Песчаной спасли меня от верной гибели, подарив новые, ненадеванные ватные
штаны - мечту последних нескольких дней. На всякий случай я предложил взамен
деньги, но мужчина и женщина наотрез отказались и даже разговаривать на эту
тему не хотели.
Удивительный сибирский феномен. Предо мной находилось семейство,
состоящее из мужчины, женщины и детей. Явно с деньгами у них не все в
порядке, как и у всех жителей России, живущих честно и правильно. Штаны
стоили немалых денег, которые можно использовать для улучшения
благосостояния или купить еду. Я готов был выложить, действительно,
приличные деньги, потому что оценивал свои почки достаточно дорого.
Конкурентов не было и цену на ватные штаны можно взвинчивать до небес, но
ничего подобного не произошло.
Тот мир, где я жил до Байкала, так не устроен: там бы с меня содрали
три шкуры, не моргнув глазом. Мне очень обидно за мой народ и за себя, за
то, что привык к неправильной жизни, совершенно позабыв о том, как надо. А
ведь знал и жил как надо на далеком Сахалине. Ведь жил той жизнью, когда не
считают деньги и когда впереди всего ставят твои человеческие качества.
Благословенны те дни!
Здесь на Байкале во мне в первую очередь видели странника, которого
впереди ждал долгий и опасный путь и который тратит жизнь на строительство
воздушных замков и поиск птицы удачи. Какой народ! Какое правильное
отношение к странникам! Я очень благодарен этим людям. Возьми они деньги, не
добраться мне благополучно домой.
Мы распрощались и сердце мое чуть защемило, как будто выпил бокал
чудодейственного бальзама.
Такие встречи, как след от падающей звезды, исчезают после того, как их
прожили. Единственное, что после них остается, так это только воспоминания,
которые греют душу на протяжении всей оставшейся жизни. Я люблю эту жизнь в
основном за такие встречи и незначительные на первый взгляд события, как,
например, подарок ватных штанов.
Обогнул мыс Большой Колокольный, который действительно смотрится, как
большой каменный колокол, и въехал в Губу Сенную. Она показалась мне еще
чудесней Песчаной. Скалы, обрывающиеся в мор , раскрашены в розовые цвета,
отчего кажутся теплыми.
Длина береговой полосы в Сенной Губе примерно 4 км, и я довольно быстро
преодолел это расстояние по невозмущенной ветром поверхности воды. Бухта
заканчивалась скалистым мысом совсем не торжественного вида. Мыс невысок,
всего метров тридцать, и состоит из немонолитной крошащейся породы, отчего
кажется дряхлым и отжившим свой век. Такая природа камня угнетает.
Дальше, за мысом, растянулся прижим неизвестной длины. Отгреб чуть
мористей и не увидел ему конца. Время ни то ни се - часов 17: можно
продолжить путешествие и иметь серьезный шанс не найти подходящую для
ночлега бухту, а можно и остановиться, но тогда у меня останется много
неизрасходованных сил и вынужден буду лечь спать в незамученном состоянии,
чего терпеть не могу. Решаю плыть вперед.
Небо было синее-пресинее, ни облачка. На море полный штиль. Пейзаж
омрачали только раскрошенные скалы , которые проплывали слева по борту.
Ничто не предвещало ничего, и я расслабился, задумавшись просто так и ни о
чем. Сознание, перегруженное дневными впечатлениями утомилось и сделалось
тупым. Я зажил ничем: ни будущем, ни прошлым, и настоящее меня особенно не
волновало. Все жизненные планы были предельно просты: догрести до плоского
места на берегу, поужинать и лечь спать. Время текло постепенно, как в
старину. Я начал грезить и, сильно увлекшись, как бы перестал существовать,
- просто взял да превратился в незаметное условное обозначение на карте
Байкальского моря.
