храбрые воины. Хай чувствовал, обходя их ряды, как растет уверенность и
согревает надежда. Возможно, с такой силой еще можно чего-нибудь добиться.
Ланнон и Хай пообедали в полдень с офицерами. В непосредственной
близости от кладовых Опета не было недостатка в зерне и мясе, и они
пировали и пили за здоровье друг друга, а солдаты наслаждались двойной
порцией вина, которую распорядился выдать Ланнон. После еды Ланнон
разрешил женам прийти в лагерь. Обычно это разрешалось после победы, а не
перед битвой. Тысячи женщин устремились из города в лагерь, многие из них
жены на один день - и не одного солдата.
- Пусть наслаждаются, - заметил Ланнон с сожалением в голосе, когда
они шли по лагерю в сопровождении офицеров и отборных легионеров. - Боги
знают, что для многих это будет в последний раз. - Голос его затвердел. -
Но проследите, чтобы после заката в лагере не осталось ни одной женщины.
В массовых совокуплениях было что-то отчаянное, как будто жизнь
старалась на краю уничтожения обеспечить свое продолжение. Как будто в
движениях любви можно пренебречь звтрашней смертью.
Ланнон оставил лагерь в этом безумии и провел свою группу за его
пределы. Он шел летящей походкой легионера, способной поглотить мили. Они
пришли на возвышение, с которого открывалась видимость на многие мили во
всех направлениях. Тут они провели много часов, следя, как орды Манатасси
выходят из проходов через холмы на полого спускающуюся к озеру местность.
Смотрели они молча, потому что такое зрелище способно вселить страх в
сердце самого храброго человека.
Как будто из гнезда толстыми длинными колоннами расползались черные
питоны. Они казались бесконечными, эти массы людей, это протяжение
первобытных сил. Они были неизбежны и неуклонны, как морской прибой или
движение грозовых туч по летнему небу, и смотревшие на это подавленно
молчали.
Манатасси со своим авангардом остановился всего в пяти милях от
лагеря Ланнона. Но тыл его армии еще не появился из холмов, и вся долина
была густо покрыта войсками. Им не было конца, не было возможности их
сосчитать, потому что неизвестно было, где кончаются колонны.
Ланнон и Хай в сумерках спустились с возвышения. Звезда Астарты ярко
светила в небе Опета цвета индиго. Хай отвел от нее взгляд.
Они прошли в гавань и следили за погрузкой женщин и детей в
оставшиеся девять галер Хаббакук Лала. Галеры будут стоять у берега ночью
и следующий день, пока не станет ясен исход битвы. Если Опет будет терпеть
поражение - а Хай знал, что так оно и будет, - галеры переправятся на
противоположный берег, и их женщины с детьми постараются уйти от
Манатасси. Выжившие в битве мужчины догонят их, кто как сможет.
Места для всех на галерах не хватало, поэтому первыми вошли женщины
царской семьи и аристократки, затем жрицы и семьи купцов. Был ужасный
момент, когда женщины юе и из низших классов попытались прорваться в
гавань и найти место на галерах. Их избили дубинами и отогнали моряки
Хаббакук Лала. Они кричали и закрывали головы, спасаясь от ударов, и Хай
почувствовал к ним глубокую жалость. Молодая женщина юе сидела на камнях
гавани, держа на руках ребенка, и кровь стекала по ее волосам, образуя
лужицу на плитах площади.
Ланнон попрощался со своими женами и детьми на палубе флагманского
корабля Хаббакук Лала. Он был отчужден и величествен, и каждая женщина
преклоняла перед ним колени. Дети следовали за матерями, но Ланнон едва
глянул на них.
Близнецы выросли в молодых женщин брачного возраста. Хорошенькие, с
длинными светлыми волосами, расчесанными и заплетенными. Они в последний
раз подошли, чтобы поцеловать Хая, и голос его звучал хрипло, когда он
прощался с ними. Младшие дети не понимали серьезности момента, они устали
и капризничали, ссорились друг с другом или кричали на руках нянек.
