люди подружились на Байкале, то это на всю жизнь. Такое колдовское
восприятие мира - очень правильное и полезное для души занятие. У всех, кого
встретил на Байкале, был именно такой настрой. Правда, у каждого он
проявляется по-разному, но природа явления одна - источник жизни, который
присутствует здесь незримо и который наполняет радостью всех, кто здесь
оказался.
Мы запекали рыбу хитрым способом: коптили ее в медицинском футляре для
стерилизации шприцов. Дно футляра посыпали опилками, а на сетку клали
несколько рыбин. Потом ставили все это хозяйство на огонь. Минут через пять
готова царская пища.
Говорили обо всем и ни о чем, но только хорошее. В эту дивную ночь в
чудесной стране Байкал над миром царили дружба и доброта. Неправильный мир,
где всем заправляли алчность, ложь, насилие и полный букет страстей
человеческих, был далек от нас. Мы были островком счастья, затерянном в
океане жизненных неурядиц. Благословенны те дни!
Я сделал несколько фотографий, и все они ночные. Желтую голую землю,
которая попала в кадр, можно принять за часть пустыни или Луны, а тьму
вокруг нас - за бесконечное космическое пространство. Наверное, мне так
только кажется, но очень хочется так думать. Мы сидим около костра и тянемся
руками к огню. Можно подумать, что совершается тайный магический обряд.
Где-то далеко случился шторм и на берег накатила бесшумная волна. Еле
успел спасти свою палатку от затопления. Там, где заново ее поставил, берег
оказался не очень ровным, и спать пришлось не в горизонтальном положении,
отчего наутро чувствовал себя, как побитый. Но стоило только умыться в
Байкале - усталость как рукой сняло. Я снова преисполнен сил.
В условиях Дальнего Востока ни за что не смог бы за день преодолевать
40-50 км на моей тихоходной шаланде. А здесь удается. Я в прекрасной форме.
Беспокоят только пальцы на руках, которые с каждым днем нарывают все больше
и гной из них выходит уже самостоятельно. Суставы опухли, и сжать руку в
кулак не получается. Лицо обгорело дальше некуда, кожа слазит слоями.
Становлюсь похожим на байкальских аборигенов-лесников. Иркутяне по сравнению
со мной выглядят как туристы-матрасники. Рассчитываю дотянуть до залива
Мухор, там остановиться и подлечиться.
Попрощался со своими новыми друзьями и продолжил путь. Впереди, между
мысом Улан-Нур и мысом Орсо, меня ждет страшный прижим протяженностью
километров 7. Огибаю мыс Улан-Нур. По правому борту открывается
величественный вид на огромные скалы, круто обрывающиеся к морю. Дунул
попутный ветер. Ставлю парус.
Ветер усилился и через полчаса достиг 15 -20 м/с. Суденышко мое утлое и
при хорошем порыве в такую погоду его запросто может перевернуть. Чтобы не
рисковать, убираю парус и иду на веслах.
Подхожу к мысу Орсо. Скальная громадина возвысилась надо мной. Море
разволновалось не на шутку. Некоторые волны обрушивались шипящим гребешком и
заливали лодку. Недавно покинутый уютный берег с очагом, стал казаться
ужасно далеким и даже больше: вообще не существующим.
Я вдруг почувствовал, как дышит Байкал. Дыхание это не поверхностное, а
очень глубинное, и происходит оно где-то далеко внутри моря, в самом его
сердце. Удивительно чувствуешь себя, когда ощущаешь под собой дышащее
существо исполинских размеров.
Выхожу на траверз мыса Орсо, и сразу начинаются чудеса. Впереди по
курсу на расстоянии примерно метров 300 на воде непонятно что происходит.
