поступали обычно, Манатасси приказал удавить короля и всю его семью, потом
собрал побежденные войска, не разоруженные, под началом прежних
командиров, и принял от них клятву верности. Они произнесли эту клятву
громовым голосом, от которого, казалось, дрожат листья на деревьях и скалы
до самого основания.
На второй год, после сезона дождей, Манатасси двинулся на запад, до
самого пустынного берега, на котором вечно ревет холодный зеленый прибой.
Он победил в четырех больших сражениях, удавил четырех королей, с двумя
другими заключил договор и добавил к своей армии почти сто тысяч воинов.
Те, кто был близок к большому черному зверю, знали, что он редко
спит. Казалось, какая-то внутренняя сила увлекает его и не дает отдыхать
или наслаждаться. Он ел, не чувствуя вкуса пищи, с таким видом, с каким
человек бросает полено в огонь, просто чтобы поддержать его. Он никогда не
смеялся и улыбался, только когда дело завершалось к его удовлетворению. Он
грубо и жестоко пользовался женщинами, оставляя их дрожащими и плачущими,
и среди мужчин у него не было друзей.
Только однажды его офицеры видели у него проявление человеческих
эмоций. Они стояли на высокой желтой дюне на западном краю земли.
Манатасси стоял в отдалении, одетый в королевскую леопардовую мантию, с
синими перьями цапли на голове, развевавшимися на холодном ветру с моря.
Неожиданно один из офицеров громко вскрикнул и указал на зеленые
воды. По серебряному морю, как призрачный корабль в тумане, скользила одна
из галер Опета. Попутный ветер раздувал ее единственный квадратный парус,
ряды весел ритмично двигались, она в тишине плыла на север, в своем долгом
пути к порту Кадис.
Снова офицер вскрикнул, и все посмотрели на короля. Лицо его все
покрылось потом, челюсти были сжаты, зубы скрипели, скрежет получался как
от трения камень о камень. Глаза его безумно горели, тело дрожало и
тряслось от ненависти.
Офицер подбежал к нему на помощь, думая, что он заболел трясущейся
лихорадкой. Он коснулся руки короля.
- Высокорожденный, - начал он, Но Манатасси в страшном гневе
повернулся к нему и ударил своей железной лапой, оторвав половину лица.
- Вот! - закричал он указывая железной лапой на исчезающую галеру. -
Вот ваш враг! Хорошо запомните его.
Каждый день приносил новые волнения, тайные радости и затеи - и
счастье. Казалось, не прошло пяти лет с тех пор, как Хай и Танит стали
любовниками: так быстро пролетело время. Но все же это было так, потому
что приближался очередной праздник Плодородия Земли.
Танит громко рассмеялась, вспоминая, как совратила Хая, и решила
повторить представление во время предстоящего праздника. Айна прошамкала
вопрос, глядя на Танит из глубины своего капюшона.
- Чему ты смеешься, дитя?
- Я смеюсь, потому что счастлива, старая мать.
- О, как хорошо быть молодой! Ты не знаешь, каково это - состариться.
- Айна начала один из своих монологов, и Танит провела ее через суматоху
гавани, мимо низких таверн и насмешливых уличных девок туда, где в причале
начинались каменные ступени. Она протанцевала по лестнице и легко прыгнула
на палубу маленького парусника, привязанного к одному из железных колец
причала.
Хай, в грубой одежде рыбака, с красным шарфом на голове, вышел из
крошечной каюты слишком поздно, чтобы помочь ей подняться на палубу.
- Ты опоздала.
- За такую дерзость я накажу тебя, как только это будет безопасно, -
предупредила Танит.
- Жду с нетерпением, - улыбнулся Хай и помог старой Айне подняться на
борт, а Танит тем временем побежала вперед отдавать концы.
Хай сидел на корме, держа рулевое весло, а Танит сидела рядом с ним,
так близко, как можно сидеть не касаясь. Она сбросила плащ, на ней было
легкое хлопковое платье, перевязанное толстой золотой цепочкой - подарок
Хая в день именин.
