Ее глаза вдруг изменились, зрачки остановились, потускнели. Все успо-
каивается. Все гаснет. Она поднимает голову. Смущенная, она меняет позу.
Спрашивает:
- Ты здесь?
Я покашливаю. Смотрю в сторону. Я не могу смотреть на них. Не знаю,
что я говорю, но говорю что-то очень быстро, потому что мне нужно гово-
рить очень быстро. Я верчу в руках какой-то предмет. Я пытаюсь закрыть
окно, потому что это дает мне возможность выиграть время. И вдруг я ис-
пугался, меня охватила паника, я думаю, что оставил на с голе тетрадь.
Жанна, стоя передо мной, спрашивает:
- Ты ходил в больницу?
Как она это угадала? Почему это доставляет ей удовольствие?
- Да! Поскольку я уже дошел до нее...
Прочла ли она? Не прочла? Я хочу задать ей какой-нибудь наводящий
вопрос, чтобы догадаться. И я глупо спрашиваю:
- Никто не приходил?
Может быть, она поняла, а может быть, отвечает нарочно, чтобы успоко-
ить меня:
- Только Морен... Он был здесь больше часа... Он очень доволен, что
болезнь приняла такой оборот...
Видит ли она, какие у меня широко раскрытые глаза, и я не знаю, что
делать и куда деваться, и не смею войти в комнату Било, как будто одним
своим присутствием боюсь что-то разбить там? Моя ли это вина? Что я знаю
о ней?
Я делаю все, что могу. Вот уже двенадцать лет, нет, что я говорю? Вот
уже двадцать лет, тридцать лет, как я хожу на цыпочках, как я едва смею
глубоко вздохнуть. Потому что я понял, что все хрупко, непрочно, все,
что нас окружает, все, что мы принимаем за действительность, за жизнь!
Богатство, разум, спокойствие... И, конечно же, здоровье!.. И чест-
ность...
Были дни, когда, если бы я позволил себе...
Это не имеет ничего общего с Тессоном, с моим отцом, с моей матерью,
с моей тетей, со всеми Рекюле, сколько их есть на свете.
Я знаю... Я чувствую...
И вот уже меня мучит мысль, что Жан у моей матери, и я хочу скорей
ощутить, что он здесь, с нами.
Нужно, нужно обязательно как можно быстрее сомкнуть круг.
Нужно ходить на цыпочках, осторожно...
Нужно смиренно наметить границы, решительно заявить себе:
- Это мое... Это у меня дома... Это я навсегда.
Я знаю, что чувственность у Жана пробуждается раньше обычного и что
возникает риск...
Я поговорю с ним.
И на следующей неделе я сделаю рентгеновский снимок моей жене, из-за
ее двенадцатиперстной...
А я сам... Я часто думал о внезапной смерти отца. Ясно, что если он
умер от...
Иначе было бы слишком легко! Как тогда, когда я думал, что достаточно
купить новую машину и запустить ее в ход, и ты сразу станешь обладателем
юга и солнца.
Разве тетя Элиза, выйдя замуж за своего уродливого старого Тессона,
чтобы...
И моя мать, которая...
Мой отец...
Солнце наискосок разрезает гостиную надвое. Жена бросилась в кухню,
где у нее тушится рагу.
Било, один в своей кроватке, произносит:
- Что ты мне принес?
И я не знаю, как ответить. Мне стыдно. Моей маленькой больной с один-
надцатой кровати я принес куклу. Я нахожу ответ. Я не смею его произнес-
ти. Это бессмысленно. Это принадлежит к целой куче рухляди, которую я
хотел бы выбросить.
- Себя!
И я объясняю, завидуя тому взгляду, который был у него для матери и
которого у него нет для меня, в то время как глаза его задают мне точные
вопросы:
- Мы проведем большие каникулы на юге...
Я хватаюсь за дерево, хотя это глупо. Я обещаю себе сжечь свою тет-
радь и знаю, что не сделаю этого.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. По четвергам во французских школах не было занятий.
