"Контрабандистов". В данном случае произошло то, что юристы называют
"error in objecto" - ошибка в объекте. По соседству с Зуевым находилась
квартира одного из лучших и популярных преподавателей наших средних
учебных заведений Виктора Ивановича Соколова, которому и предназначалось
то, что попало в квартиру Зуева. Соколов не был ни гласным, ни членом
театрального комитета. Но, как говорили, позволил себе разъяснять своим
ученикам и ученицам все безобразие, всю дикость и нелепость произведен-
ной обструкции. Таким образом Зуев пострадал за Соколова.
Кажется, он после получил извинительное анонимное письмо за произве-
денную ошибку. В ту же ночь были разбиты стекла в квартире члена теат-
рального комитета А. Е. Уварова, квартировавшего на Приютской улице близ
Московской.
Чем кончилось дело у мирового судьи и что сталось впоследствии с
обструкторами, я не знаю. Кажется, никаких дальнейших последствий эта
история не имела. Протест против постановки "Контрабандистов" я называю
революционным выступлением, так как хорошо известно, из каких обществен-
ных недр исходили вдохновители и исполнители подобных театральных
обструкций, проявленных и произведенных при постановке "Контрабандистов"
не в одном Саратове, но и в столицах и других больших центрах.
Другое революционное выступление в Саратове приключилось летом 1902
г.
Случилось это в один из воскресных дней конца мая или начала июня. За
несколько дней до этого ходили слухи о том, что готовится какаяѕто ан-
типравительственная манифестация или демонстрация на улицах города. И
действительно, в одно из воскресений мы узнали, что утром какаяѕто толпа
произвела на Верхнем базаре беспорядки и разгромила одну из лавочек.
Когда я узнал об этом, то немедленно же отправился на базар, но там
все уже было ликвидировано, и мне сказали, что манифестирующая толпа
направилась в центр города. Я пошел на Немецкую улицу, там на углах и по
тротуарам, между Никольской и Александровской улицами, толпился народ, в
амбразурах окон только что вчерне возведенных стен музыкального училища
(с октября 1912 г. - консерватории), еще неостекленных и без рам, также
виднелись головы зрителей и зрительниц, интересующихся происходящим на
улице. С Никольской улицы показалась оцепленная коннополицейскими страж-
никами небольшая толпа, в которой бросались в глаза какиеѕто скромно
одетые молодые люди и девицы в простеньких костюмах, поѕвидимому, интел-
лигентные. Впереди толпы шел сотрудник "Саратовского дневника" Анатолий
Герасимов. Эту толпу, в которой можно было насчитать не более 30 - 40
человек, загнали в один из дворов, расположенных по правую (солнечную)
сторону через 3 - 4 дома от Никольской улицы. На этот двор отправились
надлежащие власти (полиция, жандармы и пр.), занявшиеся там регистрацией
задержанных и составлением протокола и акта. Ворота двора были заперты и
охранялись стражей. Почемуѕто была потребована военная сила. Войска на-
ходились в лагере, и явились только несколько десятков артиллеристов в
конном строю с штабѕофицером во главе; он потребовал от гражданских
властей и полиции указаний - что ему делать и кого защищать или выру-
чать. Никаких указаний не последовало, и артиллеристы, постояв несколько
минут у запертых ворот, повернулись и отправились в свои казармы. Ре-
гистрация и составление протокола и акта продолжались очень долго. Я не
дождался конца этой процедуры и отправился домой.
Один из моих родственников (муж моей двоюродной сестры Н. В. Масловс-
кий) пробрался с фотографическим аппаратом на крышу дома, соседнего с
тем двором, на котором производилась регистрация, и сделал несколько
снимков происходившего на дворе. Но на другой же день полиция отобрала у
него все снимки (негативы), которые он не успел проявить.
