амбулаторно в биоклинике, однако отказать жене начальника в больнице не
решились. В бессознательном состоянии меня отвезли в палату и под
присмотром врача-человека (а не андроида) и заботливой дамы погрузили в
лечебную ванну.
Ладно, чтобы превратить эту банальную длинную историю в не менее
банальную, но короткую, я сразу перейду к связям и знакомствам. Пока я
купался в целебных растворах, Хеленда - так звали жену начальника - прочла
мою рукопись. И рукопись ей понравилась. В тот же самый день, когда я
попал в больницу, Хеленда по нуль-Т отправилась на Возрождение, где
показала "Песни" своей сестре Фелии, у которой была подруга, у которой был
любовник, который был знаком с редактором издательства "Транслайн". Когда
на следующий день я пробудился, мои переломанные ребра уже срослись,
кровоподтеки исчезли, а разбитая челюсть была как новенькая. Кроме того, я
оказался счастливым обладателем пяти вставных зубов, искусственной
роговицы в левом глазу и контракта с "Транслайном".
Моя книга вышла пять недель спустя. А еще через неделю Хеленда
развелась со своим мужем-начальником и сочеталась со мной законным браком.
Причем до меня она успела сменить шестерых мужей, а я, естественно,
женился впервые. Мы провели медовый месяц на Конкурсе, а когда вернулись,
было продано уже более миллиарда экземпляров моей книги. Впервые за
последние четыреста лет список бестселлеров возглавила книга стихов! Я
стал мультимиллионером.
Моим первым редактором в "Транслайне" была Тирена Вингрин-Фейф.
Именно она решила назвать книгу "Умирающая Земля" (в результате архивных
разысканий выяснилось, что пятьсот лет назад вышел в свет роман с тем же
названием ["Умирающая Земля" (Dying Earth, 1950) - цикл повестей
американского писателя-фантаста Джека Вэнса (Jack Vance)], но его давно не
переиздавали, а срок охраны авторских прав истек). Именно она решила
опубликовать только фрагменты, посвященные ностальгическим воспоминаниям о
последних днях Старой Земли. И именно она решила опустить все, что, по ее
мнению, могло утомить читателя: философские отступления, описания моей
матушки, разделы, в которых я отдавал должное поэтам прошлого, а также
баловался техникой стихосложения, сугубо личные пассажи - фактически все,
за исключением идиллических описаний последних дней Земли, которые,
лишившись своей серьезной компоненты, стали невыносимо сентиментальными и
пресными. За четыре месяца было продано два с половиной миллиарда
кристаллодисков "Умирающей Земли", а сокращенная и оцифрованная версия, не
успев попасть в сеть визуалтинга, была опционирована для голопостановок.
Тирена любила повторять, что книга вышла как раз вовремя. Дело в том, что
гибель Старой Земли вызвала в общественном сознании шок, за которым
последовала эпоха замалчивания. Земли словно бы никогда и не существовало.
Потом наступил период оживленного интереса. Всю Сеть захлестнула
ностальгия, настоящий культ Старой Земли. И появление книги - пусть даже
книги стихов, - посвященной ее последним дням, оказалось как нельзя более
кстати.
Вот так я стал знаменитым на всю Гегемонию, Однако первые месяцы
славы повергли меня в полнейшую растерянность. Пожалуй, даже предыдущая
метаморфоза, когда из балованного дитяти Старой Земли я обратился в
разбитого инсультом раба на Небесных Вратах, не настолько выбила меня из
колеи.
Чего только не было в эти месяцы! Я посетил более сотни миров, где
участвовал в презентациях своего творения, подписывая книги и кристаллы.
Меня затащили в шоу "А Сейчас Вся Сеть!" с ведущим Мармоном Гамлитом. Я
встречался с секретарем Сената Синистером Перо, спикером Альтинга Друри
Файном, а также с дюжиной сенаторов. Я выступал в Межпланетном женском
ПЕН-клубе и в Союзе писателей Лузуса. Университеты Новой Земли и
Кембриджа-Два присвоили мне почетные степени. Меня чествовали,
интервьюировали, имиджировали, рецензировали (положительно),
биографировали (неавторизованно), на руках таскали, сериалы снимали и
злостно надували. Хлопотное было времечко.
