- Вы можете нам сказать, кого вы там видели?
- Нет. - Кассад поднялся и пошел к трапу.
- Постойте! - крикнул отец Хойт.
Кассад остановился у спуска на нижнюю палубу.
- Можете ли вы, по крайней мере, ответить еще на два вопроса?
- Я вас слушаю.
Изможденное лицо отца Хойта побелело и покрылось испариной. Его
исказила гримаса боли. Священник перевел дыхание и спросил:
- Во-первых, не думаете ли вы, что Шрайк или та женщина... хотят
как-то использовать вас, чтобы развязать ужасную межзвездную войну,
которая явилась вам в видении?
- Да, - мягко ответил Кассад.
- И во-вторых, не могли бы вы сказать нам, о чем вы собираетесь
просить Шрайка... или Монету?
В первый раз за весь день Кассад улыбнулся. Улыбнулся тонкой, ледяной
улыбкой.
- Я ни о чем не собираюсь просить. На этот раз я их просто убью.
Он развернулся и начал спускаться по трапу.
Паломники молчали, стараясь не смотреть друг на друга. "Бенарес"
продолжал свой путь на северо-северо-восток.
3
Баржа "Бенарес" вошла в речной порт Наяда за час до захода солнца.
Команда и паломники столпились у поручней, разглядывая свежее пепелище -
все, что осталось от города с двадцатитысячным населением.
Знаменитая гостиница "Речной уголок", построенная еще во времена
Печального Короля Билли, сгорела дотла, ее многочисленные причалы, мостки
и веранды рухнули в воды реки Хулай. На месте таможни чернел выгоревший
остов. Терминал на северной окраине города, обслуживавший рейсовые
дирижабли, превратился в почерневшую груду развалин, из которой торчал
обугленный огрызок причальной башни. От маленького святилища Шрайка,
стоявшего некогда на набережной, не осталось и следа. Но самым неприятным
открытием оказались руины речного вокзала: стенки дока, в котором
перепрягали мант, обгорели и местами повалились, садки для свежих животных
пустовали.
- Черт бы их всех набрал! - воскликнул Мартин Силен.
- Интересно, кто все это сделал? - задумчиво произнес отец Хойт. -
Шрайк?
- Скорее, ССО, - сказал Консул. - Хотя они могли сражаться как раз со
Шрайком.
- Чушь! - отрезала Ламия Брон и повернулась к А.Беттику, который
только что вышел на кормовую палубу. - Вы не знаете, что здесь произошло?
- Понятия не имею, - ответил андроид. - Со всеми населенными пунктами
к северу от шлюзов уже больше недели нет связи.
- Почему же, черт возьми, вы ее не установите? - взорвалась Ламия. -
Даже если в этом забытом Богом захолустье нет сети, почему не
воспользоваться рацией?
А.Беттик мягко улыбнулся ей:
- Конечно, госпожа Брон, рации у нас есть, но спутники связи не
работают, УКВ-ретранслятор в районе шлюзов Карла разрушен, а от коротких
волн проку мало.
- Как там наши маеты? - поинтересовался Кассад. - До Эджа дотянут?
- Мы должны туда попасть, полковник, - Беттик нахмурился, - но по
отношению к животным это преступление. Наша упряжка такой гонки не
выдержит. Со свежими мантами мы добрались бы до Эджа к рассвету. А с этой
парой... - Андроид пожал плечами. - Если повезет и они не издохнут по
дороге, мы будем там только после полудня.
- Надеюсь, ветровоз окажется на месте? - спросил у него Хет Мастин.
- Я тоже на это надеюсь, - ответил А.Беттик. - Если вы не возражаете,
я пойду присмотрю, чтобы наших несчастных животных как следует накормили.
Отправляемся через час.
Развалины Наяды и ее окрестности были совершенно пусты. Да и
встречные суда больше не попадались. Примерно через час пути леса и
заброшенные фермы сменились прерией. Волнистая оранжевая равнина тянулась
на север до самого Травяного моря. Время от времени на берегах виднелись
глиняные термитники - самые настоящие зубчатые башни до десяти метров
вышиной. И ни одного нетронутого человеческого жилища. Паромной переправы
у Бетти-Форд словно никогда и не было - исчезли даже канат и будка на
левом берегу, простоявшая почти два столетия. Гостиница "Речник" на
Пещерном мысу была погружена во тьму. А.Беттик с матросами пытались
докричаться до ее обитателей, но черный зев пещеры безмолвствовал.
