однажды упомянул о том, что ведет дневник, причем хранит все тетради
начиная с 1941 года. И мальчик решил, что книга, о которой он говорил
по телефону и которую забрал Конгден или кто еще, должна быть
упомянута в этом дневнике.
Он зажег лампу на заваленном бумагами письменном столе дяди Арта.
Самой большой комнатой в доме была безусловно столовая и, превращенная
в "кабинет", она была с пола до потолка застроена книжными полками.
Еще больше полок возвышалось в центре комнаты, они служили опорой для
положенной горизонтально огромной двери, которую дядя Арт использовал
в качестве письменного стола. Все полки были заставлены книгами в
твердых, кожаных переплетах.
На самом столе громоздились кучи счетов, писем, которые Дьюан
бегло перебрал, вырезки шахматных статей из чикагских и ньюйоркских
газет, журналы, карикатуры из газеты "Ньюйоркер", стояла забранная в
рамку фотография второй жены дяди Арта и в такую же рамку был вставлен
рисунок Леонардо да Винчи, изображающий летательную машину, слегка
напоминающую вертолет. Тут же стояла банка с мраморными шариками и
другая банка, полная красных лакричных леденцов, на которые Дьюан,
сколько себя помнил, всегда совершал лихие набеги. Валялись
разрозненные листы старых чеков, списки членов профессионального союза
завода Катерпиллер, список нобелевских лауреатов и миллион других
вещей. Дневника здесь не было.
Ящиков в этом столе, естественно, не было. Дьюан внимательно
осмотрел комнату. Ему было слышно, как Старик выдвигает ящики в
спальне, возможно, в поисках белья и носков. Времени у него было
немного.
_Где дядя Арт мог хранить журнал?_ Может быть в спальне? Нет, дядя
Арт не стал бы писать в постели. Он наверняка заполнял свой дневник
здесь, сидя за рабочим столом. Но здесь нет книг. Как нет и ящиков.
_Книги._ Дьюан присел в старое капитанское кресло, облокотился,
почувствовал, как сильно стерся лак под руками дяди Арта. _Он вел
записи каждый день. Возможно, каждый вечер, сидя здесь._ Дьюан
протянул над столом левую руку. _Дядя Арт был левшой._
Под рукой оказалась одна из нижних полок, расположенная у самой
опоры двери, превращенной в стол. Полка была двойной: книги стояли в
два ряда, одни смотрели в сторону окна, другие - несколько
переплетенных, но не озаглавленных томов - в сторону сидящего за
столом. Дьюан вытянул одну из них книг: кожаный переплет, плотная
дорогая бумага, примерно полтысячи страниц. На которых ни одной
печатной буквы, лишь от руки написанные строки, выведенные старомодной
авторучкой и убористым почерком. Строки заполняли каждую страницу и
были не только непечатными, но и нечитаемыми. Нечитаемые в буквальном
смысле.
Дьюан раскрыл том и склонился над ним, поправляя привычным жестом
очки. Все записи велись не на английском. Плотно заполненные страницы,
казалось, были исписаны какой-то смесью арабского и хинди, и
представляли собой сплошной забор из крючков, палочек, росчерков и
арабесок. Не было ни одного раздельного слова; строчки шли одной, не
поддающейся расшифровке, вязью незнакомых символов. Но наверху каждой
колонки были проставлены цифры, и они-то как раз зашифрованы не были.
На одной из них Дьюан прочел 19.3.57.
Дядя Арт часто говорил,, что принятая в Европе, да и в остальном
мире, манера датирования записи - сначала указывать число, затем месяц
и только потом год - более разумна, чем американская. "От малого к
большему" сказал он своему племяннику, когда тому было лет шесть. "В
этом есть чертовски много здравого смысла". И Дьюан всегда был с ним
согласен. Эта запись была датирована девятнадцатым марта 1957 года.
Мальчик сунул книгу обратно и вытащил самый крайний том. На первой
странице было написано 1.1.60. На последней, несзаконченной, стояло
11.6.60. В воскресенье утром дядя Арт не успел сделать никакой записи,
но он заполнил дневник в субботу вечером.
