из-за занавесок домишек, мимо которых он проезжал, и которых
становилось все больше и больше по обеим сторонам дороги, за
еле ползущим грузовичком наблюдают деревенские жители. Если
направиться прямиком к благородным руинам, это вызовет вопросы.
Он не хотел, чтобы его узнали. Во всяком случае, не сразу. Он
покатил дальше к центру деревни, по-прежнему бросая
меланхолические взгляды на замок, который вырисовывался вдали
на фоне светлосерого неба, возвышаясь над верхушками деревьев.
Сильное волнение вновь охватило его. Подумать только, ведь он
не был на этой улице с сорокового года! Сколько воды, сколько
крови утекло с тех пор! Он проходил военную службу неподалеку,
в Оксон, но ни разу не сделал попытку заехать в родные места,
настолько они были ему ненавистны. И даже потом, став
фотографом, он всегда избегал района Грей -- Везуль. Но на этот
раз он решился. Он вернулся на родину! Какая-то таинственная
сила заставила его вернуться сюда. Его не оставляло смутное
ощущение, что вернулся он недаром.
Стоявшие на порогах домов мужички смотрели, как он
проезжает мимо, без тени робости пытаясь разглядеть его -- в
деревне робких мало. Вскоре Ромуальд увидел своего первого
врага: Арсена Мальвейера. Он узнал его по горбу и стеклянному
глазу. Они были ровесники. Эта сволочь стала полевым жандармом.
Арсен с любопытством косился на него целым глазом, хотя и этот
глаз уже еле-еле видел из-за принятия алкоголя, который он
нещадно глушил с восьми лет, и который тек в его венах, щедро
влитый туда его предками -- винокурами. Жандарм стоял,
прислонившись к перилам моста через Одюизу. Он скручивал
сигарету, нагло с ненавистью вглядываясь в Ромуальда. Как это и
положено хорошему жандарму, он пытался разглядеть номерной знак
фургончика. Ромуальд знал, что если в ближайшие двое суток в
деревне своруют яблоки или кур, то номер его машины будет тут
же передан в жандармское управление. Какому неосторожному или
просто чокнутому туристу могла прийти в голову нелепая мысль
забрести в эту мрачную деревню?
Фургончик выехал на церковную площадь. В этот час она была
пуста. Все мужчины еще в поле, а женщины заняты стиркой или
любовью в постели с кюре, с кем-нибудь из жандармов или с
удалившимся на покой старикашкой. Гостиница "Модерн"
по-прежнему стояла здесь, напротив церкви. Единственный кабачок
в деревне, где по воскресеньям после мессы неизменно собирались
страждущие. Эту гостиницу, хлипкое строение, на крышу которого
не рискнула бы сесть даже ворона из боязни сломать себе лапу --
по-прежнему держит семья Мюшатр, Недоверчивые и
недоброжелательные, эти люди переселились сюда из Бресса в
конце прошлого века. Ромуальд все еще ощущал на правой лодыжке
прикосновение раскаленного железа, которым братья Мюшатр
прижгли ему ногу в тридцать пятом году. Подлые твари, без Бога,
без родины. Подумать только, ему придется провести ночь в этой
ужасной гостинице.
И все же он объехал всю деревню, высматривая, не открыл ли
кто случаем -- бывают же смельчаки! -- другую гостиницу в этом
треклятом уголке. Другой не оказалось. "Что же, поехали в отель
"Модерн"!"
Ромуальд поставил машину на стоянку между каким-то
драндулетом и старинным Розенгартом, в котором вместо заднего
сиденья лежали перевязанные проволокой охапки соломы, а из-под
капота торчала ржавая рукоятка. Со всей возможной осторожностью
он вошел в сумрачный зал кафе-гостиницы, царство мух, как живых
и жужжащих над стойкой и столиками, так и мертвых, прилипших к
зеркалам и стеклам. Маленький человечек с хитрой мордой и
всклокоченной рыжей шевелюрой, в коричневых брюках и толстой
желтой вязаной фуфайке появился из задней комнаты, на губах его
играла неприятная улыбка. Ромуальд сразу же признал Адриена
Мюшатра, одного из своиз мучителей. Но Адриен его, похоже, не
узнал. Ромуальд заказал себе вина и устроился за столиком в
углу.
