Мы с Лореном ели жареную печень сернобыка, запивая теплым красным капским
вином, а от костра слуг доносилось пение. Поев, мы какое-то время сидели
молча, потом прикончили вино.
- Устал, - сказал наконец Лорен и встал. - Пойду позвоню Ларкину.
Обещал связываться с ним каждый второй вечер. До утра, Бен.
Я смотрел, как он идет к лендроверу и включает радио. Слышал пьяный
голос Ларкина сквозь шорохи и треск атмосферного электричества. Несколько
минут прислушивался, пока Лорен разговаривал. Потом тоже встал и пошел в
сторону от лагерного костра.
В темноте беспокойство и неуверенность вернулись. Туши сернобыков
привлекли стаю гиен к лагерю, и они хихикали и визжали среди колючих
деревьев. Поэтому я не отходил далеко от лагеря, подошел к палатке Салли,
испытывая удовольствие от ее близости, потом пошел к костру слуг. Шел я по
мягкому песку беззвучно. Когда я подошел, говорил старик-подносчик. Все
остальные, сидя на корточках у низко горящего костра, внимательно слушали.
Я ясно слышал его слова, и они пробудили мою память. Холодок пробежал по
спине, призрачные пальцы коснулись рук и шеи, волосы встали дыбом.
- Зло должно быть уничтожено на земле и в умах людей навсегда.
Точно такие слова говорил Тимоти Магеба, слова те же, но язык другой.
Я зачарованно смотрел на источенные временем черты лица старого матабеле.
Он как будто почувствовал мой взгляд, повернул голову и увидел меня.
Он снова заговорил, предупреждая остальных: "Осторожнее, тут Паук".
Они называют меня Пауком из-за маленького тела и длинных конечностей. Его
слова как будто освободили их от заклятия, они зашевелились, закашляли,
поглядывая на меня. Я повернулся и отошел, но слова старика матабеле
продолжали звучать в памяти. Они еще больше усилили мое беспокойство.
Палатка Салли была темна, Лорена тоже. Я пошел к себе и долго лежал
без сна, слушая крики гиен и гадая, что принесет завтра. Одно несомненно:
к полудню мы будем знать, природное или искусственное происхождение у
линий на фотографии, и с этой мыслью я наконец заснул.
В десять часов на следующее утро с переднего сидения лендровера можно
было видеть холмы. Оранжево-красные вершины показались над самыми высокими
акациями, занимая весь горизонт, высокие прямо перед нами и уменьшающиеся
в размере по сторонам.
Я вел машину, а Лорен рассматривал карту и фотографию, направляя меня
к самому высокому месту в холмах. Мы увидели группу гигантских канделябров
- деревья эуфорбия - на фоне неба; эта группа хорошо просматривалась на
фотографии.
Холмы достигали двухсот - двухсот пятидесяти футов в высоту, их
обращенные к нам склоны были изборождены морщинами, разрушены ветром и
дождями и поднимались к вершинам почти вертикально. Позже я установил, что
они сложены из разновидности затвердевшего песчаника, пропитанного
минеральными окислами. Под крутыми откосами росла небольшая роща высоких
деревьев, и было ясно, что эти гиганты питаются из какого-то подземного
источника. Их обнаженные корни изгибались и ползли по склонам как
разъяренные питоны, а густая темно-зеленая листва представляла приятное
разнообразие после тусклой зелени колючих кустарников и акаций. Полоска
непосредственно перед холмами примерно в полмили шириной была относительно
ровной и заросла редкими кустарниками и бледной травой.
Я вел лендровер через кусты к холмам в тишине, которая становилась
все напряженной. Мы все ближе подходили к высоким красным утесам, пока нам
не пришлось закидывать головы, чтобы увидеть их верх.
Наконец Салли нарушила молчание, выразив наше разочарование и
огорчение. "Мы должны были бы уже находиться внутри большой главной стены,
если она вообще существует".
Мы остановились у основания утесов и выбрались из машины,
подавленные, не глядя в глаза друг другу. Ни следа города, ни единого
обтесанного камня, ни одного холмика, который можно было бы принять за
след стены или здания. Девственный африканский буш, не тронутый человеком.