Ланнон и Хай гребли по темным водам озера, в которых плясали
отражения факелов. В гавани стояли молчаливые толпы, они неохотно
расступались, давая им возможность пройти, и Хай заметил мрачность,
близкую к откровенной враждебности. Эскорт сомкнулся вокруг них, и они по
опустевшим улицам заторопились в лагерь.
На улицах горели костры, а вокруг них пьянство: горожане Опета из
низших классов ловили последние часы удовольствий перед страшным завтра.
Пирушки были более дикими и гротескными, чем даже во время религиозных
праздников. Мужчины и женщины обнаженными плясали в колеблющемся свете
костров или лежали в лужах собственной блевотины, а другие в это время
беззастенчиво совокуплялись у всех на виду.
Хай видел женщину, которая, пьяно покачиваясь, прошла мимо него в
порванном платье, залитом вином. Их него торчали бледные плечи,
выставлялась одна грудь, круглая и толстая, с большим, медного цвета
соском. Она споткнулась и упала в костер, волосы ее вспыхнули оранжевым
пламенем.
В темных переулках двигались какие-то тени, сгибаясь под тяжелой
ношей, и Хай понял, что грабители уже принялись за работу в опустевших
домах богатых. Он знал, что рабы защитят его дом, но тем не менее
почувствовал тервогу, вспомнив золотые книги.
- Величество, дай мне час, - сказал он, когда они проходили мимо
переулка, ведущего к его дому у озера.
- В чем дело, Хай? - раздраженно спросил Ланнон. - У нас еще много
дел, и мы должны отдохнуть. Что займет твое время?
- Я должен зайти домой. Освободить рабов от обязанностей и спрятать
ценное имущетво, особенно свитки, золотые свитки.
- Как хочешь, - раздраженно согласился Ланнон. - Но не трать зря
времени. Возвращайся, как только сможешь.
Старые рабы не могли понять, что им говорит Хай.
- Это наш дом, - умоляли они. - Не гони нас из него. - И Хай не мог
объяснить. Он оставил их в кухне, смущенных и встревоженных.
Взяв себе в помощь одного из молодых рабов, Хай, сгибаясь под
огромной тяжестью свитков, пересек храм Баала и пошел в пещеру Астарты.
Она была пуста и тиха. Жрицы все находились на борту галер. Хай
остановился у бассейна и посмотрел в его глубины.
- Жди меня, любовь моя, - сказал он. - Я скоро приду к тебе. Сохрани
для меня место рядом с тобой.
Он пересек приемный зал пророчицы и в следующей комнате увидел
офицеров храмовой стражи. Они радостно приветствовали его.
- Мы слышали, что ты погиб, святейшество.
- Наш пост все еще здесь, святой отец?
- Отпусти нас из храма, святейшество. Позволь сражаться рядом с
тобой.
Они помогли ему поместить свитки в глиняные кувшины и запечатать их
золотыми табличками. Потом перенесли кувшины в архив и поставили на
каменную полку, за рядом больших кувшинов.
Хай провел четверых офицеров и сотню солдат из легиона Бен-Амона по
городу к лагерю армии, оставив храм без охраны. Ланнон с облегчением
приветствовал его.
- Я боялся, что ты не вернешься, Хай. Думал, судьба снова разлучит
нас.
- Я ведь пообещал, величество, - ответил Хай. - Посмотри, что у меня
для тебя есть. - И он вывел его из палатки показать храмовую стражу. Сто
лучших воинов Опета, стоящих не менее когорты войск юе. Ланнон рассмеялся.
- Хай, мой чудотворец. - Потом повернулся к солдатам и посмотрел на
них. Они свежи, доспехи их ярко начищены и горят, и в них была волчья
сила, которая так отличалась от боевой усталости остальной армии Ланнона.
Ланнон заговорил с офицерами. "Вы моя собственная охрана. Когда
начнется сражение, оставайтесь со мной, рядом со мной и Хаем Бен-Амоном".
Потом отпустил их поесть и отдохнуть.
В большой кожаной палатке Ланнон и Хай планировали битву, решая,
какие отряды использовать, пытаясь предвидеть все случайности, а писцы
записывали их приказы.
Их постоянно прерывали офицеры и адъютанты, сообщая о передвижении
врага, прося распоряжений.