Ветер дул по траверзу, они держались круто к ветру, плывя мимо
островов, и ветер бросал им в лицо брызги, а вода казалась холодной в
теплых лучах солнца. Хай провел кораблик точно через почти невидимый
проход в тростниках, и они оказались в спокойной защищенной лагуне, чья
поверхность была покрыта темно-зелеными зарослями водяных лилий и усеяна
голубыми и золотыми звездами их цветов. В спокойных водах плавали птицы,
ныряли и взлетали в воздух.
Здесь ветра не было, и Хай достал длинный шест и, стоя на корме,
толкал шестом судно через лагуну к пляжу из ослепительно-белого песка.
Бредя по колено в воде, он вытащил корабль на берег.
Из куска полотна Хай соорудил убежище среди полированных черных
камней на берегу, помог Айне перебраться через песок и усадил ее в
укрытии.
- Чаша вина, старая мать? - соблазнительно предложил он.
- Ты слишком добр, святейшество.
Они оставили Айну, спокойно похрапывающую в тени, и пошли по берегу.
Хай расстелил под пальмами плащ, они сбросили одежду и лежали,
разговаривая, смеясь и любя друг друга.
Потом вместе выкупались в чистой теплой озерной воде, и когда они
лежали на отмели и маленькие волны лениво плескались вокруг них, приплыли
стаи серебряной рыбешки размером в палец и стали клевать их обнаженную
кожу. Танит рассмеялась от щекотки.
Потом они полежали на солнце и обсохли, и Хай взглянул на стоявшую
над ним Танит. Волосы у нее были влажные и тяжелыми черными прядями
свисали на плечи и грудь. Солнце позолотило ей плечи, а на ресницах
дрожали капли воды. Она гордо выдерживала его взгляд, собрав груди в
ладони рук.
- Я изменилась, святой отец? - спросила она насмешливо, и Хай
улыбнулся и покачал головой.
- Смотри внимательней, - предложила она, и ему показалось, что груди
у нее полнее и более заострены, он заметил также, что на них появились
мраморные прожилки сосудов.
- Ну? - спросила Танит, и провела руками по животу.
- Ты толстеешь, - выговорил ей Хай. - Слишком много ешь.
Танит покачала головй. "То, что здесь, святой отец, пришло совсем не
через рот".
Смех замер на губах у Хая, он уставился на Танит.
Хай лежал в темноте, он еще не пришел в себя от шока. Казалось
немыслимым, что одно из семян, которые он рассеивал так беззаботно,
проросло. Разве жриц Астарты тайно не учатпредотвращать такие
происшествия? Это событие могло стать наравне с землетрясением, бурей или
поражением в битве. Придется что-то делать, что-то решительное.
Хай вспомнил о грязных старых ведьмах, живущих в районе гавани: их
дела - улаживать такие неприятности. Но он тут же отбросил эту мысль.
- Нет. - Он произнес это вслух и прислушался к дыханию Танит,
надеясь, что не разбудил ее. Он начал пересматривать свои планы. Может,
такие радикальные действия и не потребуются. Может, организовать еще одно
освящение храма в отдаленной области царства, и там, вдали от
подсматривающих глаз и болтливых языков, она выносит его сына. Найти
приемную мать будет несложно. Он найдет верного человека. В его легионе
много ветеранов, раненных в битвах. Теперь они ведут простую жизнь
крестьянина в одном из поместий Хая. Эти люди ради него солгут, украдут и
убьют. У них плодовитые жены, чьи груди велики и полны и прокормят еще
одного ребенка.
Они смогут часто видеться со своим сыном. Он уже представлял себе это
счастье и смех, представлял себе сына, пинающегося и гукающего, мягкого, с
полным животиком, в свете солнца.
Хай осторожно просунул руку под простыню, слегка коснулся обнаженного
живота Танит и начал ощупывать его.
- Еще нельзя нащупать, - прошептала Танит и повернулась, чтобы обнять
его. - Я не делала того, чему учат жриц. Я ведь плохо поступила? Ты
сердишься на меня, мой господин?