- Вы уверены, что это то самое место? - спросила Салли, но мы ей не
ответили. Подошли и остановились грузовики. Слуги выбирались небольшими
группами, поглядывая на холмы и разговаривая приглушенными голосами.
- Ну, ладно, - сказал Лорен - пока они разбивают лагерь, мы осмотрим
местность. Я пойду вдоль холмов сюда, а вы вдвоем - в другую сторону. И,
Бен, возьми с собой мой дробовик.
Мы пробирались вдоль основания холмов, среди молчаливых деревьев.
Однажды вспугнули небольшую группу зеленых мартышек на высоких ветвях, и
они с негодующими криками убежали по вершинам. Их ужимки не вызвали улыбки
ни у меня, ни у Салли. Временами мы останавливались и осматривались, но в
наших усилиях было мало энтузиазма и надежды. В трех-четырех милях от
лагеря мы остановились отдохнуть и сели на большой камень, упавший со
склона.
- Мне хочется плакать, - сказала Салли.
- Я понимаю. Чувствую то же самое.
- Но фотография! Черт возьми, на ней ведь явно что-то видно. Как ты
думаешь, это не розыгрыш?
- Нет, - я покачал головой. - Ло бы так не поступил. Он так же хочет
отыскать, как и мы.
- Тогда откуда фотография?
- Не знаю. Очевидно, какая-то оптическая иллюзия, может, тень от
утесов или облаков.
- Но ведь там рисунок, - возразила Салли. - Он геометрический и
симметричный.
- Свет может сыграть любую шутку, Сал, - сказал я. - Вспомни,
фотография сделана в шесть вечера, почти на закате. Низкое солнце против
облаков - можно получить почти любой эффект.
- Это самое большое разочарование в моей жизни. - Похоже, Салли
действительно готова расплакаться. Я смущенно подошел к ней и обнял за
плечи.
- Прости, - сказал я. Она подняла лицо и подставила его для поцелуя.
- Уф, - сказала она наконец, - доктор Кейзин, вы несдержаны!
- Ты пока еще ничего не видела.
- Я видела достаточно. - Она мягко оторвалась от меня. - Пойдем, Бен.
Вернемся в лагерь подальше от холмов. Может, там есть что-нибудь.
Мы медленно брели по жаре. И тут было множество цветов, и я заметил
пчел, которые торопливо заползали в цветки, их задние лапки пожелтели от
пыльцы. Недавние дожди вырыли целую рытвину, хотя никаких других следов
присутствия влаги не осталось. Я забрался в рытвину и осмотрел
обнажившиеся слои камня и почвы. На глубине в три фута от поверхности
булыжники были закруглены и обточены водой.
- Хорошая догадка, Сал! - сказал я, подобрал несколько булыжников и
увидел раковину двустворчатого моллюска в полусформировавшемся песчанике.
- Это доказывает некоторые положения нашей теории. Некогда здесь было дно
озера.
Салли оживленно спустилась ко мне. "Что это?"
- Разновидность unionidae, пресноводный африканский моллюск.
- Я бы хотела найти что-нибудь более интересное, - сказала Салли и
уронила древнюю раковину на песок.
- Да, - согласился я и выбрался из рытвины.
Единственнлое мое оправдание в том, что способность рассуждать у меня
была затуманена сильным разочарованием и недавним физическим переживанием
с Салли. Обычно я не обращаюсь так бесцеремонно с научными образцами. И
никогда не пропускаю сразу четыре намека за час. Мы пошли дальше, не
оглядываясь.
Лагерь уже был разбит и исправно действовал, когда мы с Салли
притащились, пыльные и потные, и сели завтракать консервированной ветчиной
и виндхукским пивом.
- Нашли что-нибудь? - спросил Лорен, и мы одновременно отрицательно
покачали головами и подняли свои пивные кружки.
- Теплое! - с отвращением сказала Салли, отхлебнув пива.
- Повар включает холодильник. К вечеру будет холодное.