Все зарегистрированные были на некоторое время задержаны в одном из
полицейских участков, но скоро большинство из них было освобождено. Хотя
в результате этого выступления явилось политическое дело, которое слуша-
лось в нашей судебной палате в 1903 г., кажется, даже при закрытых две-
рях; некоторые понесли серьезные наказания. Из числа подсудимых по этому
делу у меня осталась в памяти только одна девица Архангельская - дочь
одного из преподавателей наших средних учебных заведений.
Совершенно непостижимо: зачем, с какой целью была произведена эта ма-
нифестация? Неужели демонстранты рассчитывали, что толпа пойдет за ними?
Толпа была безѕучастной зрительницей и ничем и никак не проявила сво-
его сочувствия этому странному выступлению. Надо заметить, что оно не
сопровождалось ни красными флагами, ни революционными песнями, ни возму-
тительными прокламациями, ни бунтовскими речами. Энгельгардт, ввиду от-
сутствия этих революционных признаков, говорил: "Если бы это зависело от
меня одного, я бы не задерживал этой толпы, а предоставил бы ей идти по
улицам куда ей угодно; она бы шла, шла, дошла бы до Волги, повернула бы
назад и мирно разошлась бы по домам". Но с этим мнением губернатора,
очевидно, не соглашались остальные власти, признав, надо полагать, его
генеральской шуткой.
28 октября 1902 г. было торжественно освящено только что воздвигнутое
здание музыкального училища, принадлежавшего Саратовскому отделению
Русского музыкального общества. Я не буду подробно останавливаться на
этом событии:
имеется изданная дирекцией отделения печатная брошюра, посвященная
специально торжественному акту этого новоселья. В ней изложены подробно
вся история сооружения дирекцией нового здания и все обстоятельства, ко-
торыми сопровождалось его открытие и освящение.
В конце октября 1902 г. наша присяжная адвокатура чествовала своего
коллегу П.
Г. Бойчевского по случаю исполнившегося тридцатилетия пребывания его
в сословии. По этому поводу состоялось в здании суда в помещении, отве-
денном присяжной адвокатуре, торжественное заседание общего собрания са-
ратовских присяжных поверенных и их помощников. Присутствовали также
председатель суда ФилоненкоѕБородич и другие представители магистратуры.
Адвокатская комиссия (заменявшая совет), в которой я был только рядовым
членом, возложила на меня произнесение приветственного от имени всей ад-
вокатуры слова юбиляру и поднесение ему золотого юбилейного жетона. Я
исполнил это поручение, и мое приветственное слово попало на столбцы
"Саратовского листка", но почемуѕто не все полностью, а только первая
его половина.
24 декабря 1902 г. в Саратове скончался известный писательѕбеллетрист
и драматург Илья Александрович Салов. Он в последние годы проживал в Са-
ратове, занимая должность секретаря Дворянского депутатского собрания,
по которой он имел казенную (от дворянства) квартиру во флигеле, находя-
щемся на углу Московской и Соборной улиц, где и помер. В этот период я с
ним нередко встречался. Я горячо симпатизировал ему как писателю и ува-
жал его как человека. Изредка он помещал небольшие, талантливо написан-
ные рассказы в "Саратовском листке". Редакторыѕиздатели этой газеты П.
О. Лебедев и И. П.
Горизонтов обратились ко мне с просьбой, чтобы я, когда похоронная
процессия Салова остановится у дверей их редакции, произнес надгробное
слово. Я исполнил эту просьбу и произнес речь, которую теперь воспроиз-
вожу с столбцов "Саратовского листка":
""Не говорите мне: он умер - он живет".
