Они прошли через главный портал с его тяжелыми кожаными занавесями в
прихожую, которую всегда охраняли офицеры Шестого легиона. В любое время
дня и ночи тут находились два офицера, и их вызова ждал отряд отборных
воинов легона Бен-Амона. Шестой легион первоначально был создан как охрана
храмов и сокровищ царства, и это по-прежнему составляло важную часть его
обязанностей.
В лабиринте храма Астарты Риб-Адди подобострастно попросил разрешения
удалиться и со своими четырьмя подчиненными пятился, кланяясь, пока не
исчез за поворотом коридора.
С помощью четырех жриц Ланнон, нагой и величественный, совершил
ритуальное омовение в бассейне Астарты, и пока его одевали в одежды
просителя, умудрился сунуть руку под юбку одной из послушниц, так что
другие не заметили. Выражение лица послушницы не изменилось, но она
прижалась к пальцам Ланнона, прежде чем отойти, и, идя по коридору к
приемному помещению, Ланнон поглаживал пальцами усы, чтобы вдохнуть запах
девушки.
Они все горячи, как лепешки на сковороде, эти божьи невесты, и
приходится им рассчитывать либо на объятия подруг, либо на беглое внимание
жрецов или храмовых стражников. Ланнон улыбнулся и подумал, как много их
воспользуются вольностями праздника Плодородия Земли. Как часто он сам
совершал смертный грех с какой-нибудь закутанной в плащ и замаскированной
жрицей. Праздник приближался, он начнется через две недели, и Ланнон
всегда с нетерпением ждал его. Потом он с сожалением подумал, что Хай вряд
ли вернется к этому времени, чтобы участвовать в праздновании. Это
уменьшит для него радость праздника. Настроение Ланнона всегда было
изменчиво, и через десять шагов хорошее состояние духа исчезло. Входя в
приемное помещение, он сердито хмурился.
Он взглянул на пророчицу, сидевшую, как статуя из слоновой кости, на
своем троне, сложив руки на коленях; лицо ее, покрытое косметикой,
напоминало маску, лоб натерт белым порошком сурьмы, веки металлически
голубые, а рот алым пятном выделяется на бледном лице. Ланнон нашел, на
ком сорвать дурное настроение.
Небрежно кланяясь, он вспомнил, сколько раз эта ведьма перечила ему и
расстраивала его планы. Он ненавидел эти встречи с пророчицей, и в то же
время они вызывали в нем странное очарование. Он понимал, что большая
часть этих пророчеств - суета сует, вероятно, подсказанная занимающимися
политикой жрецами. Но среди них бывало немало проницательных замечаний и
дельных советов, а иногда с уст пророчицы срывались самородки чистого
золота. Во время своих регулярных посещений он прислушивался к тонам
голоса пророчицы. Как и Риб-Адди, пророчица иногда колебалась или
сомневалась, произнося свои откровения. Ланнон был чувствителен к этому,
но особенно он был внимателен, когда она говорила монотонным низким
голосом. Именно тогда она давала внушенные богами истинные прорчества.
Он стоял перед ней, расставив ноги и сжав кулаки. С высокомерием
царя, усугубленным дурным настроением, задал он первый вопрос.
Танит ненавидела эти встречи с Великим Львом. Он пугал ее. Как будто
тебя закрыли в клетке с прекрасным, но опасным хищником, с беспокойной
энергией и непредсказуемым поведением. В бледно-голубых стальных глазах
светилась хищная жажда убийства, черты лица у него совершенные, но
холодные и полны той же страсти.
Обычно ее успокаивало присутствие Хая за занавесом, но сегодня она
одна - и больна.
Ночь была жаркая и душная, и ребенек в ее чреве тяжел, как камень.
Бледная и неотдохнувшая, встала она утром, вся покрытая ночным потом; она
заставила себя съесть приготовленный Айной завтрак, и тут же ее вырвало.
В горле у нее было еще горько от рвоты, и пот покрывал тело, стекая
ручейками по бокам и животу. Она задыхалась, дышала тяжело, тело ее
ослабло, а царь продолжал задавать вопросы.
