другой особый отряд. Басмачей нужно было взять в клещи.
Едва завидев связного, Чары Эсенов побежал в конюшню. Еще не было дано
сигнала тревоги, а он уже сидел в седле в полном походном снаряжении. Теперь
уже и Телешов не сомневался, что дело здесь нечисто. Новичок явно знал о
готовящемся нападении басмачей...
На этот раз Шамурад-хану не повезло. Попытавшись уйти с награбленным в
восточном направлении, он натолкнулся на отряд, авангард которого уже
обходил басмачей с севера, отрезая им отступление в пустыню. Пельтинь
двигался с запада. Два взвода под командой Димакина заняли горный проход на
юге. Шамурад-хан заметался в кольце.
Банду неуклонно отжимали от гор к полотну железной дороги. Два дня шел
жестокий бой у одного из полустанков. Около двухсот басмачей разбежались или
сдались в плен. Главари с группой верных им людей бежали к холмам, где и
были окружены.
Телешов с Мамедовым ни на шаг не отходили от Чары Эсенова. Как и в
первом бою, он за все время не выпустил ни одной пули и опять раза два
просил у Телешова бинокль.
Особую нервозность начал проявлять Чары Эсенов, когда стало ясно, что
Шамурад-хану вряд ли удастся вырваться из окружения. Несмотря на частый
огонь, который басмачи вели из засад на вершинах холмов, он то и дело
вскакивал и напряженно всматривался в даль. Он, казалось, был уверен, что
пули басмачей его не тронут, и это еще больше укрепило подозрения Телешова.
Во время одной из перебежек Телешов вдруг потерял из виду новичка. Он
начал беспокойно оглядываться и тут заметил Мамедова, который что-то кричал,
показывая на левый фланг басмачей. Телешов взглянул туда и оцепенел от
неожиданности. Прямо у подножия холмов он увидел человека в буденовке. Тот
бежал к басмачам, размахивая карабином. Приложившись к биноклю, Телешов
узнал Чары Эсенова. В этот момент Мамедов с колена выстрелил по бегущему. Но
было уже поздно. Тот прыгнул в какой-то ров и исчез из виду...
498
Вскоре остатки банды были атакованы с двух сторон. Басмачи встали из-за
камней и подняли вверх руки. Их оказалось шестьдесят человек. Пленные были
тут же обезоружены и выстроены. Рахимов с двумя дайханами из разоренного
аула прошел по рядам, заглядывая каждому в лицо, Шамурад-хана среди пленных
не было. Не нашли особисты и нескольких его приспешников, в том числе двух
русских и одного англичанина, которые, по совершенно точным сведениям,
находились в банде.
-- Где Шамурад-хан?..-- Мамедов бросался от одного пленного басмача к
другому. Он встречал равнодушно тупые, усталые взгляды. Лишь один из них,
рябой детина со злыми глазами, коротко бросил:
-- Нет Шамурад-хана, улетел!..--И насмешливо показал на небо.
Тогда вмешался Рахимов. Он приказал увести рябого и стал по одному
опрашивать остальных. В отсутствие рябого пленные стали отвечать.
Выяснилось, что Шамурад-хан приказал держаться до последнего, а сам с
группой главарей ушел по высохшему руслу ручья, который от холмов прорезал
долину. Рябой дал приказ усилить в этот момент огонь.
На вопросы о перебежчике в буденовке басмачи ничего определенного не
сказали. Только один из них как будто видел, что тот тоже пошел вниз по
ручью с Шамурад-ханом...
Группой, которая отправилась в погоню, командовал сам комиссар. Уже
через двадцать шагов на дне оврага заметили следы подков нескольких лошадей.
Проехав оврагом около двух километров, у выхода из него наткнулись на двух
красноармейцев соседнего отряда. Один из них был мертв, другой оглушен.
Оглушенный уже приходил в себя и, когда Телешов вылил ему баклажку воды на
голову, совсем очнулся.
Он рассказал, что его с товарищем оставили здесь для наблюдения за
местностью. Они слезли с коней и спокойно следили за боем на холмах. Вдруг
из оврага выехали несколько всадников в тельпеках и начали стрелять по ним.
