Я недоуменно огляделся. Все суставы ныли. Комлог, должно быть,
сломался: он утверждал, что я вошел в библиотеку восемь часов назад.
- Который час?
Архивариус ответил. Действительно прошло восемь часов. Я потер лицо -
оно было липким от пота.
- Наверное, я вас задерживаю. Извините.
- Пустяки, - возразил архивариус. - Когда здесь работают ученые, мне
ничего не стоит закрыть архив на час-другой позже. - Он скрестил руки на
груди. - Тем более сегодня. Из-за этой суматохи домой идти не хочется.
- Суматохи? - переспросил я, забыв на минуту обо всем, кроме своего
кошмарного сна, ИскИна по имени Уммон, Ламии Брон и смерти моего двойника.
- Ах, да, война. Что нового?
Архивариус покачал головой.
Распалась связь привычная вещей;
Не держит центр, захвачен мир безвластьем,
На волю вырвался поток кровавой мути,
Все ритуалы очищенья затопив.
И лучшие утратили греха сознанье,
Дурных - переполняло страсти нетерпенье.
Я улыбнулся:
- И вы действительно верите, что некий "зверь, чей пробил час теперь,
Грядет на Вифлеем, чтобы родиться"?
Архивариус ответил совершенно серьезно:
- Да, сэр, верю.
Я встал, прошел мимо шкафа, стараясь не глядеть на пергамент
девятисотлетней давности, исписанный моим почерком.
- Может быть, вы правы, - проговорил я. - Очень может быть.
Было уже поздно; кроме обломков похищенного мной "Виккена" на стоянке
находился только один причудливо украшенный экипаж, изготовленный, судя по
всему, в частной мастерской здесь, на Возрождении.
- Могу я вас подвезти, сэр?
Я вдохнул холодный ночной воздух, пахнущий сыростью, свежей рыбой и
нефтью.
- Нет, спасибо, мне нужно домой.
Архивариус покачал головой.
- Это не так-то просто, сэр. Все общественные терминексы закрыты
военными. Тут были... беспорядки. - Это слово, очевидно, не нравилось
маленькому архивариусу, ценившему порядок и традиции превыше всего на
свете. - Знаете что, - подумав, сказал он, - я отвезу к частному порталу.
Я посмотрел на него внимательнее. На Старой Земле он мог быть
настоятелем монастыря, посвятившим всю свою жизнь спасению нескольких
обломков античной культуры. Покосившись на старинное здание архива за его
спиной, я понял, что так оно и есть.
- Как вас зовут? - спросил я, уже не беспокоясь, что другому кибриду
Китса могло быть известно его имя.
- Эдвард Б.Тайнер, - ответил человечек, уставившись на мою протянутую
руку. Помедлив, он пожал ее - на удивление крепко.
- А я... Джозеф Северн. - Не мог же я ему объяснить, что являюсь
технической реинкарнацией человека, чью литературную гробницу мы только
что покинули.
Тайнер вздрогнул, но тут же понимающе кивнул. Такого ученого, как он,
не может ввести в заблуждение имя художника, на чьих руках умер Китс.
- Что слышно о Гиперионе?
- О Гиперионе? А-а, протекторатный мир, куда несколько дней назад
отправилась эскадра? Насколько мне известно, возникли какие-то сложности в
связи с отзывом оттуда военных кораблей - там шли ожесточеннейшие бои.
Удивительно, но я только что думал о Китсе и его незаконченном шедевре.
Странно, как накапливаются эти мелкие совпадения.
- И что - Гиперион пал? Его захватили?
Тайнер подошел к своему электромобилю и положил руку на папиллярный
замок. Дверца поднялась и, сложившись гармошкой, ушла внутрь. Я устроился
в пассажирской кабине, пахнущей сандаловым деревом и кожей. Да, машина
Тайнера, как и он сам, пахла архивами.
- Не знаю, не могу вам сказать, - ответил архивариус, закрывая двери
и включая двигатель.
К благоуханию сандала и кожи примешивался запах, присущий всем
новеньким машинам, - запах пластмассы и озона, смазки и скорости, уже
тысячи лет сводящий человечество с ума.