Она не была готова к ним, ее ответы состояли из пустых слов,
сказанных без убеждения, она пыталась сосредоточиться, вспомнить, чему
учил ее Хай.
Царь начал сердиться, он беспокойно расхаживал по помещению, утомляя
ее своей энергией. Она чувствовала, как под маской косметики скапливается
пот. Кожа ее зудела и распухала, поры были закрыты краской, и она жаждала
смыть ее. Вдруг ей представилось удивительное видение прохладной воды,
падающей на поросшие мхом скалы, она погружала свое обнаженное тело в
воду, и волосы ее расстилались по поверхности, как стебли водного
растения.
- Давай, ведьма! Смотри в будущее. Я задал простой вопрос. Отвечай!
Царь остановился перед ней, поставив одну ногу на ступени трона,
плечи откинуты, бедра в мужской надменности продвинуты вперед, насмешка на
красивом лице, насмешка в голосе.
Танит не слышала вопрос, она поискала слова, и ее охватила волна
дурноты. Пот пробился сквозь краску на ее верхней губе, тошнота сменилась
головокружением.
Лицо Ланнона отступило, ее затопила тьма. Поле зрения ее сузилось,
она смотрела в длинный темный туннель, в конце которого лицо Ланнона
горело, как золотая звезда. В ушах ее слышался рев, звуки бури, летящей
через лес. Потом звуки бури смолкли, наступила тишина, и послышался голос.
Голос хриплый и низкий, ровный и монотонный, голос мертвой женщины или
опьяненной дымом кальяна. Со слабым удивлением Танит поняла, что голос
исходит из ее горла, и слова поразили ее.
- Ланнон Хиканус, последний Великий Лев Опета, не вопрошай будущее.
Твое будущее - тьма и смерть.
Она увидела, как ее собственное изумление отразилось в лице Ланнона,
увидела, как вспыхнули его щеки, а губы стали мраморными.
- Ланнон Хиканус, пленник времени, расхаживающий за прутьями своей
клетки, чернота ждет тебя.
Ланнон мотал головй, стараясь отогнать эти слова. Золотые локоны, еще
влажные от ритуального омовения, дрожали на его плечах, он поднял обе руки
в знаке солнца, пытаясь отвратить слова, которые попадали ему в душу, как
стрелы, выпущенные из лука.
- Ланнон Хиканус, твои боги уходят, они летят вверх, оставляя тебя
черноте.
Ланнон отступил от трона, поднял руки, защищая лицо, но слова
безжалостно находили его.
- Ланнон Хиканус, ты, желающий знать будущее, знай же, что оно ждет
тебя, как лев ждет беспечного путника.
Ланнон закричал, и ужас его перешел в ярость.
- Зло! - закричал он и бросился на пророчицу, взбежал по ступеням
трона. - Колдовство! - Он ударил Танит по лицу, потом стал бить по голове
и спине. Каппюшон ее плаща откинулся, иволосы рассыпались. Удары громко
звучали, но Танит не издавала ни звука. Молчание ее привело Ланнона в
бешенство.
Он схватил ее за плащ и стащил с трона.
- Ведьма! - кричал он и сбросил ее со ступеней. Она тяжело упала и
покатилась, пытаясь встать, но Ланнон пнул ее в живот, и она со стоном
согнулась, сжав живот, а ноги в сандалиях продолжали бить ее.
Ланнон ревел и гонялся за ней по комнате, он дико оглядывался в
поисках оружия, хотел уничтожить эту женщину и произнесенные ею слова.
И вдруг команта заполнилась жрицами, и Ланнон, тяжело дыша, пришел в
себя, в его бледных глазах еще горело безумие.
- Величество! - Вперед выступила преподобная мать, и безумие Ланнона
отступило, но он дрожал и губы его побледнели и тряслись.
Он повернулся и выбежал из комнаты, оставив Танит плачущей на мощеном
полу.
Божественный Совет Астарты собрался в комнате преподобной матери, и
пока она передавала требования Великого Льва, все слушали и думали каждый
о своем. Совет состоял из верховной жрицы и двух ее советниц, старших
жриц, которые должны были непосредственно наследовать пост преподобной
матери.