Из состояния эйфории вышел от смутных предчувствий. Постепенно мной
завладело чувство необъяснимой тревоги. Я перестал летать в облаках,
вернулся на землю и, оглядевшись вокруг, ничего в природе особенного не
заметил: по прежнему на море штиль, а небо - без облаков. Не было ни одной
из известных мне примет - предвестника страшного атмосферного катаклизма. Но
почему-то непонятное чувство не покидало меня. Еще раз оглядев природу,
обнаружил лишь еле заметную отличительную особенность - морской горизонт в
направлении на северо-восток почернел тонкой полоской.
Со временем полоска становилась толще и вскоре значительная часть моря
потемнела. Я начал догадываться, что через несколько минут у меня возникнут
серьезные проблемы. Берег с пляжем, куда можно пристать в случае чего,
находился далеко, а справа от меня красовалась громадина неприступных скал
неизвестной протяженности.
На меня надвигается стена из ветра чудовищной силы. Начинаю быстро
соображать, что предпринять. Во-первых, надо сделать все, чтобы лодку не
перевернуло. Для этого я развернулся кормой по направлению к ветру и
приготовился, в случае чего, упасть грудью на борт в качестве балласта.
Второе, надо было не допустить, чтобы меня ляпнуло о скалы. Это грозило
повредить корпус лодки и пустить меня вместе с вещами на дно. Учитывая
ледяную воду, спасать снаряжение и себя будет очень сложно, если вообще
возможно.
Спереди на меня надвигалось нечто, а сзади был скалистый прижим, и я
вдруг почувствовал, кажется, то же самое, что переживали солдаты Второй
Мировой, исполняя приказ "Ни шагу назад!".
С Байкалом и атмосферой творилось черт знает что. Между взволнованным
морем и молчаливой водной гладью можно было провести границу хорошо
отточенным карандашом. Когда до нее оставалось метров пятьдесят, увидел как
ветер сдувает с поверхности воды пену. А это говорило о том, что скорость
ветра больше 22 м/с.
Вдруг я перестал ждать беды и мне захотелось непонятно чего, но
обязательно чего-то очень чрезвычайного. Сделалось настолько покойно на
душе, что я даже не знал, куда деваться от радости сознания той великой
пустоты, которая образовалась на месте страха перед неизвестностью. Очень
захотелось встретить грудью какую-нибудь страшную неожиданность, чтобы
впитать в себя ее суть и преобразовать в радость. Захотелось, чтобы на меня
что-нибудь обрушилось и заставило бороться за существование. И это
произошло. Лодку болтнуло первым порывом ветра и понесло на скалы. Отчаянно
пытаюсь работать веслами - бесполезно. Хорошо, что быстро сообразил опустить
шверты и начать выгребать под углом к ветру в направлении назад. Вскоре
береговая линия совпала по направлению с ветром и меня понесло. Громко и с
выражением пою песню про Стеньку Разина. Иногда кажется, что лодку даже
приподнимает над водой. Нести меня таким образом могло сколь угодно долго,
аж до самой Листвянки, но я не смел появиться в таком беспомощном состоянии
перед жителями села, которые проводили меня, как героя, и как будто
навсегда.
Перед самым входом в Сенную Губу мне удалось резко завернуть за мыс и
укрыться от чудовищного ветра. За мысом образовалось затишье по размерам
чуть больше моей лодки. Я в нем спрятался и выходить никуда не хотел. Всего
в десяти метрах от меня, проносится воздушный поток адской силищи, как будто
работает какой-то гигантский пылесос. Жуткий сквозняк совершенно не похож на
ветер, рожденный физически обоснованными атмосферными причинами.
Отсидевшись несколько минут в тихой заводи и переведя дух, направился к
берегу, где стояли две избы, обозначенные на карте, как "Лесн.". Двигаться
пришлось против ветра, который, загороженный мысом, несколько ослаб, но все
равно был ничего себе, и какие-то несколько сот метров исчерпали остаток
моих сил. Вытянув лодку на берег, упал на него и сразу перестал что-либо
хотеть.
Ко мне подошел мужик лет 60 -ти с охотничьим ножом в руке. Говорить не
спешил. Оценивающим взглядом посмотрел на меня, на лодку, потом на Байкал. Я
заботил его меньше, чем мясо в зубах. Он зацыкал, потом открыл рот и полез
туда пальцем. Не помогло. Тогда он засунул туда нож, воткнул между зубами и
начал проворачивать. Я почувствовал вкус металла и сморщил лицо. Мужик
выплюнул кусок мяса и разговорился:
- Верховик прихватил?