Мы ели молча. Наконец Лорен заговорил: "Пока вы отсутствовали, я
вызвал по радио Ларкина. Завтра он пришлет вертолет. Поищем еще раз с
воздуха. Это раз и навсегда решит вопрос. Если тут делать нечего, я на нем
улечу. В Йоханнесбурге назревают события, а в вертолете, к сожалению,
только одно пассажирское место. Вам придется добираться обратно на
машинах".
В этот момент прибыла делегация, возглавляемая Джозефом. Нам
сообщили, что какой-то глупец оставил открытыми втулки всех четырех
цистерн с водой. Теперь у нас на семнадцать человек тридцать пять галлонов
воды до конца пути.
- Поэтому, - с очевидным удовольствием закончил Джозеф, - нам нужно
выехать завтра утром и вернуться к ближайшему источнику воды на дороге в
Маун.
Было произнесено несколько грозных замечаний по поводу этого нового
явного саботажа, но никто из нас не мог сердиться по-настоящему.
- Ладно, Джозеф, - с покорностью согласился Лорен. - Свертываем
лагерь завтра утром. Выедем до ланча. - Отношения нанимателей и нанимаемых
немедленно улучшились. Я даже заметил несколько улыбок и услышал смех у
кухонного костра.
- Не знаю, что вы двое собираетесь делать сегодня после обеда, -
говоря это, Лорен закурил сигару, - но я заметил след слона, когда
проводил утреннюю разведку. Возьму с собой лендровер и подносчиков ружей.
Не беспокойтесь, если к ночи мы не явимся: может, придется далеко идти по
следу.
Салли подняла голову; на мгновение мне показалось, что она опять
начнет выступать по поводу кровавого спорта, но она только нахмурилась и
занялась ветчиной. Я смотрел, как исчезает за поворотом утесов лендровер,
потом предложил Салли:
- Хочу найти тропу на вершину. Пойдешь со мной?
- Избавь меня, Бен, - ответила она. - Хочу немного порисовать.
Пряча, как мог, разочарование, я пошел вдоль основания холмов и через
полмили нашел тропу, ведущую в ущелье. Это ущелье поднималось по склону
холма и все заросло кустарником.
Подъем оказался крутым, солнце жгло спину и отражалось от скал прямо
в лицо. Из трещин и щелей в скале за моими усилиями с живым интерсом
следила целая армия маленьких пушистых скальных кроликов. Спустя сорок
минут я поднялся на вершину, исцарапав руки о колючки и насквозь промочив
потом рубашку.
На краю обрыва, в тени гигантской эвфорбии, я нашел хороший
наблюдательный пункт и принялся с помощью бинокля искать хоть какие-нибудь
признаки руин. Колючие кустарники у основания холмов росли не густо, травы
почти не было, и сразу стало ясно, что внизу нет ни следа человеческого
пребывания или обработки почвы. Я в сущности уже и не надеялся, тем не
менее испытал чувство разочарования. Справившись с ним, я направил бинокль
в сторону лагеря. Банту рубил дрова, и какое-то время я забавлялся, следя
за ударами топора и слушая звук, доносившийся несколько секунд спустя.
Потом в стороне от лагеря, на краю рощи, увидел яркую розовую блузку
Салли. Она, очевидно, отказалась от всякой надежды на большое открытие и,
рассудительная деевочка, решила извлечь из экспедиции все, что возможно. Я
долго смотрел на нее, пытаясь решить, как продолжать дальше кампанию,
чтобы сделать ее своею навсегда. Я провел с ней одну ночь, но я не
настолько наивен, чтобы считать это проявлением неумирающей страсти со
стороны высокообразованной, очень умной современной мисс. Она ангел, но я
совершенно уверен, что до того, как доктор Бен, с его звездными глазами,
оказался в ее постели, она играла в те же игры и с другими мужчинами.
Весьма вероятно, что ее привлек мой ум, а не тело, что здесь сыграла свою
роль жалость и, возможно, некое извращенное любопытство. Однако я также
был уверен, что она не нашла свой опыт разочаровывающим, и мне нужно
только постараться превратить уважение и жалость в нечто более глубокое и
прочное.
Чувство мира и спокойствия охватило меня, когда я сидел на краю
