учиться на Восток, и я не знаю, возвращались ли они когда-нибудь сюда
или нет.
В те времена Кэли Джон жил на ранчо. Наверное, он встречал Малыша
Гарри на улицах Тусона, но не обращал на него внимания. Правда, цвет
бороды его удивил. В Санбурне Малыш Гарри, когда был лет на двадцать
моложе, носил квадратную бородку, еще почти черную. Где Кэли Джон видел
старика и старуху с маленькой собачонкой, бредущей следом? Ему казалось,
что в каком-то магазине или в лавчонке.
Какая разница. В этой истории ничего не прояснялось. Баул принадлежал
англичанину Роналду Фелпсу. Правильно!
Фелпс наверняка знал гамблера в Санбурне, и наверняка мы его встретим
потом в Тусоне. Правильно!
Он мог приобрести у него старые проспекты, старые программки,
фотографии, афиши, которыми был набит баул, - разве не все англичане в
какой-то мере маньяки и коллекционеры?
Все это было логично.
Но каким образом в том же бауле, если вещи были Малыша Гарри, могло
оказаться письмо, которое тот написал, а значит и отправил, и,
следовательно, письмо это должно было находиться у его адресата?
И как могла там оказаться всего одна бумага, присутствие которой
среди этих вещей уже совсем не поддается никакому объяснению? Эта бумага
тоже была в бумажнике у Кэли Джона, но он предпочитал не смотреть на
нее, чтобы не читать имени другого.
"Форм Пойнт, 15 января 1897
Настоящим удостоверяется, что нижеподписавшиеся Джон Эванс по
прозвищу Кэли Джон, девятнадцати лет, и Энди Спенсер, девятнадцати лет,
проживающие у своих родителей в Форм Пойнт, договорились... "
Документ этот сочинил другой, потому что он работал в городе
типографом и ему случалось сочинять подобные бумаги для своего патрона.
"Кэли Джон и Энди Спенсер пускают в общее пользование сумму в двести
долларов, которая послужит им общим капиталом для отправки к
мексиканской границе, чтобы начать там заниматься разведением скота или
поисковыми работами.
Каковыми бы ни были результаты этого мероприятия, оба обещают не
нарушать своего союза до истечения двадцати лет... "
Как это казалось тогда долго - двадцать лет! И каким стариком тогда
им казался сорокалетний мужчина!
Сколько времени прошлой ночью не отпускали Кэли Джона навязчивые
видения? Он снова видел свою мать, в снегу, перед изгородью их фермы, и
лицо другого, с темными горящими глазами, - черты у другого тогда были
тоньше и лицо более нервное.
Под этой частью документа они расписались собственной кровью. В двух
экземплярах, и каждый бережно хранил свой экземпляр в бумажнике.
Когда они приехали, то были совсем детьми. Узнали про шахту в
Санбурне. Три года жили как пионеры Запада. Стали ли они мужчинами?
Сегодня, если немного подтолкнуть Кэли Джона, он, наверное, стал бы
утверждать, что мужчиной становишься только лет в шестьдесят.
Но ведь никуда не деть и то, что на тех же самых листочках, где еще
было место, они в 1902-м дополнили текст, когда получили два смежных
земельных участка, чтобы построить там то, что должно было называться
ранчо "Кобыла потерялась" (это целая история, касающаяся Матильды):
"Нижеподписавшиеся подтверждают ранее данные обязательства. Они будут
совместно обрабатывать участки, полученные ими соответственно на имя
каждого в горах Тусона, близ Джейн-Стейшн, и что участки эти будут
представлять собой один надел.
Каждый из совладетелей тем не менее будет иметь право потребовать
свою часть в случае своей женитьбы".
Еще плюс пять лет. Ни у того, ни у другого не было невесты, а жизнь,
которую они вели, не давала им возможности видеть много девушек. Тем не
менее слово "женитьба" в их контракте появилось.
Итак, документ этот всегда был только в двух экземплярах, и свой Кэли
Джон по-прежнему хранил у себя и никому не показывал, даже Матильде,
своей сестре, даже Пегги Клам.
