Могра не возмущается. Если уж возмущаться, то он должен был сделать это
гораздо раньше, до того, как оказаться на койке в Бисетре.
Ты должен признать, что я никогда не злоупотреблял...
Это верно. С другой стороны, адвокат не раз оказывал ему довольно
деликатные услуги.
- Вчера вечером, в Мишодьер, я встретил одного из братьев Шнейдеров,
кажется, это был Бернар. Вечно я их путаю. Ну, тот, у которого скаковая
конюшня и который мечтает стать членом "Жокей-клуба"... -
Это не Бернар, а Франсуа, старший из трех братьев, им принадлежат
девяносто процентов акций его газеты. Бернар же большую часть времени
проводит в Соединенных Штатах.
До войны они заправляли большими делами в Индокитае. Потом вовремя оттуда
убрались и организовали во Франции и других странах целую сеть
нефтеперерабатывающих заводов.
- Я ему ничего не сказал... Да, чуть не забыл: он передает тебе привет и
пожелания скорейшего выздоровления.
Чтобы звонить Могра по любому поводу! Франсуа Шнейдер предпочитает
держать в секрете свои связи с газетой и очень редко бывает в кабинете,
расположенном по соседству с кабинетом Могра. Он живет в постоянном страхе,
что газета может его скомпрометировать.
- Скажи, Рене... Ты не находишь, что ваш последний судебный отчет был
несколько тенденциозен? Некоторые из моих друзей были удивлены им... Или
заметкой на первой полосе, касавшейся международных осложнений, которая
могла вызвать падение курса на бирже...
Клабо учел все, включая и паралич своего друга. Закончив
разглагольствования, в которых содержался тонкий намек на то, что он мог бы
обратиться к большим авторитетам, он вынимает из кармана листок бумаги.
- По дороге сюда я по просьбе Колера заехал в редакцию. Он тут написал
тебе пару слов.
На листке лишь два слова: "Согласны, шеф?"
Да, именно так его и называют. А он уже почти забыл об этом. Попав сюда,
Могра думает о чем угодно, кроме газеты, которая прежде составляла
неотъемлемую часть его жизни.
Адвокат не сомневается в нем. Разве они не знают друг друга уже тридцать
лет?
- Ты, наверное, можешь писать левой рукой?
Он узнал об этом от Бессона. Адвокат ничего не оставляет на волю случая.
Он полон решимости выиграть процесс, и не столько ради Кампана, на которого
ему наплевать, сколько ради того, чтобы не остаться в долгу перед своим
коллегой Кантиллем, недавно спасшем от смертной казни отцеубийцу.
В руке у него уже авторучка, он подсовывает свой портфель под листок,
чтобы Рене было удобнее подписать.
- Благодарю, старина! Если тебе это интересно и ты захочешь почитать, я
пришлю тебе копию дела. Сам увидишь, там есть такие вещи, до которых никто
бы не додумался. Все осложняется еще и тем, что этот Кампан гомосексуалист
и...
В дверь стучат. М-ль Бланш рассыпается перед кем-то в любезностях, потом
наконец входит и объявляет:
- Ваша жена.
Почему он подумал, что речь идет о жене Клабо? Но, разумеется, это Лина.
Адвокат встает, протягивает руку.
- Как поживаете, милая Лина?
Голова у Могра все еще запрокинута вниз, и м-ль Бланш украдкой вытирает
ему нос и рот, чтобы он выглядел поприличнее.
- Не очень устали? - вполголоса спрашивает она.
Что он может ответить? Если она стояла под дверью и все слышала, то сама
должна знать.
Глава 7
Они в комнате вдвоем, и, как это бывает всегда, когда остаются наедине,
каждый испытывает неловкость, которую изо всех сил пытается скрыть. Так дело
обстоит уже давно, много лет. Это началось еще на улице Фезандери, когда у
них еще была общая спальня: они то молчали, то обменивались ничего не
значащими фразами, настолько далекими от их мыслей, что они были еще
мучительнее, чем молчание. Они старались не смотреть друг другу в глаза, а
когда такое вдруг случалось, то каждый пытался изобразить на лице улыбку.