- Все сделал?
В дверном проеме стоял Старик, держа в одной руке костюм, все еще
упакованный в пакет из химчистки, а в другой - старую спортивную сумку
дяди Арта. Старик шагнул в круг света настольной лампы и кивком указал
на книгу в руках сына.
- Это та книга, которую Арт тебе вез?
Дьюан колебался не дольше секунды.
- Думаю, да.
- Тогда забирай ее. - И Старик вышел через кухню.
Дьюан выключил свет, постоял минуту, думая об остальных
восемнадцати годах жизни, зключенных в тяжелых томах дневников и
раздумываия, не совершает ли он ошибки. Совершенно очевидно, что
дневники велись особым личным кодом. Но расшифровывать всяческие коды
было давним увлечением мальчика. Если он расшифрует этот код, то он
прочтет то, что дядя Арт не предназначал для его глаз, как и для
_любых других_.
_Но ведь он хотел, чтобы я узнал то, что он обнаружил. И говорил
он об этом взволнованно. Серьезно, но взволнованно. И как будто слегка
испуганно._
Дьюан вздохнул и взял со стола тяжелую книгу. В комнате сейчас
ощутимо чувствовалось присутствие дяди: о нем напоминал слабый аромат
табака, особый, чуть затхлый запах старых книг и кожаных переплетов, и
даже едва уловимый запах тела его дяди, чистый запах работающего
человека.
Теперь в комнате было уже темно. Ощущение присутствия дяди Арта
было чуть нервирующим, будто призрак его стоял здесь же, за спиной
Дьюана, веля ему взять журнал, усесться прямо здесь, включить свет и
читать, читать, читать, пока призрак будет витать рядом. Дьюану
казалось, что он даже чувствует холодное прикосновение чьих-то пальцев
к шее.
Обычной походкой, ничуть не торопясь, Дьюан прошел через кухню и
приоединился к отцу, уже сидевшему в машине.
Дейл с Лоуренсом целый день играли с бейсбол, не обращая внимания
на грозные тучи и до предела влажный воздух. К обеду они уже были
покрыты с ног до головы пылью, которая, смешавшись с потом,
превратилась в потеки самой очаровательной грязи. Мать, едва завидя их
через кухонное окно, велела тут же, не поднимаясь на второй этаж,
раздеться и отнести все грязное белье в стирку. А относить вещи в
заднюю комнату подвала, где стояла стиральная машина, входило в круг
обязанностей Дейла.
Подвал Дейл просто ненавидел. Это была единственная часть старого
дома, которая заставляла его нервничать. Летом все было нормально и
ему почти не приходилось сюда спускаться. Другое дело зимой, когда
Дейл должен был каждый вечер после обеда загружать углем специальный
ящик.
В подвал вела лестница, ступеньки которой были рассчитаны,
по-видимому, на великана - каждая из них была высотой не меньше двух
футов. Огромная бетонная лестница делала поворот налево, проходя между
наружной стеной и стеной кухни, от чего создавалось впечатление, что
подвал гораздо глубже, чем он был на самом деле. "Тайный ход в
подземную темницу" называл лестницу Лоуренс.
Голая лампочка, свисавшая над верхней ступенькой, почти не
освещала ту часть коридора, которая вела к топке. Там была еще одна
лампочка, но зажечь ее можно было дернув за шнур, висящий над бункером
для угля. Проходя мимо него Дейл глянул направо, на проем для
загрузки. Это не было дверью, просто проем в стене фута в четыре
высотой, начинающийся чуть повыше края бункера. От потолка до пола
было не больше пяти футов и Дейл знал, как трудно было отцу стоять
здесь и шуровать лопатой. Ящик же, сейчас закрытый крышкой,
располагался под уклоном из коридора к бункеру, так что загружать его
приходилось, сбрасывая уголь вниз, в ожидавшее его _чрево_. Позади
ящика, заполняя собой остаток помещения, располагалась сама старинная
топка: огромный уродливый железный остов, с протянувшимися во всех
направлениях щупальцами труб.