-- Номер найдется? -- спросил он через минуту хозяина, все
еще стоявшего в дверях у него за спиной, скрестив на груди
руки, и делающего вид, что он смотрит на площадь, а на самом
деле следившего за тем, чтобы этот чужак не смотался, не
заплатив. Человек с раскаленным железом подошел к Ромуальду,
положил толстые, в бородавках руки на край стола и наклонился к
нему и деланно улыбаясь, отчего его всего перекосило, сказал:
-- Непременно, мсье. Мсье, наверно, приехал на
празднование дня Всех Святых?
Ромуальд пробормотал что-то неразборчиво себе в усы, вовсе
не желая сообщать что-либо о себе этой обезьяне. Адриен Мюшатр
протянул Ромуальду карточку постояльца. Разъездной фотограф
нашарил авторучку и -- заколебался. Написать вымышленное имя? В
задумчивости он поскреб кадык, заказал еще вина. Хозин, волоча
ноги, пошел за ним. В это время какой-то тип вошел в зал, и из
задней комнаты тотчас же появилась маленькая смуглая женщина,
слегка сутулая, с угрюмым и неприятным лицом. Она подала
пришедшему белого вина, так что тому и заказывать не пришлось.
Когда Ромуальд повернулся, чтобы разглядеть рожу пьяницы, тот
уже опрокинул стаканчик, и добрая женщина наполнила его снова
и, не закрывая кувшин пробкой, заботливо ждала, когда клиент
снова подвинет к ней пустой стакан своим толстым и красным как
морковка пальцем с огромным грязным ногтем.
Полевой жандарм -- а это был он -- и хозяйка заведения
округлившимися слезящимися глазами в упор смотрели на
Ромуальда. Подошел хозяин с ключом от комнаты, который он дотал
из ящика стола, и в тот же миг оттуда выпрыгнула мышь,
кинувшаяся бежать между столиками. Ромуальд встал, изобразив
гримасу, похожую на улыбку:
-- Пойду возьму вещи... из машины...
Он вышел из гостиницы. С десяток деревенских мальчишек и
двое-трое трясущихся стариков стояли вокруг его машины. Тут же
было несколько уток и кот. Проложив себе дорогу, он открыл
заднюю дверцу и начал выгружать свое снаряжение: фотоаппарат в
футляре, сложенный штатив, коробки с пленками и
фотографическими пластинками, сумку с фотопринадлежностями,
чемоданчик с образцами открыток и, наконец, чемодан со своими
вещами -- белье, пижама, туалетный прибор, несколько пар чистых
кальсон (ему случалось недели по три бывать в дороге, чтобы
найти и снять для открытки какой-нибудь памятник или красивый
вид). Он поставил багаж на асфальт, чистый, хотя и желтоватый
от сухого навоза. Деревенские по-прежнему стояли возле машины,
засунув руки в карманы и разглядывая его башмаки и брюки.
Медузы. Кьефран затерялся вдали от крупных автодорог, и
очевидно, что ни пруд с рыбой, ни дуб времен революции вместе
со старым колодцем, ни даже руины феодального замка не смогут
привлечь сюда туристов. Тем не менее, грамотность и
электричество проложили себе дорогу и в эту глушь.
Подхватив свои монатки, Ромуальд вернулся в гостиницу и
прошел в зал.
-- Вы могли бы оставить все это в машине,-- сказал ему
рыжий. -- Здесь воры не водятся.
Ромуальд отсутствовал всего ничего, однако за это время
народу в кафе прибавилоь. Кроме жандарма и четы хозяев было
семь или восемь мужланов, сельскохозяйственных рабочих в синих
шоферских комбинезонах и сапогах, перепачканных навозной жижей
до самого верха. Стаканы с белым вином выстроились на стойке,
туда же забрался кот, которого он только что видел у своего
фургончика. Деревенские пялили глаза на Ромуальда, молча
посмеиваясь в свои усы с затерявшейся в них соломой. У
присутствующих женщин вид был злобный. Кроме хозяйки здесь была
еще толстая и коротконогая баба, рыжая, с белой кожей, и рябая
-- Мариетта Фалленан, Ромуальд сразу узнал ее по шишке на
подбородке: он завалил ее в ризнице весной тридцать девятого.