На улице все еще идет дождь. Его капли блестят на пальто Лины, на ее
прямых темных волосах, которые, обрамляя лицо, ниспадают на плечи.
Как и Клабо, она первым делом бросает взгляд на его поднятые вверх ноги,
и Могра замечает, что ей несколько не по себе, тем более что голова его
опущена и лицо, должно быть, выглядит иначе, чем обычно.
- Здравствуй, Рене... Я тебе не помешала? Ты уже закончил с Жоржем?
М-ль Бланш вышла вслед за адвокатом и тактично не появляется. Могра
показалось, что она ушла из комнаты не без сожаления, словно догадываясь,
что это посещение добавит ему беспокойства.
Лина не села, ее пальто распахнуто, и виден строгий костюм от Шанель,
который она надевает главным образом в выходные. Она не пила, быть может,
лишь один необходимый с утра стаканчик.
Встала, видимо, около полудня. Ходила ли куда-нибудь вчера вечером?
Возможно. Вызвала Клариссу, свою персональную горничную. Когда они
поселились в отеле "Георг V", где обслуживание не оставляет желать лучшего,
он настоял на том, чтобы жена оставила у себя Клариссу, поскольку Лина не
выносит одиночества.
Ей нужен кто-то, с кем она могла бы разговаривать. Но не он. С ним она
практически не разговаривает. Кто угодно, на худой конец какой-нибудь
незнакомый бармен.
Что ела? Яйцо и ломтик ветчины? Она редко завтракает по-настоящему. И
вообще, ест все меньше и меньше, и не потому, что сидит на диете, она не
полнеет ни от какой пищи, а просто у нее нет аппетита.
Он знает, что Лина выпила не больше одного стаканчика, потому что руки у
нее дрожат, как всегда в первой половине дня, так они часто дрожат у
наркоманов. Одной порцией виски тут не поможешь. Лишь постепенно, по мере
того как час проходит за часом, стаканчик следует за стаканчиком, она
становится увереннее, оживленнее и даже веселее.
Заходя домой к концу дня переодеться, Могра часто слышал, как они с
Клариссой хохочут, однако при его появлении сразу умолкали.
Чего Лина боится? А она действительно чего-то боится. Он уже давно и
безуспешно пытается это понять. Время от времени в голову приходит
объяснение, всегда одно и то же, которое в данный момент кажется
правдоподобным, но после какого-нибудь поступка Лины, случайно оброненного
ею слова или сцены, которые происходят все чаще, он вновь начинает теряться
в догадках.
Она не позвонила, чтобы узнать, хочет ли он сегодня ее видеть. Это
означает, что жена, так же как и Клабо, хочет его о чем-то попросить, а по
тому, как она одета, он даже догадывается о чем.
- Бедняжка Рене, как долго, наверное, тут тянется время, особенно теперь,
когда тебе стало лучше. Хочешь, я пришлю приемник? А читать тебе еще не
разрешают? Может, через несколько дней здесь позволят поставить телевизор?
Ему знаком этот глуховатый голос, эта чуть вялая нижняя губка-это значит,
что она говорит просто так, не думая, только бы не молчать.
Правда, обращаться к человеку, который не может ответить, и понимать его
по взгляду - дело довольно необычное. Эта мысль до сих пор не приходила
Могра в голову. Не потому ли все, кто к нему подходит, не исключая и
медиков, ведут себя немного неестественно?
Паузы возникают неизбежно. Никто не в силах говорить без передышки. Такое
почти удалось одному Клабо, но ведь это его профессия.
Лина мнется, не зная, сесть ей или лучше не стоит.
- Можно я закурю?
Он кивает и через несколько секунд слышит, как щелкает золотой портсигар,
потом такая же зажигалка.
- Несмотря на дождь, столько машин едет за город, словно уже весна...
У нее красивые глаза орехового цвета - стоп, это слово одной из его
тетушек, которое напоминает ему о... - но они горят лихорадочным блеском,
словно она всегда пребывает в напряжении, словно ее гложет какаято тайная
мысль.