Товарища в перестрелке убили, а он успел поймать коня и только хотел
вскочить в седло, как кто-то дернул у него повод. Обернувшись, он увидел
чернявого парня в буденовке, но повода не отдал. Тогда тот огрел его
прикладом по голове, и он потерял сознание...
499
Следа еще некоторое время вели к северу, потом начали забирать к западу
и наконец повернули в юго-западном направлении. Шамурад-хан явно хотел
скрыться в горах. Басмачи, видно, очень торопились. Взрытые следы копыт
говорили о том, что коней гнали галопом. Через полчаса прямо на пути
заметили валяющийся бинокль. Видно, кто-то из басмачей уронил его, но так
спешил, что не остановился поднять...
Еще через час увидели труп басмача в тельпеке и халате. Он был убит
выстрелом в лицо. Рядом лежал его винчестер. Шагов через триста наткнулись
на другой труп. Под буркой на нем виднелся офицерский мундир.
Уже в предгорьях обнаружили сразу два трупа. Басмачи лежали недалеко
друг от друга, оба простреленные в грудь навылет. В одном из них узнали
англичанина, которого давно уже искали особисты.
Пятый труп нашли возле ущелья. В груди его торчала рукоятка прямого
туркменского ножа. Мамедов соскочил с коня, вырвал нож и с явным удивлением
принялся рассматривать рукоятку. Потом он обтер нож полой халата убитого и
спрятал его в карман... В убитом опознали ближайшего помощника Шамурад-хана.
Дальше следы пошли вдоль цепи гор. Показались развалины аула и старая
полуразрушенная крепость на кургане. Следы вели прямо туда...
Въехав в источенные временем ворота, увидели еще двух убитых. Один, в
красном халате, лежал лицом вниз. Другой -- это был Чары Эсенов -- лежал на
спине с двумя пулевыми отверстиями в боку и в груди. По краям раны на груди
опалилась гимнастерка: выстрел был сделан в упор. Глаза были заклеены
зеленой от наса слюной.
Все спешились и стояли вокруг убитых. Молчание нарушил Мамедов. Он
вынул из кармана найденный нож и положил возле Чары Эсенова.
-- Это его нож...--тихо сказал Мамедов и отошел в сторону.
Телешов вдруг нагнулся, стал на колени и приложил ухо к груди Эсенова.
-- А ведь он, братцы, еще дышит!..-- дрогнувшим голосом сказал Телешов.
500
ГЛАВА ВТОРАЯ
Буйная зелень раньше всего пробивается между камнями Карры-кала1. Еще
жмутся к Копетдагу гонимые ветром с севера орды угрюмых туч, а уже нет-нет
да прорвется между ними яркий столб солнечного света. И склоны старой
крепости покрываются кудрявым зеленым каракулем.
А еще через несколько дней, когда отгремят последние ливни, вся
пустыня, насколько хватает глаз с высокой крепостной стены, превращается в
бескрайнее зеленое море. Оно шумит и волнуется. Кто назовет сейчас эту степь
пустыней, а тем более Черными Песками?!
В одно голубое утро цвет степи меняется, как в сказке. Она становится
багряной, кроваво-красной. И старая бабушка Аннагуль, кряхтя и охая,
взбирается на крепостной вал и долго глядит вдаль неподвижным зорким
взглядом. Отсюда кажется, что какой-то сказочный див вылил в пустыню живую
горящую кровь, плеснул ею на скаты кургана, облил горные склоны.
Каждую весну приходит сюда Аннагуль в день цветения маков и тюльпанов.
Потом, когда солнце выжигает степь, превращает ее в пустыню, Аннагуль сидит
за ковровой рамой вместе с внучкой Бибитач. А когда пустыня становится белой
от мягкого мокрого снега, приезжает торговец Ибрагим.
Ибрагим -- свой человек. Он, слава аллаху, дает за ковер шерсть, краски
и списывает с семьи часть старого долга в сто двадцать рублей, которые взяли
они в год удачной покупки жены для ее сына Эсена.
Не один торговец Ибрагим был хорошим человеком. Первый защитник рода
людей, живущих у Карры-кала, -- всеми уважаемый и почтенный Ильяс-хан. Он
богатый, очень богатый и значительный человек. Не раз приезжал к нему в
гости пристав. Два раза он принимал у себя самого начальника области, когда
тот с группой офицеров объезжал границу. Для русских гостей в его желтом
каменном доме отведены отдельные комнаты с кроватями, диванами и столами.