Когда зимой ему приходилось загружать ящик углем, больше всего
Дейл ненавидел не саму работу, хотя с его рук всю зиму не сходили
мозоли, и даже не угольную пыль, которая оставалось в уголках рта,
даже после чистки зубов, нет, больше всего он ненавидел подземный лаз
позади бункера.
Самая дальняя стена начиналась в трех футах над цементным полом и
заканчивалась, не доставая потолка и оставляя обнаженными опутанные
паутиной канализационные трубы. Дейл знал, что пустое пространство
проходит под большей частью той комнаты, которую отец называет
"кабинетом" и доходит до самого огромного парадного крыльца. Когда ему
приходилось загружать уголь, он иногда слышал беготню мышей и других,
более крупных, грызунов, а один раз, быстро обернувшись, он застиг
пару маленьких, красных глаз, пристально следивших за ним.
Родители часто хвалили Дейла за усердие в работе и быстроту, с
которой он наполнял ящик. Для него же самого эти двадцать или около
того минут каждого зимнего вечера были наихудшим временем в жизни и он
готов был работать с любой скоростью, только бы поскорей наполнить
проклятый ящик и вылететь отсюда. Когда бункер бывал только что
загружен и Дейлу не приходилось заходить далеко в подвал, было еще
ничего. Но ближе к весне, когда уголь уменьшался до небольшой кучки в
самом дальнем углу, ему приходилось проходить весь бункер, загружать
ящик, поднимать и идти с ним в руках через весь подвал _спиной_ к
лазу.
Так, одной из причин, по которым Дейл любил лето, было отсутствие
необходимости спускаться в подвал. И сейчас, бросив один лишь взгляд
на темнеющую кучу антрацита, Дейл увидел, что его осталось совсем
мало. Жиденький поток света сверху едва заметно блеснул на гладких
поверхностях, сам же лаз таился в полной темноте.
Дейл отыскал первый шнур, дернул его, мигнул от света, обошел
топку во второй комнате, в которой больше ничего не было, прошел
третью комнату, в которой отец устроил рабочий верстак, и свернул
вправо, к последней комнатке, в которой мать держала стиральную машину
и сушилку.
Отец когда-то сказал, что засунуть туда эти два агрегата было
просто мучением и что, если они когда-нибцдь переедут, то оставят их
здесь. Дейл был с ним совершенно согласен, он прекрасно помнил, как
его отец, грузчики и два вызвавшихся помочь соседа, боролись с этими
машинами не меньше часа. Окон в этой комнатке не было, как впрочем и
во всех остальных подвальных помещениях, и шнур от лампы свисал в
самом центре довольно большой комнаты. Около южной стены зияла почти
идеально круглая яма, примерно трех футов в диаметре, уходящая круто
вниз, прямо в кромешный мрак. Она представляла собой помпу - грязевик,
которая выводила излишек воды из подвала, расположенного ниже уровня
городского водосбора. Тем не менее четыре раза за те четыре с
половиной года, что они жили здесь, в подвале происходили потопы, и
однажды отцу пришлось провести некоторое время по колено в холодной
воде, налаживая эту самую помпу.
Сейчас Дейл зашвырнул скомканную грязную одежду на стиральную
машину, выключил, проходя мимо, свет, пробежал в мастерскую, из нее в
комнатку топки, оттуда в коридор, даже не заглянув в этот раз в бункер
и взлетел вверх по ступенькам. В подвале было так холодно и влажно,
что он с удивлением ощутил тепло воздуха, льющегося через полуоткрытую
дверь и увидел свет заката, разливающего на западном склоне неба,
прямо над домом Грумбахера.
Дейл быстро пробежал на кухню, смущенный тем, что приходится
расхаживать по дому в трусах. Лоуренс уже плескался в ванне и вовсю
трубил, изображая атакующую противника субмарину. К счастью мама
стояла на крыльце, поэтому он стремглав проскочил босиком холл,
взбежал по ступенькам, крутанулся на лестничной площадке и нырнул к