С закатом солнца на реку опустилась почти осязаемая тишина,
нарушаемая лишь хором насекомых и криками ночных птиц. Некоторое время
серо-зеленое свечение сумеречного неба еще отражалось в зеркальной глади,
по которой тянулся кильватерный след тащивших баржу мант да кое-где
разбегались круги - хищные рыбы приступили к ночной охоте. Стемнело, и над
прерией замерцали бесчисленные клочья светящейся паутины (не уступавшей в
размерах своей лесной родственнице, хотя и более тусклой); казалось, в
долинах и на склонах невысоких холмов пляшут призрачные детские фигурки.
Когда усыпанное звездами ночное небо прорезали сверкающими шрамами метеоры
- здесь, вдали от городских огней, их блеск казался неестественно-ярким, -
на кормовой палубе, где был сервирован ужин, зажглись фонари.
Паломники чувствовали себя подавленными, история Кассада не выходила
у них из головы. Консул начал пить еще до полудня и сейчас испытывал
приятную отрешенность от мира и собственных воспоминаний, без которой не
выдержал бы и дня. Сидя за накрытым столом, он четко, без запинки (как и
положено алкоголику со стажем) произнес:
- Так, чья теперь очередь рассказывать?
- Моя, - ответил Мартин Силен. Поэт начал пить еще с утра, но, как и
Консул, говорил вполне складно. Его выдавали лишь яркий румянец да
маниакальный блеск в глазах. - По крайней мере, бумажку с номером "три"
вытянул именно я. - Поэт продемонстрировал присутствующим клочок бумаги. -
Ну как, вы еще не раздумали слушать эту херню?
Ламия Брон подняла стакан с вином, потом нахмурилась и поставила его
на стол.
- По-моему, стоит сначала обсудить то, что мы уже слышали, и решить,
какое отношение эти истории имеют к нашему... делу.
- Рано, - возразил ей полковник. - Информации пока маловато.
- Пусть господин Силен начнет, - предложил Сол Вайнтрауб, - а там по
ходу дела и обсудим.
- Я - за, - присоединился к нему священник. Хет Мастин и Консул молча
кивнули.
- Прелестно! - возопил Мартин Силен. - Итак, я приступаю! Позвольте
мне только допить это сраное вино.
ИСТОРИЯ ПОЭТА: ПЕСНИ ГИПЕРИОНА
В начале было Слово. Слово стало текстом, и появился сравни
текст-процессор. Затем - ментопроцессор. После чего литература приказала
долго жить. Вот так-то.
Фрэнсис Бэкон однажды сказал: "Плохое и нелепое установление слов
удивительным образом осаждает разум" [Ф.Бэкон "Новый Органон", XLIII]. Мы
все участвуем в этом деле и удивительным образом осаждаем разум, не правда
ли? Я же преуспел побольше прочих. Один из лучших писателей двадцатого
века, ныне совершенно забытый (подчеркиваю, лучший и забытый), однажды
остроумно заметил: "Мне нравится быть писателем. Но чего я не выношу, так
это писанины". Поняли? Итак, синьоры и синьорита, мне нравится быть
поэтом. Но чего я, черт возьми, не выношу, так это слов.
С чего же мне начать? Может быть, с Гипериона?
(ЗАТЕМНЕНИЕ) ПОЧТИ ДВА СТАНДАРТНЫХ ВЕКА ТОМУ НАЗАД.
Пять "ковчегов" Печального Короля Билли, словно золотые одуванчики,
кружат в этом прекрасно знакомом всем нам лазурном небе. Мы высаживаемся
и, как подобает настоящим конкистадорам, гордо топаем по планете. Нас было
более двух тысяч: видеохудожники, писатели, скульпторы, поэты, паректоры,
клипмейкеры, тривиссеры, композиторы, декомпозиторы и Бог знает кто еще, а
также целый штат (по пять на нос) администраторов, техников, экологов,
инспекторов, придворных и профессиональных жополизов, не говоря уж о самих
коронованных задницах, то бишь, августейшем семействе, обслуга которого
была еще в десять раз больше нашей - хренова туча андроидов, жаждущих
немедленно возделывать землю, шуровать в ядерных топках, возводить города
и таскать тяжести... ну, черт возьми, вы меня понимаете.
