- То-то и оно. - Одди хихикнул. - Raphael Urbinus Sua Manu. Ну-ка,
сын мой, переведи, порадуй старика. Если не ошибаюсь, у тебя на этой
неделе была возможность восстановить познания в латыни.
- Рафаэль из Урбино, - пробормотал де Сойя себе под нос, -
собственной рукой.
- Правильно. Что ж, пора идти. Пожалуй, воспользуемся лифтом Его
Святейшества. Негоже заставлять секретариат ждать.
x x x
Апартаменты Борджа занимали почти весь нижний этаж здания. Одди
провел капитана через маленькую капеллу Николая Пятого, и де Сойе
подумалось, что он никогда в жизни не видел ничего прекраснее. Стены
часовни украшали фрески работы фра Анджелико, выполненные в 1447-1449
годах от Рождества Христова и представлявшие собой квинтэссенцию
простодушия и невинности.
Помещения за капеллой выглядели мрачными и зловещими, что невольно
наводило на мысли о неблаговидных поступках пап из рода Борджа. Но в
Четвертом покое, кабинете Папы Александра, отдававшего много времени
науке и мирским искусствам, де Сойя не мог не восхититься многоцветьем
красок, изысканными золотыми инкрустациями и пышной лепниной. Фрески и
статуи Пятого покоя изображали события из жизни святых, однако в них
ощущалась неестественность, некая стилизация, напомнившая де Сойе
египетское искусство Старой Земли. В Шестом покое, который, по словам
монсеньера Одди, служил трапезной, фрески были настолько яркими и
жизненными, что у капитана перехватило дыхание.
Одди остановился у фрески, изображавшей Воскресение, и указал двумя
пальцами на фигуру на заднем плане. Несмотря на века, прошедшие с тех
пор, как была написана картина, и на выцветшие краски, эта фигура
внушала благоговение.
- Александр Шестой. Второй Папа из рода Борджа. - Пальцы монсеньора
скользнули к двум мужчинам, которые стояли в толпе, но, судя по
выражению лиц и падавшему на них свету, изображали святых. - Чезаре
Борджа, незаконнорожденный сын Александра. Рядом его брат, которого он
убил. В Пятом покое имеется портрет Лукреции, дочери Александра. Ее
написали под видом святой девственницы Екатерины Александрийской.
Де Сойя вскинул голову к потолку, который, как и в других
помещениях, украшала эмблема рода Борджа - белый бык с короной над
рогами.
- Это работа безумца Пинтуриккьо. Его настоящее имя - Бернардино ди
Бетто. Вполне возможно, он служил силам тьмы. - Выйдя из комнаты, Одди
оглянулся. - Но в гениальности ему не откажешь. Пойдем, сын мой. Нас
ждут.
Кардинал Лурдзамийский восседал за длинным столом в Шестом покое -
Зала-дель-Понтифичи, так называемой "Папской зале". Он и не подумал
встать, когда де Сойя вошел в комнату, лишь слегка изменил позу. Капитан
опустился на колени и поцеловал кольцо на пальце кардинала. Симон
Августино погладил де Сойю по голове и махнул рукой, как бы отметая
формальности.
- Присаживайся, сын мой. Уверяю тебя, этот стул гораздо удобнее
кресла, которое подобрали мне мои помощники.
Де Сойя почти забыл, какой звучный у кардинала голос: казалось, он
исходил не столько из груди Августино, сколько из самой земли. Кардинал
напоминал облаченную в шелка и атлас гору, которую венчала крупная
голова с тяжелым подбородком и тонкими губами. Из-под алой скуфьи,
прикрывавшей почти голый череп, пронзительно смотрели крошечные глазки.
- Федерико, - продолжал кардинал, - я очень рад, что ты выжил,
пройдя через столько смертей. Вид у тебя усталый, но и только.
- Спасибо, ваше высокопреосвященство, - поблагодарил де Сойя.
Монсеньор Одди уселся слева от капитана, чуть поодаль от кардинальского
стола.
- Насколько мне известно, вчера тебя допрашивала священная
инквизиция? - Взгляд кардинала словно проникал в самое сердце.
- Да, ваше высокопреосвященство.