Вижу необычное пятно на воде диаметром примерно 200 метров. Вокруг него была
штилевая зона около 50 метров, а внутри - море как будто кипит, образовывая
водяные султаны до полуметра высотой. Так и не найдя подходящего объяснения
необычному явлению, направляюсь ему на встречу. Стоило только заплыть во
внутрь таинственного пятна, как сразу же лодка начала вести себя очень
странно: она не качалась на волнах, как положено, а беспорядочно телепалась
разными своими частями. И стала похожа на бразильских танцовщиц, исполняющих
зажигательные южные пляски. Подо мной что-то булькало и хлюпало. Казалось,
будто плаваю в кипятке и скоро сварюсь. Подналег на весла и через несколько
минут оказался за пределами чуда, но удивляться не перестал. Ветер изменил
направление на противоположное и задул на меня. В то же время на расстоянии
всего 300 метров ветер продолжал дуть по прежнему, разгоняя волны с
барашками. Два ветра страшной силы с противоположными направлениями перли
друг на друга и, сталкиваясь, порождали таинственное "кипящее" пятно.
Сначала я подумал, что это "ротор", который образуется при обтекании мыса
потоком воздуха. Но в этом случае ветер должен менять направление
постепенно. Я даже привстал, чтобы лучше осмотреть море, но ничего
особенного не увидел. Диво-дивное!
Понадобились все мои силы, чтобы выгрести против ветра, иначе болтался
бы внутри чудесного пятна до тех пор, пока стихия не угомонится. Два
километра, отделяющих меня от ближайшего места, где можно пристать к берегу,
преодолел за полтора часа.
Вытащил лодку на берег, лег на спину и стал разглядывать облака на
небе.
Примерно через час ветер немного поутих и можно было отправляться в
путь. До пролива Ольхонские ворота оставалось 13 километров по прямой, а с
учетом изгибов береговой линии - около 15. К концу дня я надеялся пройти
пролив и попасть в залив Мухор (или Мухур. На разных картах названия
разные).
Захотелось поскорей добраться до земли обетованной. Мысли, не утерпев,
рванули вперед к заветной цели, и начало казаться, что вот уже за следующим
мысом откроется вид на долгожданный пролив. Но, подойдя ближе, обнаруживал,
что грести еще и грести.
Берега на редкость унылые - просто небольшие лысые хмурые холмы, круто
обрывающиеся к морю. Но вот, наконец, Ольхонские ворота.
Проливы на планете Земля - удивительное природное образование. Они ни
на что не похожи: это не море, где чувствуется преобладание стихии
пространства, это не заливы, созданные для отдыха уставшей воды; и это не
реки, где вода вся организована и устремлена. В проливе вода вынуждена
тянуть нерадостную лямку условного обозначения особенностей суши. Вода -
второстепенная, суша - главная. Проливная вода принесена в жертву суше лишь
затем, чтобы суша могла существовать частями ради разнообразия.
Плавание в проливе вызывает особое настроение: нет того ощущения воли,
как на море, но зато есть определенная торжественность от того, что земля
смотрит на тебя с обеих сторон, как почетный караул.
Если плавать на большом пароходе, то природа делается почти незаметной
и не доступной для понимания, как в кино. Пассажир на пароходе всего лишь
наблюдатель, и все что происходит вокруг его на самом деле не касается. Это
заметили еще первые путешественники в эпоху увлечения переплытием океанов на
несущественных предметах. Начало массовому увлечению положил Тур Хейрдал,
переплыв океан на деревянном плоту "Кон-Тики". Природа не наделила человека
специальными органами, которыми мы были бы способны воспринимать все вокруг
как следует при движения с нечеловеческой скоростью и на расстоянии.
Когда хожу в горы, часто кажется, что иду слишком быстро и не успеваю
достаточно хорошо воспринимать все вокруг. Путешествие - вещь постепенная и
вдумчивая. Скорость превращает его в просто передвижение по географической
местности. Жалко Землю, она страдает от невнимания, непонимания и ненужного
беспокойства. Чтобы почувствовать мир, надо ходить на цыпочках, потихоньку и
разговаривать шепотом.
Как только вошел в пролив Ольхонские ворота, сразу же, буквально через
несколько минут задул ветер, благо попутного направления, и пошел дождь
(совсем не на благо).