МОЯ ЖИЗНЬ В ГЕГЕМОНИИ (НАБРОСОК)
В моем доме тридцать восемь комнат, и расположены они на тридцати
шести планетах. Дверей нет: просто арки, они же - нуль-порталы; некоторые
занавешены приличий ради шторками, остальные совершенно открыты, и ничто
не мешает заглянуть или войти. В каждой комнате множество окон и, по
крайней мере, в двух стенах - порталы. Большая столовая находится на
Возрождении Вектор, и из ее окон видны бронзовые небеса и позеленевшие от
времени медные крыши Надежды-и-Опоры, что стоит в долине у подножья моего
персонального вулкана, а примыкающий к ней зал приемов, устланный
гигантским белым ковром, выходит прямо на берег моря Эдгара Аллана, волны
которого разбиваются о скалы мыса Просперо. Это уже Невермор. Окна
библиотеки смотрят на ледники и зеленые небеса Нордхольма, а небольшая, в
десять ступенек, лестница ведет оттуда вниз, в мой рабочий кабинет -
уютную комнатку без стен, расположенную на самом верху башни и накрытую
куполом из поляризующего стекла, за которым открывается панорама
высочайших вершин хребта Кушпат-Каракорум, что лежит у восточных границ
республики Джамму на Денебе-3, в двух тысячах километров от ближайшего
поселения.
Огромная спальня, которую я делил с Хелендой, плавно покачивается на
ветвях трехсотметрового Древа Мира, растущего на Роще Богов - планете
тамплиеров, гранича при этом с солярием, затерявшимся среди солончаков
Хеврона. Но отнюдь не за каждым окном девственная природа: конференц-зал с
примыкающей к нему посадочной площадкой для скиммеров находится на сто
тридцать восьмом этаже экобашни ТК-Центра, а патио - на террасе, выходящей
на шумный рынок в старой части постоянно бурлящего Нового Иерусалима.
Архитектор, ученик легендарного Миллона Де-Га-Фре, был не лишен юмора:
чего стоит, например, лестница, _с_п_у_с_к_а_я_с_ь_ по которой,
оказываешься на крыше, или гимнастический зал, расположенный в нижнем
ярусе глубочайшего из ульев Лузуса и снабженный... смотровой площадкой в
стиле "орлиное гнездо", или ванная для гостей укомплектованная
умывальником, душем, унитазом и биде, которые красуются на открытом со
всех сторон плоту, плывущему по фиолетовому океану Безбрежного Моря.
Поначалу скачки силы тяжести при переходе из комнаты в комнату
вызывали легкую тошноту, но вскоре я адаптировался и, прежде чем войти на
Лузус, Хеврон или Седьмую Дракона, автоматически напрягал мышцы, а потом
столь же неосознанно предвкушал легкость во всем теле, которую сулила
пониженная гравитация большинства остальных помещений.
В течение десяти стандартных месяцев нашей с Хелендой совместной
жизни дома мы появляемся лишь изредка, предпочитая разъезжать с компанией
приятелей по курортам, туристическим купол-кемпингам и прочим злачным
местам Великой Сети. Наши, с позволения сказать, друзья - все завзятые
нулевики - называют себя теперь "стадом карибу" по имени давно вымершего
млекопитающего, кочевавшего по просторам Старой Земли. Это "стадо" состоит
из писателей, нескольких преуспевающих видеохудожников, интеллектуалов с
Конкурса, журналистов, аккредитованных при Альтинге, парочки-другой
паректоров-радикалов и генопротезистов-косметологов, нескольких настоящих
аристократов, богатых чудил-нулевиков, наркоманов, прочно севших на
флэшбэк, режиссеров тривидения и сцены, завязавших крестных отцов и
постоянно меняющейся группы свеженьких знаменитостей... включая меня
самого.
