мать готовила не чаще двух раз в год и всякий раз это было подлинным
бедствием. Харлен уже чувствовал накатывающее головокружение от
начинавшего действовать лекарства и был готов скользнуть в то теплое,
мягкое, беcстенное пространство, в котором он провел так много времени
в первые дни в больнице, когда ему давали более сильные болеутоляющие
средства.
Он что-то спросил у мамы.
- Что, дорогой? - она на минуту замерла с его курткой в руках и
Харлен услышал свой голос, звучащий довольно невнятно. Он начал снова:
- Мои друзья не заходили?
- Твои друзья? Почему нет, дорогой? Они страшно беспокоились о
тебе и велели передать тебе всего самого лучшего.
- Кто из них?
- Извини, дорогой?
- _Кто из них?_ - выкрикнул Харлен, но затем, взяв себя в руки,
понизил голос. - Кто из них заходил?
- Ну, знаешь..., этот милый мальчик с фермы, как его там...,
Дональд, кажется, приходил в больницу на прошлой неделе...
- Дьюан, - поправил ее Харлен. - Но он мне не друг. Он типичный
фермерский сынок, и у него солома за ушами. Я хочу сказать, кто
приходил к нам домой?
Мать нахмурилась и ее пальцы забегали, как бывало всегда, когда
она испытывала замешательство. Харлен подумал, что с этими
ярко-красными ногтями ее пальцы похожи на окровавленные обрубки. Эта
мысль немного развлекла его.
- Кто? - снова спросил он. - О'Рурк? Стюарт? Дейзингер? Грумбахер?
Мать слегка вздохнула.
- Я не помню имена твоих милых друзей, Джимми, но они звонили нам.
П крайней мере звонили их матери. Они все были очень обеспокоены. И
особенно эта милая леди, которая работает в торговом центре.
- Миссис О'Рурк, - протянул Харлен. - А Майк или кто-нибудь другой
не приходил?
Она сложила его больничную пижаму и сунулу ее подмышку, будто это
было сейчас наиважнейшим делом. Будто до больницы его грязные пижамы и
белье не валялись здесь на полу целыми неделями.
- Я уверена, что они приходили, дорогой, но я была...ну,
естественно, занята, я так много времени проводила в больнице... Ну и
другими делами.
Харлен попытался перевернуться на другой бок, повязка была
неудобным наростом на левой руке, тяжелым и неподвижным. Начал
действовать кодеин, и его унесло прочь. Может он убедить ее оставить
здесь весь флакон, тогда он сам займется своей болью. Докторам
безразлично, больно вам или нет, _их_ не колышет, если вы просыпаетесь
среди ночи от ужаса и такой боли, что чуть не писаете крутым кипятком.
Правда эти нянечки так хорошо пахнут, но это неважно, они приходят,
если вы звоните, это так, но потом они, шаркая тапочками по кафельному
полу, уходят, их дежурство кончается, и несчастного парня отсылают
домой.
Мать наклонилась поцеловать его и он почувствовал запах одеколона
этого "типа". Харлен поскорей отвернулся, пока его не вырвало и от
этого, и от запаха ее сигарет.
- Спи хорошо, дорогой. - Она подоткнула ему одеяло, будто он был
маленьким, только гипсовая повязка не помещалась под одеялом и она
как-то подвела под нее одеяло, будто белое покрывало под новогоднюю
елку. Харлен уносился на волнах внезапного облегчения и онемение
делало его более живым, чем он был всю предыдущую неделю.
Еще не было темно. В дневное время Харлен позволял себе быстренько
заснуть... Это чертовой темноты он боялся. Нужно немного подремать,
прежде чем он проснется на свою еженощную вахту. Чтобы оказаться на
посту, если _это_ придет.
Что _это_ может прийти?
Действие лекарства каким-то образом высвободило его ум, как будто
барьеры, заслоняющие то, что произошло - то, что он _видел_ - готовы
были пасть. Занавес сейчас поднимется.