- Как можно выдать жрицу земному суду Великого Льва? Какой прецедент
мы тем самым создадим? - спросила сестра Альма, маленькая сморщенная
старушка, с лицом, похожим на мордочку любопытной обезьяны. - Какое
преступление совершило это дитя? Если и совершила, то мы должны рассудить
и назначить наказание. Мы должны защищать своих, даже если это означает
бросить вызов царю.
- Может ли жречество позволить себе такой благородный жест? -
спросила сестра Хака, со смуглой кожей в оспинах, с длинными черными
волосами, тронутыми сединой, с жесткими челюстями и низким, почти мужским
голосом. Ей еще не исполнилось сорок лет, и она, несомненно, переживет
преподобную мать. До последнего времени считалось, что именно она
унаследует руководство жречеством, и она этого страстно желала. Однако
после появления в Опете пророчицы ее позиции стали менее прочны. История
свидетельствовала, что именно пророчицы становились преподобными матерями,
и их шансы на это были наибольшими. Вдобавок она, несомненно, была
любимицей верховного жреца, а это важное преимущество, когда речь идет о
заполнении вакантного места в Божественном Совете. В Танит у сестры Хаки
появилась сильная соперница, но у нее были и иные, помимо чисто
политических, причины ненавидеть ее.
Даже сейчас она помнит, как были отвергнуты ее притязания, и щеки ее
гневно вспыхнули. Она по-прежнему хотела эту девушку, по-прежнему видела
ее во сне, и часто, когда она находилась наедине в темой комнате с молодой
послушницей, она обманывала себя, внушая, что это Танит.
- Достаточно ли мы сильны, чтобы отказать царю? - Она посмотрела в
лица остальных. Все знали, какая несдержанная, неумолимая сила правит
Опетом. Все знали, что до сих пор никто: ни аристократ, ни жрец, ни друг,
ни враг - не смели противостоять ей.
Молчание длилось, пока сестра Альма не закашлялась мучительно и не
сплюнула кровавую слизь и вытерла рот платком, лицо у нее стало
напряженным, а глаза усталыми и тупыми.
- Тебе недолго осталось, старуха, - подумала сестра Хака с мрачным
удовлетворением, скрытым за маской озабоченности.
Снова все молчали, пока нерешительно не заговорила преподобная мать:
"Возможно, нам стоит понять, в чем грех девушки и совершила ли она его".
Это было все, что нужно сестре Хаке, и та немедленно взяла дело в
свои руки. "Пошлите за девушкой, - приказала она. - Мы ее допросим".
Айна помогла Танит войти в комнату, обе спотыкались и сгибались, одна
от возраста, другая от боли. Они цеплялись друг за друга, и престарелая
жрица подбадривала молодую, но когда она увидела собравшийся Совет, лицо
ее исказилось от гнева и она закричала:
- Девушка больна! Разве у вас нет жалости? Зачем вы послали за нами?
- Молчи, карга, - сказала Хака. Она смотрела на Танит. Лицо Танит
распухло, на нем ясно видны были синяки. Один глаз закрыт, веки
покраснели, а губы разбиты и покрыты струпьями.
- Позвольте ей сесть, - требовала Айна. - Она слаба и больна.
- Никто не имеет права сидеть перед Советом, - ответила Хака.
- Во имя богини.
- Не богохульствуй, старая карга.
- Я не богохульствую, а прошу о милосердии.
- Ты слишком много говоришь, - предупредила ее сестра Хака. - Уходи!
Оставь девушку здесь.
Казалось, Айна будет споорить, но сестра Хака встала, лицо ее
исказилось от гнева, голос стал хриплым и яростным.
- Уходи! - повторила она, и Айна вышла, спотыкаясь и бормоча, оставив
Танит, которая едва держалась на ногах, перед Советом. Сестра Хака
опустилась на свой стул и посмотрела на Танит. Теперь она свое возьмет,
впереди целый день, если понадобится; она наслаждалась.
Танит держалась только усилием воли. Чувства ее плыли на волне боли.
В нижней части живота ощущалась свинцовая тяжесть, но она слышала вопросы,
которыми ее забрасывали. Сестра Хака хотела знать, чем она так разгневала
царя, она доказывала, что Танит подвергла опасности все жречество,