- Вроде того, - отвечаю.
- Из далече будешь?
- Из Ялты.
- Далековато...
- Да я, в основном, на поезде ехал.
Мужик отрешился от темы, снова зацыкав зубами и потянулся за ножом.
- Может, все-таки лучше палкой?, - осмелился порекомендовать я.
Он смерил меня взглядом и, поставив в уме, наверное, оценку
"удовлетворительно", нагнулся, поднял щепку и начал ее стругать. Мужика
звали Женя. По отчеству не отрекомендовался, не видя в этом никакой
надобности. Он относился к такому типу людей, которым отчество ни к чему.
Лодку он посоветовал привязать к бане, которая находилась тут же, на
берегу. Я подтащил лодку и привязал ее веревочкой за крючочек на всякий
случай. Но Женя сказал, что так дело не пойдет и взялся помогать. Лодку
поставили вертикально, прижали к стенке дном и привязали намертво всеми
имеющимися у меня веревками.
Вещи я затащил в баню и занялся организацией своего нового жилища. Это
отняло несколько минут. Достал спальник и бросил его на пол - постель
готова.
Баня не жилье, в ней не пахнет человечиной. Она - что-то среднее между
детсадовским деревянным домиком для игр и перевязочной в поликлинике. Я
сидел на полу и слушал ветер за окном. Казалось, что меня нарядили во все
чистое полотняное и выпустили в лес на волю босиком. Очень интересно жить в
бане. Не спешу готовить пищу, а просто сижу и пытаюсь почувствовать себя
вроде как дома. Но этого не получается. Окружающее со всех сторон дерево
продолжало казалось чужим и от моих умственных усилий родней не становилось.
Дерево не было агрессивно настроенным - оно бесчувственное, как стерильный
бинт.
Я сидел в бане и не чувствовал уюта, как будто вдруг оказался совсем
один и голый среди бескрайней пустыни, и негде приткнуться для жилья, и
получить порцию необходимой для человека жалости - все вокруг чужое и
одинаковое.
Пришел Женя и позвал к себе в гости. Мы ели суп из сохатины и почти
сырую рыбу.
Жизнь Женя прожил лесником, это его на карте обозначили как "Лесн.".
Жил он здесь страшно долго, пока не состарился до пенсионера. Лицо
сморщилось от возраста и в лучах керосинового пламени было похоже на лицо
мумии фараона, которого я видел в Стамбуле.
- Два года назад у меня собака из тайги принесла человеческую руку, -
начал Женя задушевный разговор.
-?...
- Милиционеры личность обглоданных животными человеческих остатков так
и не установили. Безнадежное это дело искать убийцу в тайге, - сказал Женя.-
Вот ты, к примеру, один, без ружья, без рации, и даже приемника у тебя нет
погоду слушать. Никто тебя не ждет на основании контрольного срока. Случись
чего - никто тебя и не кинется. А кинутся - так не скоро и найдут: до
Северобайкальска целый континент расстояния. А потом кто-нибудь обнаружит
все, что от тебя сохранилось, а узнавать уже нечего. Так народ здесь и
пропадает: уходит, бывало, в тайгу - и с концами. А ты один. А знаешь, что
там впереди, за Ольхоном? Там, брат, глушь. Сам увидишь.
Снаружи в ночи выл ветер. Во все стороны от меня и Жени простиралась
бескрайняя тайга. Мы сидели за столом и молча смотрели друг на друга. Свет
керосинки нарисовал под глазами у нас страшные черные тени. По-моему Женя и
сам испугался того, что наговорил. Я представил Байкал, каким он видится из
космоса, и понял, что, действительно, трудно будет обнаружить мои кости,
обглоданные дикими животными, и еще трудней опознать по ним меня.
На пустынном берегу стоял одинокий странник и держал в руках мой череп.