Джим попытался перекатиться снова, мешала повязка и он прерывисто
застонал, чувствуя как боль, словно маленькая, но упорная собачонка,
тянет его за рукав. Он не позволит этим барьерам пасть, занавесу
подняться. Чем бы оно ни было, то что будит его каждую ночь, заставляя
потеть от страха и задыхаться, _он не хочет, чтобы оно возвращалось._
Этот долбаный О'Рурк, и Стюарт, и Дейзингер и все остальные. Хрен
с ними со всеми. Разве это друзья? Кому они нужны? Харлен ненавидел
этот долбаный город с его толстыми, долбаными жителями и их
идиотами-детками.
И эту школу.
Харлен поплыл в легкое забытье. Серный свет начал терять свой
желтый оттенок, и обои приняли светло красную окраску прежде, чем
потемнеть. За окном стали слышны раскаты надвигающейся бури.
Вскоре после захода солнца в нескольких кварталах к востоку по
Депо Стрит на перилах веранды своего дома сидели Дейл и Лоуренс,
наблюдая как сверкают в потемневшем небе молнии. Родители сидели тут
же, только не на перилах, а на плетеных стульях. При каждой вспышке
молнии Старый Централ вставал словно освобожденный от плена вязов, и
его кирпичные стены казались синими. Воздух был совершенно
неподвижным, ветер, обычно предвещающий грозу, еще не поднялся.
- Как-то совсем не похоже на начинающийся ураган, - заметил отец
Дейла.
Мать пригубила стакан с лимонадом и ничего не ответила. Дышать
было трудно, воздух из-за грозы казался тяжелым и вязким. Мать
невольно вздрагивала каждый раз, когда сверкание молнии освещало
здание школы, игровую площадку перед ней и Вторую Авеню, протянувшуюся
на юг до Хард Роуд.
Дейл сидел, завороженный вспышками молнии и тем странным оттенком,
которые они придавали траве, дому, деревьям, асфальту улиц. Было
похоже на то, как черно-белое изображение на экране телевизора вдруг
становится на мгновение цветным.
Молнии бродили по небу над южным и восточным окоемом, сверкали над
верхушками деревьев подобно сошедшему с ума северному сиянию. Дейлу
припомнились истории, которые он слышал от своего дяди Генри об
артиллерийских обстрелах во время Первой Мировой Войны. Отец Дейла
служил в Европе во время Второй Мировой, но ни о чем таком никогда не
рассказывал.
- Смотри-ка, - тихо произнес Лоуренс и показал на школьный двор.
Дейл наклонился пониже, чтобы проследить за направлением руки
брата. При следующей вспышке он увидел странную борозду, протянувшуюся
по школьному бейсбольному полю. За время, прошедшее с тех пор, как они
ушли на каникулы, на школьном дворе протянулось уже несколько таких
борозд. Как будто там прокладывали трубы, но ни он сам, ни домашние не
видели, чтобы кто-нибудь работал днем на школьном дворе. Да и зачем
тянуть трубы к зданию, которое через каких-нибудь несколько дней будет
снесено?
- Побежали, - прошептал Лоуренс, и они с братом тихонько спрыгнули
с перил на каменные ступеньки, а оттуда на газон.
- Не уходите далеко! - окликнула их мать. - Скоро пойдет дождь.
- Мы быстро, - крикнул Дейл, оглянувшись через плечо. Мальчики
пробежали по Депо Стрит, перепрыгнули через мелкие, травянистые
канавы, заменяющие в городе ливневые стоки и побежали под раскидистыми
ветвями гигантского вяза, который словно часовой стоял на улице как
раз напротив их дома.
Дейл оглянулся, в первый раз заметив, какими надежными стражами
выглядят эти вязы. Казалось, так просто пройти между ними на школьный
двор, но стоило это сделать и ты словно оказывался за крепостной
стеной во внутреннем дворике замка.
В эту ночь Старый Централ более чем когда-либо был похож на
погруженный в раздумье старинный замок. Сверкание молний отражалось в
незаколоченных окнах высоких мансард. Камень и кирпичная кладка
выглядели в этом свете странно позеленевшими. Арка над входом вела в
кромешный мрак.
- Вон там, - указал Лоуренс.