Этот стих рано угасшего поэта (Надсона. - Прим. авт.) невольно вспом-
нился мне, когда я узнал, что Ильи Александровича не стало. Да, он жив и
будет жить долго, долго. Гроб, могила - это черта, за которой для каждо-
го из нас начинается таинственная вечность, но у этого порога вечности
подводятся итоги тому наследию, которое осталось после отшедшего. Всякий
человек, уходящий в ту страну, "откуда нет пришельцев", оставляет насле-
дие, выражающееся или в материальных ценностях, или в делах и творениях
его как общественного или государственного деятеля, или писателя. Если в
первом случае наследие почти всегда составляет удел тесного, узкого
кружка родственников или близких, то во втором оно является достоянием
не только современников почившего, но и длинного ряда следующих поколе-
ний. Именно такое достояние оставил после себя покойный Илья Аѕч. Мы
слишком близко стоим к почившему как к писателю, и потому время всесто-
ронней критической оценки оставленного литературного наследия еще не
настало... Но у этого гроба приходят на ум следующие мысли. В сумерках
нашей обыденной, серенькой, будничной жизни по временам являются счаст-
ливые избранники, обладающие не только тонким, проникновенным знанием
людей и окружающей действительности, но наделенные чудным даром рассказ-
чика, передачи другим того, что они понимают и чувствуют. Такие люди яв-
ляются верными толкователями и выразителями современности и яркими ил-
люстраторами как светлых, так и темных ее сторон. К таким счастливым
избранникам принадлежал почивший ныне Илья Аѕч. Его произведения особен-
но ценны и дороги нам, саратовцам, потому, что почти в каждом из них мы
находим родные, дорогие нам с детства отзвуки. Эти отзвуки слышатся в
описаниях родной нам природы: в описании прелестей необъятной, беспре-
дельной степиѕматушки, в рассказах о таинственном шелесте и красотах ле-
сов, раскинувшихся на живописных берегах степных речек, о безбрежном
волнующемся море колосистых полей. Неизменно верный заветам и традициям
своего великого предшественника - бессмертного Тургенева - почивший умел
все эти красоты претворить в слово, которое ласкает воображение, волнует
душу, трогает сердце и будит ум. Такое наследие не останется "лежачим
наследством": оно в живых ярких образах, созданных почившим, перейдет к
тем поколениям, которые придут на смену нам... Этот венок и наше скром-
ное слово являются лишь слабым выражением скорби о почившем.
"Не говорите мне: он умер - он живет"".
От редакции "Листка" я возложил на гроб венок.
"Дневник" также передал подробно содержание моей речи.
Ранней весной (мартѕапрель) 1901 г. в нашем Городском общественном
банке приключился выдающийся криминал. Прослуживший в этом учреждении
счетоводом и конторщиком около 12 лет Василий Петрович Хахалин произвел
в директора банка С. И. Степашкина выстрел из револьвера. Пуля попала в
пуговицу жилета, и это спасло Степашкина от смертельного ранения.
Причиной покушения было недовольство Хахалина сделанным правлением
банка распределением дополнительной ассигновки жалованья служащим канце-
лярии и бухгалтерии банка. Эти дополнения Городская дума определила в
размере 300 и 180 руб. в год. Хахалин считал себя вправе получить при-
бавку в 300 руб., а ему правление назначило 180 руб.
Степашкин отделался небольшим синяком на животе. Тем не менее все же
возникло уголовное дело по обвинению Хахалина в покушении на убийство
Степашкина. Когда это дело вступило в фазис решения вопроса о предании
суду, то столкнулись два противоположных мнения, а именно: следует ли
Хахалина предать суду Окружного суда с участием присяжных заседателей
как обыкновенного партикулярного преступника или же - суду Судебной па-
латы с участием сословных представителей как подчиненного, покусившегося
на жизнь своего начальника? Одержало верх первое мнение, и Хахалина су-
дили присяжные заседатели.
Защищал его Кальманович. Эксперт, ружейный мастер Онезорге, дал зак-
лючение, что револьвер, из которого стрелял Хахалин, недоброкачественный
и почти совершенно негодный для нанесения выстрелами из него какихѕлибо
серьезных, а тем более смертельных повреждений. Некоторые из сослуживцев
Хахалина, допрошенные на суде в качестве свидетелей, показали, что он
как многолетний работник в банке заслуживал, по их мнению, увеличенной
прибавки к жалованью, т.е. в размере 300 руб., и что одна из таких уве-