- Сегодня трудно подключиться, - продолжал Тайнер. - Не припомню,
чтобы когда-нибудь инфосфера была так перегружена. Вы только подумайте,
днем я делал запрос по Робинсону Джефферсу, и мне пришлось ждать.
Мы поднялись, пролетели над каналом и оказались над какой-то
площадью, похожей на ту, где меня сегодня чуть не убили. Архивариус
выровнял машину в нижнем летном коридоре, в трехстах метрах над крышами.
Ночью город был сказочно красив: большинство зданий опоясывали старомодные
светонити, а фонари встречались чаще, чем голографические рекламы. Но
толпы на боковых улочках и скиммеры местных сил самообороны, зависшие над
главными магистралями и площадями терминексов, не исчезли. У электромобиля
Тайнера дважды запрашивали номер: один раз автомат местной транспортной
полиции, второй - человеческий голос с командными нотками.
Мы полетели дальше.
- Стало быть, в архиве нет портала? - спросил я. Вдалеке, похоже,
начинались пожары.
- Нет. В нем не было необходимости. Посетителей у нас немного, к тому
же ученые не прочь пройти пешком несколько кварталов.
- А где частный портал, которым можно воспользоваться?
- Здесь, - просто ответил архивариус. Покинув летный коридор, мы
сделали круг над низким, насчитывающим не более тридцати этажей зданием и
опустились на стоянку, находившуюся на одном из декоративных выступов.
- Здесь расположено подворье моего ордена, - пояснил Тайнер. - Я
принадлежу к забытой ветви христианства, католицизму. - Он смутился. -
Кому я рассказываю! Вы наверняка знаете историю нашей церкви.
- И не только по книгам, - сказал я. - Так здесь живут священники?
Тайнер улыбнулся.
- Вряд ли нас можно назвать священниками, господин Северн. Мы
принадлежим к светскому ордену, так называемому Литературно-Историческому
Братству. И нас всего восемь. Пятеро служат в Рейхсуниверситете. Двое -
историки искусства и трудятся над реставрацией Лютцендорфского аббатства.
Я ведаю литературным архивом. Наше постоянное проживание здесь обходится
Церкви дешевле, чем если бы мы ежедневно отправлялись сюда с Пасема.
Мы вошли в жилое крыло, выглядевшее древним даже по меркам Старой
Земли: причудливые светильники, стены из настоящего камня, двери на
петлях... Нас даже не окликнули домашние автоматы.
Повинуясь внезапному импульсу, я вдруг заявил:
- Мне хотелось бы попасть на Пасем.
Архивариус удивленно оглянулся.
- Сегодня? Прямо сейчас?
- Почему бы и нет?
Он недоверчиво покачал головой. Я сообразил, что сто марок за
пользование порталом - это его жалование за несколько недель.
- В нашем здании свой портал, - сказал он. - Сюда, пожалуйста.
Мы оказались на главной лестнице с щербатыми каменными ступенями и
коваными железными перилами, тронутыми ржавчиной. В середине чернела
шестидесятиметровая шахта. Откуда-то из глубины темного коридора донеслось
хныканье младенца, за которым последовали крик мужчины и женский плач.
- Давно вы здесь живете, господин Тайнер?
- Семнадцать местных лет, сэр. Тридцать два стандартных года, если не
ошибаюсь. Вот и он.
Портал был не моложе здания - обрамлявшие его барельефы давно
превратились из позолоченных в серо-зеленые.
- Сегодня ночью введены ограничения на нуль-Т, - продолжал
архивариус. - Но на Пасем, видимо, попасть можно. До появления там этих
варваров... как бы их ни называли... осталось около двухсот часов. В два
раза больше, чем у Возрождения. - Он сжал мое запястье, и я ощутил, как
дрожат его пальцы. - Господин Северн, как вы думаете, что будет с моими
архивами? Неужели они посмеют уничтожить плоды человеческой мудрости за
десять тысяч лет? - Его рука бессильно упала.
Я не совсем понял, кого он имел в виду. Бродяг? Луддитов-шрайкистов?
Участников беспорядков? Гладстон и правителей Гегемонии, готовых
пожертвовать мирами "первой волны"?