- Нет, - ответил Хай. - Я очень доволен тобой.
- Я так и думала, - довольно усмехнулась Танит, прижалась к нему и
сонно добавила: - Ну, когда привыкла к этой мысли.
Их разбудил стук и шум, и Хай соскочил с постели и схватил топор,
прежде чем окончательно проснулся. Как только смятение улеглось и рабы
убедились, что стучит и вызывает их солдат из царской охраны, Хай отложил
топор и зажег еще одну лампу.
- Святой отец. - Один из рабов постучал в дверь его спальни.
- Что там?
- Царский стражник. Великий Лев не может уснуть. Он просит тебя взять
лютню и навестить его.
Хай сел на краю кровати и негромко, но зло выругался, проводя
пальцами по бороде, стараясь прогнать из глаз сон.
- Ты слышал меня, святейшество?
- Слышал, - прорычал Хай.
- Великий Лев говорит, что не примет отказа. Он приказал ждать, пока
ты оденешься, и проводить тебя во дворец.
Хай встал и потянулся к одежде, но рука его застыла. Он увидел, что
Танит смотрит на него. Глаза ее в свете лампы были огромными, волосы в
сонном беспорядке, и выглядела она как ребенок. Хай поднял простыню и
скользнул к ней.
- Скажи царю, что я поранил палец, что у меня болит горло, что моя
лютня разбита - и я пьян, - закричал он и обнял Танит.
Шейх Хасан ополоснул пальцы в серебряной чаше и вытер их шелковым
платком.
- Он хочет произвести на нас впечатление своей силой, - прошептал его
младший брат Омар. Хасан оглянулся на него. Его брат - известный франт.
Борода у него промыта, надушена и расчесана так, что блестит, одежда из
тончайшего шелка, а туфли и пояс отяжелели от вышивки золотыми и
серебряными нитями. На пальце у него рубин размером с сустав пальца
мужчины. Глаза затуманились от кальяна, лежавшего рядом на подушке. Да,
франт, и, по всей вероятности, педераст, но в то же время обладатель
острого ума и проницательности, и Хасан часто следовал его советам.
Они сидели рядом в тени широко расставленных ветвей древнего фигового
дерева. Одномачтовое суденышко дау, на котором они приплыли на встречу,
стояло у берега, покрытого белоснежным песком, чуть пониже, и со своего
места на острове они хорошо видели через водный поток северный берег
большой реки.
На берегу, в мелких лужах, лежало стадо морских коров. Большие серые
тела, похожие на речные булыжники; на них беззаботно восседали белые
цапли.
Вдоль северного берега тянулась узкая полоса темно-зеленой
растительности, но сразу за ней начинались голые коричневые холмы. Вся
местность там выглядела сожженной и пустынной. Холмы мрачные, с круглыми
вершинами. Почва покрыта редкой чахлой травой, высохшие мертвые деревья
протягивают к небу свои изогнутые ветви; эти деревья давно убиты засухой.
Однако под взглядами шейхов сцена изменилась. По холмам пробежала
темная тень, будто грозовое облако закрыло солнце.
- Да, - сказал Омар. - Демонстрация должна открыть наши уши для его
слов.
Хасан выпустил в пыль струю ярко-красной слюны и вытер бороду, глядя,
как оживают голые холмы, как расширяется темная тень. Никогда раньше не
видел он такого огромного людского сборища. Отряды двигались стройными
рядами, пока не покрыли все холмы. Хасан нервничал, но лицо его оставалось
спокойным, глаза серьезными, и только длинные смуглые пальцы,
поглаживавшие рукоять кинжала, выдавали его беспокойство. Ничего подобного
он не ожидал. Он прибыл, чтобы обсудить условия торговли и взаимные
территориальные претензии с новым черным повелителем, внезапно появившимся
в этой загадочной и малоизвестной земле за рекой. Вместо этого он увидел
самую большую армию, какая возникала когда-нибудь в мире. Он подумал,
командовал ли сам Александр таким множеством.
Омар затянулся, задержал дым и потом выпустил его тонкой струйкой