Попросил аудиенции Риб-Адди, он нервно потирал руки, тянул себя за
бороду и шептал своим тихим голосом книгохранителя:
- Сокровищница, величество. Может, переместить ее в безопасное место?
- Скажи, какое место сейчас безопасно, - рявкнул на него Ланнон,
оторвавшись от глиняного ящика, на котором они с Хаем изучали диспозицию.
- Никто не знает тайны солнечной двери. Оставь сокровища на месте, они
будут лежать, пока мы не придем за ними.
- Но стражей отозвали, - протестовал Риб-Адди - Это неправильно...
- Послушай, старик. Потребуется тысяча человек и десять дней, чтобы
переместить сокровища. У меня для этого нет ни людей, ни времени. Иди,
оставь нас одних. У нас есть более важные дела.
Риб-Адди ушел обескураженный. Какое дело может быть более важным, чем
золото в сокровищнице?
Перед полуночью Ланнон выпрямился и провел ладонью по завиткам
бороды, простроченным сединой. Он вздохнул. Выглядел он больным и усталым.
- Это все, что мы можем сделать сейчас, Хай. Остальное в руках богов.
- Он положил руку на плечо Хая и вывел его из палатки. - Чаша вина, глоток
озерного воздуха - и спать.
Они стояли снаружи палатки, пили вино, а с озера дул ветерок, шевеля
кисточки золотых боевых штандартов.
Хаю показалось, что большая коричневая собака, спавшая у стены
палатки, шевельнулась, услышав их голоса. Но тут Хай увидел, что это не
собака, а маленький бушмен начальник охоты Ксаи, преданный, как всегда,
спит у палатки своего хозяина. Он проснулся, улыбнулся, увидев Ланнона и
Хая, и примостился у ног Ланнона.
- Я пытался отослать его, - сказал Ланнон. - Он не понимает. Не хочет
уходить. - Ланнон вздохнул. - Мне не кажется необходимым, чтобы и он умер
с нами, но как заставить его уйти?
- Отошли его с поручением, - предложил Хай, и Ланнон вопросительно
посмотрел на него.
- С каким поручением?
- Пусть ищет следы великого льва на южных берегах. В это он поверит.
- Да, в это он поверит, - согласился Ланнон. - Скажи ему, Хай.
На его языке Хай объяснил маленькому желтому человеку, что царь хочет
еще раз поохотиться на великого льва. Ксаи улыбнулся и радостно закивал,
довольный, что может послужить человеку, которого считал богом.
- Ты должен идти немедленно, - сказал ему Хай. - Это срочное дело.
Ксаи прижался к коленям Ланнона, покачал головой, скатал свою
спальную циновку и исчез в тени. Он ушел, а они молчали, потом Ланнон
сказал: "Ты помнишь пророчество, Хай?"
Хай кивнул, вспомнив, как его произносила Танит.
- Кто будет править Опетом после меня?
- Тот, кто убьет великого льва.
Он помнил и следующее пророчество.
- Чего я должен бояться?
- Черноты.
Хай повернулся и посмотрел на север, где присел перед прыжком большой
черный зверь. Мысли Ланнона шли в том же направлении.
- Да, Хай! - прошептал он. - Чернота! - Осушил свою чашу и бросил ее
в сторожевой костер. К небу взвился столб искр.
- От руки друга, - сказал он, вспомнив последнее пророчество. -
Посмотрим, - сказал он. - Посмотрим. - Потом повернулся к Хаю и увидел его
лицо.
- Прости меня, старый друг. Я не хотел подбрасывать топлива в огонь
твоего горя. Я не должен был напоминать тебе о девушке.
Хай допил вино и тоже бросил чашу в огонь. Ему не нужно было
напоминать о Танит, она всегда была в его мыслях.
- Давай отдыхать, - сказал Хай, но лицо его было печально.
Хая разбудили крики и звуки труб, и первой его мыслью было ночное
нападение на лагерь. Он надел доспехи, схватил топор и выскочил из
палатки, путаясь в петлях нагрудника.
Ночное небо было освещено, как на рассвете, но свет шел не с востока,
он шел с озера, озаряя башни и стены Опета.