Листок, найденный в зеленом бауле, не был экземпляром другого, а
только копией, очень точной копией, тщательно выполненной по одному из
оригиналов.
Большая часть бумаг старика англичанина принадлежала Малышу Гарри, во
всяком случае, происходила из его заведения.
Как Малыш Гарри смог заполучить копию документа, о котором должны
были знать только Кэли Джон и другой.
И как несколькими годами позже, в 1909-м, когда ранчо процветало и у
его двух совладельцев было больше тысячи голов рогатого скота, тот же
самый Малыш Гарри за три дня до покушения на Кэли Джона мог оказаться в
курсе подготовки к нему.
Он кого-то предупреждал об этом в письме. К несчастью, конверта не
было.
Он предоставил этому кому-то право предупреждать или не предупреждать
Кэли Джона о том, что против него замышляется.
Этот кто-то его не предупредил.
Значит, он предпочитал видеть Кэли Джона мертвым, а не живым.
Этим утром он выпил только стопку виски, потому что хотел сохранить
ясную голову. Уже день, как он чувствовал, что его обуревает желание
странных поступков, и он отдавал себе отчет, что люди, с которыми он
беседовал, украдкой наблюдают за ним.
Он чуть не спросил на мебельном складе, были ли они уверены, что у
них нет никакого адреса англичанина, но очевидно, что адреса этого не
было, о чем и было заявлено во время распродажи. Более того, располагай
они им, эта распродажа не состоялась бы.
Г., О, Р. или Э?
С этой буквы могло начинаться и имя, и фамилия. Скорее, правда, имя
или прозвище, потому что особенно в ту пору фамилиями вовсе не
пользовались.
Письмо было написано в Санбурне. Мануэль Ромеро, человек, которому
заплатили, чтобы он в него стрелял и которого он, на свое счастье, убил,
был из Санбурна.
Хотя большинство тех, кто жил в городе в ту пору, умерли или
разъехались, кое-кто еще жил в Тусоне, и он решил отправиться туда на
следующий день.
Днем раньше Матильде издалека представилась картина, как ее брат
верхом на лошади, казалось, с триумфом вел за собой такси.
В этот день, когда часы пробили три, такое же облако пыли объявило о
появлении Кэли Джона верхом, другую лошадь он вел на поводу, а желтая
машина следовала за ними, потому что лошадей надо было привезти с
ДжейнСтейшн.
Он был столь же немногословен, как и накануне.
- Дашь нам что-нибудь поесть?
Днем он ничего не ел, а Майлз Дженкинс удовлетворился сандвичем в
какой-то забегаловке.
Пока Матильда накрывала на стол, Майлз под изумленным взглядом
Гонзалеса, который занимался лошадью патрона, отвел свою кобылу в
конюшню.
- Ты что-нибудь еще привез с собой?
- Ничего...
Конверт, который он запер у себя в комнате, - не в счет. Дженкинс ел
на удивление, как змея, которая набивает себя с хвоста до головы, чтобы
заснуть на недели, с той только разницей, что Майлз на вид не менялся в
объеме.
Потом он встал, дотронулся до шляпы, которую так и не снял:
- Что мне делать, патрон?
Только тогда Матильда поняла, что брат его нанял.
- Поищи, куда поставить машину. Займись этим вместе с Гонзалесом и
китайцем. Они найдут тебе и постель. Завтра мы рано уезжаем.
Она поняла и про машину и не нашлась что сказать.
Кэли Джон, ничего не объясняя, вошел в комнату, чтобы переодеться,
как у него было заведено. На мгновение он задержался и окинул взглядом
порог, отделяющий его комнату от общей гостиной. Это был большой камень,
который обтесывали они вместе. Они... Он и другой...
Дом они строили из всего что попало. Он не был таким, как теперь. В
1903 году в нем была одна-единственная комната, которая стала теперь
общей гостиной, остальное понемногу пристраивалось, и другого уже давно
не было в доме, когда были сделаны ванные комнаты и проведено
электричество.
Он снова склонился над переснятым документом.