- Надеюсь, до пыток не дошло? Никаких тисков, "железных дев" или
"испанских сапог"? На дыбу тебя не вздергивали? - Кардинал хмыкнул. Этот
звук отдался эхом у него в груди.
- Нет, ваше высокопреосвященство. - Де Сойя выдавил улыбку.
- Хорошо. - Кольцо на пальце кардинала сверкнуло в луче солнца.
Августино подался вперед. - Когда Его Святейшество вернул священной
канцелярии прежнее название, - он усмехнулся, - некоторые атеисты
решили, что возвращаются времена террора и страха. Но Церковь знала, что
делает. Священная канцелярия может только советовать, Федерико, а
единственная кара, которую она вправе предложить - отлучение.
- Это ужасная кара, ваше высокопреосвященство, - проговорил де
Сойя, проведя языком по губам.
- Верно, - согласился кардинал, голос которого внезапно сделался
суровым. - Но тебе она не грозит. Дознание завершилось, твоя репутация
ничуть не пострадала. В протоколе, который священная канцелярия направит
Его Святейшеству, с тебя снимут все обвинения - за исключением, скажем
так, невнимательности к чувствам некоего епископа, имеющего покровителей
среди членов Курии.
Де Сойя стиснул кулаки.
- Ваше высокопреосвященство, епископ Меландриано - вор.
Кардинал перевел взгляд на монсеньора Одди, затем вновь устремил
его на капитана.
- Знаю, Федерико. Нам об этом известно достаточно давно. Не
беспокойся, доброму епископу не скрыться в океане от справедливого
возмездия. Могу тебя уверить, что к нему священная канцелярия
снисходительной не будет. - Августино откинулся на спинку кресла. - Но к
делу, сын мой. Готов ли ты вернуться выполнить до конца свое задание?
- Так точно, ваше высокопреосвященство. - Де Сойя сам изумился
своим словам. Еще несколько секунд назад он радовался тому, что покончил
с проваленной миссией.
Кардинал кивнул. Его взгляд сделался пронзительнее прежнего.
- Замечательно. Насколько я понимаю, один из твоих солдат погиб?
- Это был несчастный случай.
- Ужасно, - кардинал покачал головой. - Просто ужасно.
- Стрелок Реттиг, - прибавил де Сойя, которому почудилось, что
следует упомянуть имя подчиненного. - Он был хорошим солдатом.
Глаза кардинала блеснули, словно на них выступили слезы.
- Мы позаботимся о его родителях и сестре. Тебе известно, сын мой,
что брат стрелка, генерал Реттиг, командует гарнизоном на Брешии?
- Нет, ваше высокопреосвященство.
- Невосполнимая потеря. - Кардинал вздохнул. Пухлая рука опустилась
на столешницу. Де Сойе внезапно показалось, что рука существует как бы
сама по себе, отдельно от тела. Этакая бесхребетная морская тварь... -
Федерико, у нас есть достойная замена стрелку Реттигу. Но сначала мы
должны кое-что уточнить. Ты знаешь, почему тебе поручили найти и
задержать девочку?
Де Сойя выпрямился.
- Ваше высокопреосвященство объяснили, что девочка - дочь кибрида.
Что она представляет собой угрозу Церкви. Что ее, может быть, подослали
ИскИны Техно-Центра.
- Верно, Федерико. Но мы не объяснили, почему она представляет
угрозу. Кстати, не только Ордену и Церкви, но и всему человечеству. Сын
мой, если ты берешься довести свою миссию до конца, тебе необходимо это
знать.
С улицы донеслись два звука, приглушенные расстоянием и толстыми
стенами. На Яникульском холме выстрелила пушка, и одновременно часы на
базилике Святого Петра начали отбивать полдень.
Кардинал вынул из складок сутаны старинные часы, удовлетворенно
кивнул и спрятал механизм обратно.
Де Сойя молча ждал.
42
На то, чтобы добраться до погребенного во льдах города, ушел почти
целый день. Мы три раза устраивали привал. В целом дорога наверняка не
отложилась бы в памяти (путь пролегал все по тем же сумрачным ледяным
туннелям), если бы на отряд не напал арктический призрак, утащивший
одного из чичатуков.