Но думать об этом он сейчас не будет. Это второй визит подряд, а после
посещения Клабо у него осталось нечто вроде ощущения стыда.
Собственно, это даже не стыд и не гадливость. Могра просто удивлен,
выведен из равновесия, как будто только что сделал неприятное открытие или
внезапно оказался лицом к лицу с истиной, которую до этого упорно
отказывался замечать.
Ему не терпится, чтобы Лина скорее перешла к делу. Имей он возможность
говорить, то непременно сказал бы: "Я согласен, малышка, возражений у меня
нет. Желаю хорошо провести время".
Скажи он так, и она снова взглянула бы на него с упреком, как на
человека, который в очередной раз раскрыл ее планы. Лина чувствует себя
виноватой. Иногда он даже знает почему. Он тоже чувствует себя виноватым, но
иначе, однако это не та проблема, над которой можно размышлять, когда у тебя
температура.
А кстати, есть у него температура или нет? Нельзя сказать, что ему плохо.
Он чувствует себя, словно собака в будке, которая издалека наблюдает за
проходящими людьми и принюхивается к ним.
- Даже не знаю, что и делать... Мари-Анн звонила мне часа два назад. Ты ж
ее знаешь: строит планы и очень удивляется, когда другие не готовы с
восторгом их принять. Я ей сказала, что...
Не важно, что там сказала Лина. Все равно результат был бы один и тот же,
и не только потому, что Мари-Анн человек властный.
Все более или менее значительные люди Парижа ее иначе как Мари-Анн не
называют, как будто это имя носит во всем мире она одна. Ее полное имя -
Мари-Анн де Кандин. Она графиня. Ее муж скончался десять лет назад. В жизни
Мари-Анн он значил очень мало, разве что дал ей свое имя, и она всю жизнь
вела себя так, словно его не существует. Это был белокурый и бесцветный
человек, один из тех последних парижан, которые носили монокль и все время
проводили в клубе, фехтовальном зале и на скачках.
Сама она еврейка, какая-то дальняя родственница Ротшильдов. Отец был
банкиром. Он тоже уже умер, а ее почти восьмидесятилетняя мать ведет
светскую жизнь в своем имении на мысе Антиб.
Мари-Анн верховодит известной группой людей, которые ведут определенный
образ жизни и исповедуют определенные вкусы. Она собирает вокруг себя, в
своем особняке на площади Альма и в замке Кандин молодых и не очень
писателей и писательниц, киношников, модельеров, молодых девушек, играющих в
театре или стремящихся играть, художников, а также известное количество
педерастов. Обладает многочисленными и давними связями, чего отнюдь не
скрывает. Всем известно, что, несмотря на возраст, - ей уже около
шестидесяти, некий дипломат навещает ее и даже нередко остается на ночь. К
их компании он не принадлежит и держится в сторонке.
- Обожаю педерастов! - любит говорить МариАнн. - Это единственные
мужчины, которые понимают женщин и не занудливы, даже когда речь не идет о
любви...
Могра хочется сказать Лине: "Поторопись, ведь она тебя ждет".
С его женой вечно так: она так боится быть неверно истолкованной или
вызвать осуждение, что ей требуется целая вечность, чтобы высказать самую
пустячную мысль.
- Они собираются провести воскресенье в замке Кандин. Мари-Анн уедет туда
в пять...
Сейчас половина четвертого. Если учесть субботние пробки на улицах, Лина
доберется до площади Альма не раньше чем через час. Чего же она медлит?
- Я ей сказала, что предпочитаю остаться в Париже на случай, если тебе
понадоблюсь.
Фраза вышла неловкая, Лина сама это замечает, заливается краской и
поспешно добавляет:
- Может, ты завтра захочешь меня повидать...
Это звучит двусмысленно. Зачем она может внезапно ему понадобиться? Если
кто и позвонит в отель "Георг V" и попросит Лину приехать в Бисетр, то уж
никак не он. Позвонит м-ль Бланш или старшая медсестра, и это будет
означать, что он при смерти или уже скончался.
Что же касается желания ее повидать, то она прекрасно знает, что они