Сам же он простой, хороший человек и, не в пример многим другим богатым
людям, принимает с почетом каждого, кто приходит к нему в дом.
Рвутся на толстой цепи звероподобные собаки. Сам
1 Карры-кала-- старая крепость
501
Ильяс-хан выходит унять их и сердечно здоровается с Эсеном. После
установленных приветствий он приглашает его в дом, и тот, снимая чарыки,
заходит. Снимает свои маленькие галоши и Чары.
-- Большой у тебя джигит! -- хвалит его Ильяс-хан. Эсен, рослый
широкоплечий мужчина, смущенно улыбается. Он очень любит своего младшего
сына. Старший, Берды, уже вырос и сам скоро станет хозяином. Кстати, о
нем-то и пришел говорить Эсен.
Но начинать разговор рано. Они сидят и беседуют о самых различных
вещах: о последних скачках на празднике, о новом ишане, что приехал вместо
умершего, о том, что падают нравы и находятся уже люди, которые забывают
старые обычаи.
-- Все это с тех пор, как пришли русские! -- вздыхает Ильяс-хан. Он не
любит русских, но говорит, что нужно уметь с ними ладить. Поэтому и отправил
он своего младшего сына Шамурада в Петербург, где он учится на офицера
вместе с сыном самого начальника области. Ша-мурад ему рассказывал, что два
раза видел самого царя...
Входит Мухамед, старший сын Ильяс-хана. Говорят, он пьет водку и гуляет
в городе с русскими женщинами.
Не в отца пошел Мухамед-хан. Он едва поздоровался с гостем и, даже не
взглянув на него, сел в углу прямо на подушку. Лицо у него зеленое. Ночью
его привезли со станции еле живого от Белого Мамеда, как называют в ауле
русскую водку.
Не любит Мухамед-хан кулов. Он считает, что иг 1 не должен даже рядом
сажать возле себя полукровок. Их всего пять семей в ауле -- чистых игов, и
они быстро потеряют авторитет, если будут якшаться с кулами. Так, пожалуй,
дойдет до того, что какой-нибудь кул захочет взять в жены девушку из семьи
игов, как случилось в соседнем ауле. Но там быстро осадили наглеца.
Воспитанные кулы сами знают свое место в жизни. Тем более должны знать его
иги.
Ильяс-хан не спорит с этим. Но он мудр и считает, что лаской и хорошим
обращением всегда большего добьешься, чем криком и угрозами. Вот, например,
Эсен.
Х Иги-- потомки завоевателей, некогда пришедших из северных степей и
покоривших оседлое земледельческое население оазисов в Каракумах Кулы--
потомки древнего населения этих оазисов, смешавшиеся с победителями.
502
Он знает и понимает, что Ильяс-хан неизмеримо выше его не только
потому, что богаче, но и потому, что Ильяс-хан -- иг. И любое слово
Ильяс-хана -- закон, которого Эсен никогда не переступит. А хорошим
обращением укрепишь это уважение.
Сначала пьют геок-чай. Потом Курт, счетовод Ильяс-хана, вносит в
большой глиняной миске шурпу 1. По указанию хозяина он специально для
маленького Чары приносит желтовато-коричневый сахар. Хозяин с гостем
выкладывают на лепешки куски мяса и начинают есть шурпу деревянными ложками.
Мухамед-хан не ест.
Снова пьют чай. То, что осталось в миске, передается для женщин, на их
половину. Не потому, что у Ильяс-хана мало шурпы -- так требует старый
закон.
Теперь можно поговорить и о деле. Эсен начинает издалека. Он говорит о
своей семье. Не дал аллах ему возможность иметь двух или трех жен, а дал
одну. Но он доволен ею. Она родила ему двух сыновей и лишь одну дочку. Два
сына -- это не так много для мусульманина, но и на том спасибо. Каждый
корень пускает побеги. Даже колючка в пустыне и та разбрасывает семена.
Долго говорит Эсен. Терпеливо слушает его Ильяс-хан. Он знает, зачем