Как всегда бывает, все произошло буквально в одно мгновение. Мы с
андроидом и Энеей замыкали цепочку людей, бредущих по туннелю. Внезапно
раздался грохот, в разные стороны полетели осколки льда, промелькнуло
нечто огромное - и фигура в меховых одеждах за два человека до Энеи
исчезла без следа.
Я замер как вкопанный, сжимая в руках плазменную винтовку, которую
забыл снять с предохранителя. Чичатуки завопили, несколько охотников
ринулись в наклонный туннель, возникший в ледяной стене.
Когда я наконец опомнился и подбежал к Энее, девочка осматривала
при свете фонаря туннель, уводивший вниз почти под прямым углом. По
туннелю спускались два чичатука, отчаянно тормозивших ногами и ножами,
которые они пытались воткнуть в стены колодца. Я хотел было прыгнуть
следом, но Кучиат схватил меня за плечо и крикнул:
- Ктчей! Ку тчета чи!
Я уже приобрел кое-какой словарный запас, а потому понял, что меня
не пускают. Пришлось подчиниться. Метрах в двадцати внизу колодец
заканчивался - вернее, становился горизонтальным. Сперва мне показалось,
что дело в красном свете фонаря, но присмотревшись, я сообразил, что
стены колодца все в крови.
Чичатуки продолжали вопить, даже когда охотники, бросившиеся в
погоню, вернулись ни с чем. Призрака они не видели, а от пропавшего
соплеменника осталась только кровь на стенах колодца, разодранная парка
да мизинец с правой руки. Кучту, которого мы считали знахарем, опустился
на колени, поцеловал палец и провел костяным ножом по своей руке. На
палец упало несколько капель крови. Кучту осторожно, почти благоговейно
положил его в свой заплечный мешок. Вопли мгновенно прекратились. Чиаку,
охотник в шкуре с кровавым пятном (теперь крови на ней стало больше,
поскольку он был одним из тех, кто прыгнул в колодец), повернулся к нам
и произнес длинную фразу. Остальные опустили копья, закинули за плечи
мешки и двинулись дальше.
Я продолжал оглядываться до тех пор, пока проделанное призраком
отверстие не скрылось в крадущемся за нами по пятам непроглядном мраке.
Особого беспокойства не было: я знал, что призраки обитают на
поверхности, а под лед спускаются лишь для того, чтобы поохотиться. Но
мне стало ясно, что толща льда под ногами не в состоянии защитить нас от
призраков. Я вдруг обнаружил, что стараюсь идти на цыпочках, словно
рассчитывая таким образом заблаговременно обнаружить ловушку. А на
Седьмой Дракона, доложу я вам, идти на цыпочках не так-то просто.
- Мадемуазель Энея, - произнес А.Беттик, - я не понял, о чем
говорил месье Чиаку. Кажется, что-то насчет чисел?
Лица Энеи под зубами призрака было не разглядеть. Нам уже
рассказали, что все шкуры, из которых делают одежду, сняты с
призраков-детенышей. Мне вспомнилась промелькнувшая в туннеле лапа
толщиной с мое туловище и черные когти длиной с мою руку. Насколько,
должно быть, огромны взрослые особи! Я снял винтовку с предохранителя,
продолжая, по мере возможности, шагать на цыпочках. Порой, чтобы не
утратить мужества, лучше ничего не знать об опасности.
- По-моему, он говорил, что в отряде не то количество людей, -
ответила Энея. - До того как все произошло, нас было двадцать шесть.
Хорошее число, все в порядке... А теперь нужно что-то предпринять...
иначе нам несдобровать.
Насколько я понимаю, все решилось очень просто - Чиаку то ли
отправили на разведку, то ли он по собственной воле отделился от
основной группы. Своего рода компромисс: в отряде осталось двадцать пять
человек. С нечетным числом чичатуки еще могли на какое-то время
примириться; но что они будут делать, когда мы расстанемся с ними в
городе? Двадцать пять минус три равно двадцать два, а это опять-таки
число не хорошее...
Впрочем, когда мы добрались до города, всякие мысли о плохих и
хороших числах вылетели у меня из головы.