Естественно, вся эта публика пила, валялась в фантопликаторах, сажала
себе импланты, подключалась направо и налево и кололась самыми изысканными
наркотиками. Лучшим считался флэшбэк. Слово это в вольном переводе со
староанглийского означает "свет былого". Флэшбэк - порок богачей: чтобы
насладиться им по-настоящему, нужен полный набор дорогих имплантов. И
Хеленда позаботилась, чтобы у меня было все: биомониторы, расширители
ощущений, внутренний комлог, нейрошунты, метакортикальные процессоры,
эритрочипы, - чего только в меня не напихали! Как говорится, мать родная
не узнала бы.
Я пробую флэшбэк дважды. В первый раз он срабатывает довольно мягко:
я хотел попасть на празднование своего девятилетия и попал туда с первого
захода. Все как положено: на рассвете слуги собираются на северной лужайке
и хором поют поздравления, дон Бальтазар, поворчав немного, отменяет
занятия и разрешает нам с Амальфи покататься на ТМП. И вот мы, счастливые
от того, что рядом нет взрослых, целый день носимся над серыми дюнами
долины Амазонки. Вечер. Факельное шествие. В сумерках прибывают
представители других Семей. Подарки, завернутые в яркую блестящую бумагу,
так и сверкают в свете луны и Десяти Тысяч Огней. Я провел в этих грезах
девять часов и очнулся с улыбкой на лице. Но второе путешествие в прошлое
едва не убивает меня.
Мне четыре года. Я ищу маму. Я плачу и мечусь по бесконечным
комнатам, пропахшим пылью и старой мебелью. Слуги-андроиды пытаются
успокоить меня, но я отталкиваю их руки и бегу по каким-то коридорам,
потемневшим от копоти и теней бесчисленных поколений. Нарушив первое
усвоенное мною правило, я врываюсь в матушкину гардеробную, ее святая
святых, где она ежедневно проводит по три часа и выходит потом оттуда с
ласковой улыбкой, а подол ее белого платья шуршит по ковру. Звук этот,
едва слышный, напоминает вздох привидения.
Матушка здесь, она сидит в полумраке. Мне четыре года, у меня болит
пальчик, и я бросаюсь к ней на колени.
Она не реагирует. Ее изящные руки неподвижны - одна закинута за
спинку шезлонга, другая покоится на подушке.
Я вздрагиваю, пораженный этой неподвижностью, и, не слезая с ее
колен, отдергиваю тяжелую бархатную штору.
Глаза у матушки совеем белые - закатились под лоб. Губы чуть
приоткрыты.
Слюна поблескивает в уголках рта, сбегает по нежной коже подбородка.
В золотых волосах, уложенных, как обычно, в прическу гранд-дамы, я замечаю
разъем фантопликатора. Тускло отсвечивает черепная розетка, в которую он
вставлен. Рядом с ней - белое. Я догадываюсь, что это обнаженная кость.
Слева, на столике - пустой шприц-тюбик из-под флэшбэка.
Вбегают слуги и оттаскивают меня от матери. Она сидит даже не
шелохнувшись. Меня силком волокут из комнаты.
На сей раз я просыпаюсь с криком.
С тех пор я ни разу больше не воспользовался флэшбэком, и, возможно,
именно это обстоятельство и подтолкнуло Хеленду к разводу, хотя вряд ли. Я
был для нее игрушкой - дикарь, абсолютно не знакомый с той жизнью, которую
она многие десятилетия принимала как должное. Моя наивность ее развлекала.
Как бы то ни было, мой отказ от флэшбэк а привел к тому, что я по многу
дней оставался в одиночестве. Время в таких путешествиях течет с той же
скоростью, и заядлые потребители флэшбэка сплошь и рядом проводят в
наркотических грезах большую часть жизни.
Некоторое время я баловался имплантами и прочими техническими
игрушками, которых ранее как представитель Старой Семьи был лишен.
Инфосфера стала для меня источником наслаждения: я постоянно собирал
информацию, ощущение полного слияния с машиной приводило меня в восторг.
Процесс поглощения фактов затянул меня точно так же, как фантомы и
наркотики затянули "стадо карибу". Дон Бальтазар перевернулся бы в своем
огненном гробу, узнав, что ради мимолетного наслаждения имплантированным
всезнанием я испоганил свою долговременную память. И далеко не сразу я
