что на это не обижаются, с этим стараются смириться. Извини! Но я не мо-
гу больше претворяться, и тебе самому, я уверена, когда я лицемерю. Я -
такая, какая я есть и изменить себя не могу. Оля здесь ни при чем (она
совершенно не стоит между нами). Она моя подруга сердца. В общем, Влад,
воспринимай меня, как хочешь, но не требуй от меня любви. Ты мне очень
хороший друг, которого, я тебе говорила, не хочу потерять, но для этого
полюбить я тебя не могу. Не МОГУ!!!! Я виновата, что каким-то образом
заставила тебя себя полюбить, но я этого не хотела! Прости меня, если
можешь, но я не могу воспринимать больше, чем очень хорошего друга." (
9.03.95.)
Не знаю, но многие после подобных строк идут стреляться...
***
Любовь - спасенье человека,
Столь близко к нам она сейчас.
Внимай слова больного человека
И не забудь его сей час. ( Ответ на "Юность")
Так просто вспомнилось... ***
"Когда впереди тебя стена непонимания людского, попробуй возлюбить
другого," - написал я как-то. Пытался, пытался я отойти от любви к ней.
Есть одна девушка, наверное, столь же недоступная, сколь и Она. Имя ее
Ольга - хрупкая и мудрая.
Но она любила другого, и никогда не полюбит меня...
Вот и мой автобус.
Но она любит другого, он же просто живет ею. Счастье людское,
счастье, которое лучше оставить в покое.
- Лучше останемся друзьями, - все-таки сказала она. А еще она говори-
ла, что я люблю одну, потом другую, затем вторую, третью, она же ка-
кая-то в цепи бесконечности... Глупенькая, но если это так и она в это
верует, то мне стоит остановиться...
"Лучше останемся друзьями," - как я ненавижу эту фразу, а можно прос-
то не любить...
- Подвиньтесь, пожалуйста. Вы выходите?.. Малая Пир.. ?.. Следую-
щая... ***
Время Миши.
"Кто он такой?" - часто спрашиваю я себя.
Простой гений или просто гений? Может быть, он единственный из нас,
кто может выслушать другого? Молчание ли его символ?
Что можно сказать о человеке, который является самой неотъемлемой
стороной твоей жизни? Он - центр, вокруг коего вертится некая маленькая
планетка-я. Все, что возникает на бумаге, проходит через его оценку и
впечатления. Такое ощущение, что он все видит насквозь, как будто мы для
него ненужные светлому тени, где светлое мир, ради которого он живет...
Однажды спросил его: "Ты когда-нибудь замечал за собой гениальность?"
Он скромно ответил: "Да..."
Правда, после долго и упорно отказывался от своих слов.
Он тот человек, что всегда выслушает, направит и умрет в себе. Ощущая
свою гениальность, он осознает никчемность нашу, но это закон природы.
Он стремится стать одним из нас, но ему суждено быть над нами. Быть мо-
жет, поэтому он и грустный. ***
Все они не могут понять, что царит среди этих разговоров, мечтаний.
Они это мы. Кто, как, кем считают они себя? Да никем. Перед Вечностью,
перед Вселенной, перед Человеком они имеют свое мирское поганое "я", они
считают, что мир создан для них, они хотят, чтобы Он приклонил перед ни-
ми колени. Да кто вы такие!? Мошки, муравьи. Малейшая случайность и вас
нет!
Лишь греки были. Эти знали, что изменить ничего нельзя, и поэтому пы-
тались согласиться с миром. А мы?
Что есть мы, если нам совершенно наплевать на то, что творится в душе
человеческой, в душе наших близких.
Все тленно, мы тленны, но все равно все для нас. Кто они?
Юноша любит - ей наплевать ( как-нибудь переживет: у нее своя мечта,
свой принц). Мы - люди, Мы - Человек - ползаем перед созданным нами.
Древние жили в гармонии, а мы создаем конфликт.
Любовь - чувство Богов. Любовь - чувство Бога Сущего. Любовь - сущ-
ность наша. Но понять другого человека сложно, проще уничтожить, разру-
шить, унизить. Мы боимся познания, боимся ответственности, боимся любви.
Наши друзья должны быть нами.
Ольга, Серж не могут сейчас понять меня, но они близки к этому. Меня
понять нельзя.
