в имении вашем. По заказу вашего батюшки речную пристань
оборудовал.
Гольденберг искоса поглядел на обоих:
- О майн готт! Значит, старые знакомые. Вечером шкипер постучался в каюту
мичмана:
- Простите меня, ваше сиятельство, если совет дам. Будьте подальше от
господина Гольденберга. Наслышан я: пакостник он великий и Тайной канцелярии
доносчик. К самому герцогу вхож.
Белозерский похлопал Рубцова по плечу:
- Спасибо, Дмитрий Ефимыч. Только я и сам не жалую господина начальника и
дружбы его чураюсь.
Начальник экспедиции прибыл на судно с зарею. Лицо его было синее, как у
утопленника. Шатающейся походкой он доплелся до дверей каюты и еле слышным
голосом приказал вызвать к себе мичмана.
- Я совсем заболел от горя, князь. Вчера вечером при заключении сделки со
знакомым купцом я получил письмо из дома. Родители моей невесты требуют
крупный залог в обеспечение нашего счастья.
Белозерский сочувственно посмотрел на немца:
- Что же вы решили, господин Гольденберг?
- Буду несколько дней сидеть в каюте и думать, как раздобыть деньги.
Командуйте пока вы. Мичман поклонился:
- Приложим силы к благополучному завершению экспедиции. Не горюйте,
сударь!
Зашуршали распущенные паруса, и корабль повернулся кормой к городу.
Шли, отклоняясь в стороны. Северо-восточный ветер не давал возможности
полностью использовать полезную площадь парусов.
За дни плавания по Белому морю Белозерский хорошо ознакомился с судовой
командой. Все матросы показали себя опытными моряками, способными и
закреплять снасти и стоять у штурвала. Это были пожилые поморы, с полуслова
понимающие приказания шкипера. К Рубцову они относились, как к родному отцу.
Сам шкипер частенько захаживал в свободное время в каюту мичмана, любившего
послушать неторопливые рассказы бывалого человека.
Подчиненные знали взаимоотношения начальников. Как-то, проходя по верхней
палубе, мичман слышал отрывок разговора двух матросов:
- Князь да Дмитрий Ефимов немцу не чета.
- С такими по морю ходить можно.
Гольденберг начал задыхаться в прокуренной каюте. Было душно, и сильно