Вечерело. Наползли низкие свинцовые тучи. Лысые, местами скалистые
берега помрачнели, стали выглядеть крайне неприветливо и напомнили мне
грустный и богом забытый остров Спафарьева, затерянный на севере Охотского
моря. Ветер усилился до 15 м/с, а еще через полчаса образовалась крутая
волна высотой 1 метр и с гребешком. Остров Ольхон и материк сблизились на
расстояние менее двух километров. Вдоль берега двигаться невозможно из-за
того, что заливы вдавливаются глубоко в сушу. Ничего не остается, как плыть
по самой середине пролива.
Дождь. Ветер. Холодина. Запел песню про то как бродяга к Байкалу
подходит. Я не пел, а ревел, сорвал голос, но зато согрелся.
Вспомнил Магадан и уже начал настраиваться жить в северном климате, но
как только завернул за мыс - ветер неожиданно стих, выглянуло солнышко и
окрестности стали напоминать крымский ландшафт где-нибудь в районе
Коктебеля, даже вода показалась теплой.
Но полностью почувствовать себя как в Крыму я не смог, этому мешал
снег, который сползал языками с отрогов Приморского хребта, растянувшегося
вдоль западного берега залива Мухор.
Названия мест в окрестности очень смачные: мысы Тутырхей, Хальтэ,
Хорин-Ирги. Все-таки в одной из прошлых жизней я был азиат, трудно сказать
какой именно породы, но азиат точно. Люблю все азиатское. Меня совершенно не
привлекает Европа, не представляю, как там можно путешествовать. Европа,
по-моему, пригодна только для экскурсий. Не могу принять сердцем
западноевропейскую архитектуру всех времен, строения в ихнем стиле
представляются мне игрушечными и напрасными. Даже храмы не могу воспринимать
серьезно, но зато очень понимаю бурят - шаманистов, для которых храмом
является вся поднебесная. Небо - купол храма... Как это здорово! Не нужна
мне Европа, я - азиат, и хочу жить в направлении своего внутреннего
происхождения.
Курс на мыс Онтхой, он находился совсем рядом, всего в двух километрах.
Нахожусь в заливе Мухор, который является тупиковой частью Малого моря.
Мухор - тихая мелководная заводь. Впечатление такое, будто попал на обычное
небольшое европейское озеро. Залив обладает двумя очень полезными
свойствами: из-за мелководья температура воды здесь градусов на 10 выше, чем
в Байкале, и рыбы много всякой разной.
Слева по борту показались штук десять утлых одноэтажных строений из
досок, выкрашенных в казарменный зеленый цвет - это турбаза "Мандархан".
Сразу видно, что, придумывая турбазу, архитекторы стремились к предельной
простоте и незатейливости. Создавалось впечатление, будто оказался в степном
пионерлагере, где по утрам дудят в трубу, а по вечерам - танцы под
магнитофон и перед принятием пищи обязательное построение всех обитателей.
Однажды в детстве меня пристроили в такое заведение неподалеку от Евпатории.
Как я там маялся, страдая от тоски по дому, по горам и по синему морю. Я не
запомнил всего того, что там со мной произошло, но зато хорошо помню
чувства, которые испытывал: скука, обида за то, что меня завезли к черту на
рога и бросили среди большого количества совершенно чужих людей,
одиночество, несмотря на совершенное отсутствие возможности побыть одному.
Кроме того я ни на миг не мог почувствовать себя свободным - постоянно надо
было делать то, чего совершенно не хотелось: рано вставать, рано ложиться,
спать днем, есть манную кашу на воде по утрам, петь пионерские песни по
вечерам, играть в дурацкие игры, викторины, танцы под баян аж до 9 часов
вечера и т.д. Б-р-р-р!..
Я высадился на берег и сразу пошел искать хозяина заведения, чтобы
представиться. Директор турбазы Владимир Васильевич - мужчина лет 50-55,
плотного телосложения с обветренным и почерневшим от загара лицом, жил тут
же, на территории лагеря, в собственной избе, которая выглядела добротной и