Да и к черту это! Лучше уж пусть все варится у меня, пусть я сойду с
ума, чем они.
Меня злит все. Глупость же и уродство мирское, стремление все под се-
бя и отсутствие понимания - больше всего. Я есмь зло, но почему оно воз-
никает, понять вам будет достаточно сложно.
Но как не злиться?! Я не могу терпеть, когда человек, видя свою ви-
новность, пытается оправдаться. Как так можно?
Среди немых людей ты ощущаешь все, что творится внутри человеческой
души, и тебя воротит: все низменно, все плохо, все блядско.
Лишь там, где хотят понимать, лишь там забываешь тьму. ***
"Сит, что с тобой?"
Да какая вам разница? Вам ведь начхать на то, что царит у меня на ду-
ше! Вспоминается Горкуша. Вам просто хочется показать участие, полазить
поглубже в душу, чтобы все вокруг считали вас чем-то иль кем-то. Я ска-
жу, а вы просто обидитесь, потому что мне плохо за вашу дурость и глу-
пость.
Зачем делать то, что вас не интересует и направленно не ради добра, а
ради опять же вашей глупости?
Они не хотят посмотреть на себя.
"Знаешь ли ты себя?"
"Нет, я е хочу задумываться об этом..."
Так это плохо! Этого надо бояться!..
А мы хвалимся... ***
Божья коровка ползла по руке. Медленно, словно ленясь расправлять
свои крылья, она двигалась на кончике пальца. Остановилась и полетела.
"Лети"
Приятное ощущение соприкосновения с живой природой, с существом, ко-
торое, может быть осознает свое место в жизни, отступило и осталось
лишь:
- Лети...
Ветер поднялся и затрепетали листья вокруг. Молодые березки склони-
лись от такого порыва и вновь...
Я зевнул. Спокойствие поглотило мою сущность. Сон склонил меня к зем-
ле. Прохожие не обращали на меня внимания своего.
Муравей упал на мою руку. Я стал следить за его непонятным бегом, но
он дополз до конца пальца и упал в траву. Казалось, все стремится назад,
в природу.
Природа - вечная дорога жизни, и никакой шум проезжающих машин не
заглушит песню ветра. ***
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Я и ОНА
...Я положил трубку. Последней моей фразой была:
- И я попрошу в ближайшие дни не разговаривать со мной. Мне будет
легче...
- Хорошо, я исполню твою просьбу, - она куда-то спешила (у нее сгорел
пирог).
Я положил трубку, а в душе все также было пусто. Всегда не хватает
чего-то душе, но сейчас внутри нее не было надежды на то, что когда-ни-
будь милашка полюбит меня. "Разлюбить?" - почувствовал улыбку: столько
раз пытался.
Встал с пола, пошел на кухню, выпил воды и уже вскоре спал. Так за-
кончился еще один день.
Каждый новый день начинается с мысли. Я же вспомнил, что в детстве
мечтал о зеркальце на своем старом велосипеде. Почему-то всегда интере-
совало, что же там позади, когда все несется вперед?
Когда-то в глубокой депрессии ко мне пришла мысль, которая потом ста-
ла смыслом жизни: "Если и вкусили Адам и Ева плод познания, то это был
плод Памяти." Память враг человечества, ведь человек, непомнящий всего,
более счастлив, чем человек, которого гонят по свету воспоминания и думы
о прошлом.
Может быть, именно поэтому я и не дождался зеркальца, хотя и были мо-
менты в моем существовании, когда жил я лишь памятью, воспоминаниями.
Вода закипела, пора засыпать в кофейник любимые зерна. Секунды и кофе
наполняет пространство своим неповторимым ароматом. Когда соприкасаешься
устами с этим напитком, появляется ощущение первопроходца, пионера, та-
кое же, как, наверное, и у спутников Колумба, которые впервые в истории
европейской цивилизации вкусили этот напиток. Где-то, когда-то я вычитал
примерно такие слова: "Если бы не кофе, то корабль не пришел бы к месту
назначения".
И опять воспоминания вторглись в настоящее. Мы сидели недалеко от
Кремля, точнее возле собора Василия Блаженного, напротив нас Куранты. Я
часто поглядывал на них, потому что оставалось где-то всего полчаса: ей
надо было возвращаться домой. Уют и счастье от того, что рядом находится
любящий тебя человек, человек, который не только тебя понимал, а даже
прогуливал из-за тебя занятия в А.. институте.