Мир, в котором мы высадились, был уже заселен какими-то козлами,
которые еще за два века до нас окончательно одичали и теперь сосали лапу и
при первом удобном случае вышибали друг дружке остатки мозгов.
Естественно, что спи благородные потомки славных пионеров
приветствовали нас как богов, особенно после того как орлы из нашей охраны
превратили в головешки несколько самых крутых ихних вождей. А мы,
естественно, приняли их поклонение как должное и отправили сих аборигенов
вместе с нашими синежопыми распахивать южную сороковую и возводить
Блистающий Град на Холме.
О, то был поистине Град Блистающий! Сейчас, разглядывая руины, вы
едва ли сможете вообразить его во всей красе. За три века его затопили
пески, тянувшиеся от самых гор акведуки обвалились... От города остался
лишь скелет. Но в пору своего рассвета Град Поэтов был воистину прекрасен:
дух сократовских Афин плюс интеллектуальный подъем Венеции эпохи
Возрождения, плюс артистическая лихорадка Парижа времен импрессионистов,
плюс подлинная демократия первых десятилетий Орбит-сити и безграничные
перспективы ТК-Центра...
Под конец, правда, от этого ничего не осталось. Только вызывающий
клаустрофобию чертог Хродгара, за порогом которого, во тьме поджидало
чудовище. Разумеется, у нас был свой Грендель. У нас был даже Хродгар (за
такового вполне мог сойти сам Печальный Король Билли с его безвольным
профилем). Не хватало только гаутов: безмозглого амбала Беовульфа и его
придурковатой шайки. Итак, за неимением Героя мы смирились с ролью жертв:
сочиняли сонеты, репетировали балеты и копались в пергаментных свитках, а
наш утыканный железными шипами Грендель тем временем сеял по ночам страх и
собирал урожай хрящей и сахарных косточек.
А я - сатир душой, ставший тогда сатиром во плоти, - после
пятисотлетнего упорного просиживания штанов завершал наконец труд всей
своей жизни, мои "Песни".
(СНОВА ЗАТЕМНЕНИЕ)
Мне кажется, историю Гренделя рассказывать пока не время. Актеры еще
не успели занять свои места на сцене. Нелинейное построение сюжета и
дискретное повествование имеют приверженцев, и отнюдь не последний среди
них - я сам, но в конце концов, друзья мои, шанс на бессмертие этим тонким
страницам дает, или, наоборот, отнимает, именно литературный герой.
Сознайтесь, разве не случалось вам хоть раз подумать, что Гек Финн и Джим
действительно существуют и в этот самый момент действительно толкают
шестами свой плот по какой-то неведомой реке, куда более реальные, чем,
допустим, продавец обуви, у которого вы невесть когда купили ботинки?
Ладно, раз уж я взялся рассказывать эту идиотскую историю, следует для
начала объяснить, кто есть кто. А поскольку эта заноза сидит в моей
заднице, я дам задний ход и начну с самого начала.
В начале было Слово. И Слово было запрограммировано классическим
двоичным кодом. И Слово гласило: "Да будет жизнь!" И вот однажды в
поместье моей матушки из бункера Техно-Центра была извлечена замороженная
сперма моего давно почившего батюшки. Ее разморозили, развели какой-то
фигней и как следует взбили - в добрые старые времена так взбивали
ванильный солод. Потом этой смесью зарядили струйный шприц, имеющий форму
дамского любимца. Магическое нажатие спускового крючка - и папашины
сперматозоиды устремились куда положено. В ту ночь стояла полная луна, и
матушкина яйцеклетка была, что называется, в полном соку.
Конечно, никто не заставлял мамулю беременеть таким варварским
способом. Ведь можно было вырастить меня, что называется, в пробирке или