Подойдя к столу, он заметил лежащую возле недопитого
стакана с вином свою гостиничную карточку, в которую
фиолетовыми чернилами было вписано крупно и неумело: "Мюзарден
де Фальгонкуль Ромуальд Дезире Жозеф. Родился в Америке в 1925
году". Итак, негодяи в конце концов его узнали!
-- Привет, Ромуальд! -- ухмыльнулся хозяин гостиницы.--
Что, вернулся в родные края?
-- Черт возьми, тебе что, признаться было трудно? --
накинулся на него полевой жандарм.
Они дружно рассмеялись. Их глаза блестели от смеха, но
плотно сжатые губы выражали ненависть. Ромуальд почувствовал,
будто раскаленным железом провели по его ногам, будто яротный
град камней полетел ему в лицо. "Бог мой, зачем я приехал сюда?
Что мне тут понадобилось? Я мог бы преспокойно полюбоваться
замком, и не оставаясь на ночь в этой проклятой гостинице".
x x x
После кошмарной ночи, проведенной в единственной более или
менее пригодной для жилья комнате гостиницы -- с видом на пруд
(тот самый, которым завлекали туристов), знаменитая рыба
которого жирела на навозной жиже, машинном масле и неисчислимых
отбросах, плавающих по его поверхности,-- набив себе перед этим
желудок тушеной капустой с цесаркой, которую его буквально
силой заставили съесть вчера вечером, запивая белым вином,
"чтобы отметить его возвращение на родину", так вот, после
кошмарной ночи, в течение которой он вновь и вновь вспоминал
самые жестокие и самые кровавые эпизоды своего мученического
детства, он встал, сделал несколько упражнений, поглазел,
отхлебывая большими глотками кофе с молоком, на гадкий пруд за
окном и отправился на прогулку по деревне, где за каждым его
шагом следили, каждое его движение изучали и взвешивали те, кто
не пошел в поле и ждал, когда он проснется. Ромуальд направился
прямиком к лесу Грет, а оттуда -- к замку.
Когда смотришь на Фальгонкуль издалека, то вид у него все
еще горделивый. Два донжона, четыре угловые башни, дозорная
башня, высокие парапеты стен с бойницами стояли в окружении
деревьев и создавали впечатление совершенно целого
средневекового замка наподобие тех, что показывают в "Вечерних
посетителях". Увы, чем ближе подходил он к величественному
сооружению, тем все очевиднее становилась его дряхлость и
запущенность. Прокладывая себе путь сквозь заросли ежевики,
заполонившей все вокруг замка, Ромуальд в нескольких местах
порвал брюки. Ему пришлось перебираться через поваленные
молнией деревья, длиннющие стволы которых, обгорелые и с
ободранной корой, лежали на толстой подстилке из густого
кустарника. Наконец, он вышел на более или менее приличную
дорожку с колеей, заполненной стоячей водой. Он узнал дорогу на
Грет, которая вела от замка к шоссе и шла мимо болота до самой
лесопилки Пинотонов -- еще одна семейка проходимцев6 --
построенной на холме Лерб-о-Мит прямо при выезде на шоссе
Шабозон-Лез-Эглет.
Болото было совсем рядом. Ромуальд почувствовал его цепкий
запах прежде, чем заметил отливающую всеми цветами радуги
водную гладь с плавающими на ней водяными лилиями. Каждый вечер
лягушки устраивали здесь концерт в зарослях аврана, навевая
ранний сон на жителей деревни. Ромуальд направился к старому
подгнившему подъемному мосту, перекинутому через ров,
превращенный в кладбище сломанных велосипедов, разделанных под
орех автомобилей и просто в общественную помоцку. Пока он,
осторожно ступая, переходил мост, изъеденный жучками, то
спугнул несколько завтракавших на дне рва крыс, которые удрали
через слуховые окна в замок. С десяток мальчишек и трое или
четверо взрослых, среди которых был и жандарм, держась поодаль,
наблюдали за Ромуальдом. Преисполненные любопытства и
неосознанного почтения, они застыли неподвижно на дороге.
Ромуальд вступил на широкий двор, поросший высокой травой и