Он остановился в шести футах от похожей на кротовую борозды,
протянувшейся через площадку. Будто трубопровод тянули от самой школы,
Дейл даже видел холмик, прижавшийся вплотную к кирпичу около
подвального окошка, прямо через вторую базу бейсбольного поля к горке
питчера. Но примерно на половине поля борозды заканчивались.
Дейл обернулся и глянул в том направлении, в котором должна была
пройти борозда, если бы ее продолжили дальше. Теперь он смотрел прямо
на крыльцо своего собственного дома.
Лоуренс неожиданно издал приглушенный крик и отпрыгнул назад. Дейл
круто обернулся.
В коротком разрыве света Дейл увидел как внезапно земля выгнулась,
на гладкой поверхности появились будто пригоршни дерна, хотя трава
оставалась нетронутой, и длинная полоса новой борозды протянулась еще
фута на четыре и замерла прямо у носков его кед.
Майк кормил с ложечки Мемо, а за окном, полускрытые занавесками,
сверкали разряды молний. Кормление старой женщины было занятием не из
приятных. Ее пищевод и пищеварительный тракт не справлялись с приемом
пищи и если б их семья не смогла кормить ее дома, бабушку поместили бы
в дом престарелых в Оук Хилле. Но с протертой как для новорожденного
пищей она кое-как справлялась, закрывая рот после каждого глотка. Само
глотательное движение было скорее актом воли, чем рефлексом. И,
разумеется, большая часть пищи оставалась на подбородке его бабушки и
широком нагрудничке, который повязывали ей на время кормления.
Но Майк терпеливо справлялся с этой работой. Он кормил бабушку,
одновременно разговаривая с ней, сообщая о маленьких домашних новостях
- воскресных газетах, приближении дождя, о проделках своих сестер - во
время долгих перерывов между двумя глотками.
Внезапно глаза Мемо страшно расширились и она судорожно замигала,
пытаясь что-то сообщить. Майк часто жалел, что они не изучили азбуку
Морзе еще до удара, приключившегося с бабушкой, хотя откуда им было
знать, что это понадобится? Но как бы то ни было, это было бы страшно
кстати сейчас, когда Мемо моргала, потом делала паузу, потом снова
моргала, потом снова останавливалась.
- Что случилось, Мемо? - прошептал Майк, наклоняясь поближе к ней
и вытирая салфеткой подбородок.
Он оглянулся через плечо, почти ожидая увидеть темную тень за
окном. Вместо этого он увидел сначала сплошную темноту, затем
внезапную вспышку света, озарившую листья липы и поле на другой
стороне улицы.
- Все в порядке, - поспешил он успокоить бабушку и набрал новую
ложку тертой моркови.
Но было ясно, что не все в порядке. Моргание Мемо стало еще более
взволнованным, и мускулы на горле заработали так резко, что Майк
испугался, что она сейчас извергнет обратно большую часть вечернего
рациона. Он опять наклонился ближе к ее лицу, чтобы убедиться, что она
не подавилась, но Мемо дышала нормально. Мигание тем временем
превратилось в лихорадочное стаккато. Майк испугался, что с ней сейчас
может случиться новый удар, и в этот раз она и вправду умрет. Но
позвать никого из родителей он не мог. Что-то похожее на затишье перед
бурей, царившее за окном, сковало и его движения и чувства, заморозило
его в той же позе: сидящим в кресле и держащим в вытянутой руке ложку.
Судорожное моргание неожиданно прекратилось и глаза Мемо
расширились. И в этот же самый момент что-то заскреблось под
половицами старого дома. Майк знал, что под полом ничего кроме пустого
низкого лаза нет, но тихий звук, родившийся под кухней, в юго-западном
крыле дома, стал усиливаться, приближаясь быстрее, чем если б это
ползла кошка или собака, Ползло что-то другое, вот он уже миновал
кухню, затем скрип послышался в углу столовой, потом под коридором,
вот уже под полом бывшей гостиной - теперь комнаты Мемо - и вот у
самых ног Майка и под массивной металлической кроватью, на которой
лежала старая женщина.
Майк глянул вниз, под свою протянутую руку, туда, где на потертом