- Нет, - сказал я, протягивая ему руку. - Уверен, до этого не дойдет.
Эдвард Б.Тайнер улыбнулся и отступил на шаг, устыдившись, что дал
волю чувствам. Мы еще раз обменялись рукопожатием.
- Удачи вам, господин Северн, куда бы ни привели вас странствия.
- Храни вас Бог, господин Тайнер. - Я еще ни разу не произносил этих
слов и немало удивился, когда они слетели с моего языка. Отыскав пропуск,
выданный мне Гладстон, я набрал трехзначный код Пасема. Портал извинился,
сообщил, что в данный момент попасть туда невозможно, затем переварил
своими туповатыми процессорами тот факт, что в него вставили специальный
пропуск, и с жужжанием включился.
Кивнув на прощание Тайнеру, я шагнул в портал, уверенный, что, не
отправившись прямиком на ТКЦ, совершаю серьезную ошибку.
На Пасеме стояла ночь, куда более темная, чем смягченный городскими
огнями сумрак Возрождения-Вектор. К тому же здесь вовсю лил дождь -
настоящий ливень, грохочущий по крышам и вызывающий одно-единственное
желание - свернуться калачиком под парой толстых одеял.
Портал находился под навесом в каком-то дворике с галереей, и я сразу
ощутил сырое дыхание ненастной ночи. Атмосфера на Пасеме была в два раза
разреженнее стандартной, а его единственное обитаемое плато - вдвое выше
над уровнем моря, чем города Возрождения-Вектор. Я готов был тут же
повернуть назад - только бы не выходить в эту ночь, под этот беспощадный
ливень, но из темноты вынырнул морской пехотинец с винтовкой наперевес и
спросил у меня документы.
Я предъявил ему пропуск, и он вытянулся в струнку.
- Это Новый Ватикан?
- Так точно, сэр.
Сквозь завесу дождя блеснул освещенный купол. Я указал на него.
- Собор Святого Петра?
- Так точно, сэр.
- Могу я найти там монсеньора Эдуарда?
- Пройдите через двор, на площади свернете налево, невысокое здание
слева от собора, сэр!
- Спасибо, капрал.
- Я рядовой, сэр!
Плотнее закутавшись в свою короткую накидку, очень изящную и
совершенно бесполезную под таким ливнем, я побежал через дворик.
Какой-то человек, вероятно, священник, хотя на нем не было ни сутаны,
ни белого воротничка, открыл дверь и впустил меня в вестибюль. Другой,
сидевший за деревянным столом, сказал, что монсеньор Эдуард, несмотря на
поздний час, находится здесь и не спит.
- Вам назначена аудиенция?
- Нет, но я должен поговорить с монсеньором. Это очень важно.
- На какую тему? - вежливо, но настойчиво спросил человек за столом.
Мой пропуск не произвел на него ни малейшего впечатления. Видимо, мой
собеседник - епископ, не меньше.
- Об отце Поле Дюре и отце Ленаре Хойте, - сказал я.
Он кивнул, прошептал что-то в микрофон-бусинку на своем воротнике -
такой маленький, что я его не сразу заметил - и повел меня через
вестибюль.
По сравнению с этим местом трущоба, где жил архивариус, казалась
дворцом. Мы очутились в неприглядном коридоре с грубо оштукатуренными
стенами и еще более грубыми деревянными дверями вдоль него. Одна из них
была открыта, и, проходя мимо, я мельком увидел каморку, очень похожую на
тюремную камеру: низкая койка, грубое одеяло, деревянная скамейка для ног,
простой комод, на нем - кувшин с водой и дешевый тазик; ни окон, ни
информационных стен или проекционных ниш, ни пульта для прямого
подключения. Это жилище, пожалуй, даже не было интерактивным.
Откуда-то доносилось устремленное к небесам монотонное песнопение,
такое изысканное и архаичное, что у меня перехватило дыхание.
Грегорианский хорал. Мы прошли через просторную трапезную, столь же
непритязательную, как и кельи, через кухню, где легко освоился бы повар
времен Китса, спустились по каменной лестнице со стертыми ступенями,
миновали тускло освещенный коридор и поднялись по другой лестнице, еще