Он разглядывал письмо, которое увеличивалось еще больше под лупой, до
того, что в глазах у него заплясали черные полосы.
Он вышел, привычно кинул взгляд на лошадей в корале. Усевшись на
изгороди, Дженкинс начищал до блеска стремя, а машина желтела
неожиданным пятном под крышей, где хранился фураж.
Он чувствовал себя опустошенным и несчастным. Впервые за долгое время
ему захотелось с кем-нибудь посоветоваться, но не было человека, который
мог бы ему что-нибудь посоветовать. За окном он с трудом различал фигуру
Матильды, следившей за ним взглядом: не понимая причины, она чувствовала
его отчаянное состояние и не знала, как утешить его и успокоить.
Так можно или нельзя потерять тридцать восемь лет жизни? Даже
собственной? Нет!
И это "нет" с такой силой рвалось из его груди, что он готов был
разрыдаться.
Он оседлал серую кобылу, происходившую от той, которую потеряла
Матильда и благодаря которой ранчо получило свое название.
Матильда на их ферме в Коннектикуте ездила без седла, как все дети,
на неуклюжих рабочих лошадях. Когда ранчо было построено, купили
лошадей, и среди прочих серую кобылу, которую выбрали для Матильды из-за
покладистого нрава лошадки. В ту пору Матильде было уже тридцать. Не
надеялся ли тогда еще Кэли Джон по своей наивности, что другой женится
на ней?
Матильда решила испробовать лошадь сама, без посторонней помощи и час
спустя она уже возвращалась пешком, прихрамывая, с расцарапанной щекой и
разорванным платьем.
- Где кобыла? - закричал другой, завидев девушку.
Широким и почти патетическим жестом указав на горы, Матильда
произнесла:
- Потерялась...
На поиски кобылы ушло три дня. Еще не один год над этим случаем
продолжали смеяться, потому что Кэли Джон был насмешник.
Он пустил лошадь куда глаза глядят, - на тех землях в те времена
торговали быками, двенадцать ковбоев за три недели с трудом сгоняли скот
в кораль.
Начинался пологий подъем. Здесь были лучшие пастбища - самая зеленая
часть лугов, протянувшаяся у подножия горы, их называли еще foot-hills.
Он направил лошадь вверх по склону, то с одной стороны, то с другой
на глаза ему попадались его коровы, и он был удивлен, что забираются они
значительно выше, чем он думал; тут он обернулся и посмотрел на равнину.
Что какой-то Г, Э, О или В решил убить его, было само по себе
странно, потому что в те времена в окрестностях городов следовали скорее
жестокому пограничному закону, чем государственному. Если был у кого
враг, то в спину его не убивали, поскольку у каждого было право убить
человека с оружием в руках.
Никому тогда, 15 августа 1909 года, не было известно, что он будет
возвращаться по тропе, которую они называли между собой тропой койотов.
Никому, кроме другого...
Кэли Джон заявил ему, уезжая:
- Возвращаться буду по тропе койотов. Там нужно снова поставить
загородку...
И он ее действительно поставил. Недалеко от дороги, в миле от того
места, где сидел в засаде Ромеро.
Как об этом мог знать убийца? Этот вопрос сразу же пришел ему на ум,
так же инстинктивно, как рука его выхватила револьвер и нажала на курок.
А то, что убийца был в курсе, это точно. Когда Кэли Джон убедился,
что мексиканец мертв, он направился к его лошади, которая неподвижно
стояла под дождем, и внимательно осмотрел ее. Лошадь спокойно дышала, а
не водила боками, как было бы после долгой скачки, если бы Ромеро, к
примеру, уже долго гнался за Кэли Джоном и, увидев, что тот сворачивает
на тропу койотов, срезал бы дорогу, чтобы напасть на него из засады.
Сколько раз Кэли Джон мучился над этим вопросом и все-таки никого не
мог обвинить. Он просто мало об этом думал, вот и все, тем более что
рана его долго не заживала, и жара тогда стояла очень сильная.
Но как объяснить эту опалубку, возведенную посреди равнины, у его
ног, около бараков поляков, над шахтой, откуда за пятнадцать лет