Кофе кончилось. Я налил себе еще чашечку и побрел в комнату, где пы-
тался найти свой дневник.
Когда-то ко мне пришла идея записывать мысли, чувства и события. Вна-
чале было даже интересно, но вскоре понял, что таким образом лишь обща-
юсь со своим прошлым. Эти мысли, эти поганые чувства так мне надоели,
что в порыве гнева я поджег этот дневник и сидел грел руки в своей ком-
нате. И все-таки кое-что сохранилось от этого опротивевшего мне кладезя
воспоминаний. И сейчас я полез в груды бумаг за ним.
Найдя обгоревшую тетрадь, я уселся на пол, поскольку сидеть за столом
для меня было большим трудом: опять воспоминания, опять она. Я раскрыл
его и...
Этот портрет я пытался написать когда-то давным-давно. У меня была ее
фотография и самые сокровенные черты, которые мы ловим в порывах нежной
страсти, безумно возлюбя. Эти черты я замечал, когда она разрешала иног-
да проводить ее в А.. институт. Я настаивал на том, чтобы мы провели час
или два в "Детском мире" на Лубянке. У нас там было местечко (если вы
припомните пролет мраморной лестницы, которая поднимается со стороны
прилавка "тетрадей" на первом в обширный зал на втором этаже, где начи-
нают свое движение эскалаторы). Как правило, это была пятница, и этого
дня я ждал каждую неделю с большим нетерпением. И вот мы где-то в поло-
вине четвертого оказывались на этой лестнице и стояли болтали, болтали
обо всем, что приходит на ум влюбленным. Однажды она расплакалась, и мне
стало стыдно, из-за того, что не мог прекратить столь прелестные потоки
горьких слез. Я хотел исчезнуть: ей было очень плохо. Помню ее крас-
ненькие, заплаканные глазки, которые она прятала за своими необыкновен-
ными кудрями черных, незаметно переходящих в оттенок рыжего волос (она
знала, что я ненавижу две вещи в своей жизни: женские и детские слезы).
И еще одна фраза: "Как бы я хотела, чтобы в наши взаимоотношения никто
не вмешивался!"
Но почему-то всем хотелось "помочь" нам.
Ее портрет... Когда в мою жизнь вторглась ненависть к ней, а она поя-
вилась однажды весной, я встал над рекой, и высокий обрыв принял разор-
ванную фотографию. Ветер заиграл очаровательным личиком, спокойные волны
взметнулись, и осколки ослепительно белого и осколки ослепительно краси-
вого ее лица поплыли вниз по течению, дабы оказаться в вечном океане.
Ее портрет, написанный мной, лишь он напоминал любимые моим сердцем
черты. Иногда мне приходило в голову такая страшная мысль, тогда я уже
понимал, что теряю ее: "Неужели я могу остаться без ее улыбки, хитрого,
детского взгляда, очаровательных карих глаз, прелестных, словно лепестки
розы, губ, без ее львиной грации и непокорного, свободного, женского
сердца. Иногда я задумывался, что же преобладает в ней: разум или
чувства. Казалось, каждая ее фраза сто раз обдумана: лишь один раз она
сказала в мою сторону: "А может это любовь?" Один самый счастливый раз.
Но ее действия в моменты душевного успокоения были настолько спонтанны
(однажды она мне показывала дорогой ей парк и любимого песика Заури-
ка)... Как она прекрасна, когда бегает от Заурика или за ним, как она
весела и добродушна...
Кофе кончился. Я закрыл дневник, кинул его в кучу бумаг, оставив
портрет, повесил на стену и вышел на улицу.
Москва. Город моей души. Город, который должно любить.
Я вышел из подъезда своего домишки и побрел к набережной. Пересек Пи-
роговку, спустился вниз по переулкам и оказался у Москва-реки. Паром
полз по мутной воде, и некая дама смотрела на меня...
Наступил девяносто пятый, все шло своим чередом: я жил своей любовью,
она жила собою. Была среда и мы вновь встретились. В этом городе есть
место, где душа моя каждый раз рождается заново. И это место - Парфенона
