желал признать своего сына побежденным и подобру-поздорову отпустить
женщину, вот уже дважды оправданную Богами. Еще немного, и этот вождь
вздумает кричать на нее, наследницу галирадской державы!.. Елень
Глуздовна почти решила двинуть своих воинов вперед. Да. Так она сейчас и
поступит. Пускай заберут обоих, лекарку и мальчишку. И Волкодава
оборонят...
Посланник Дунгорм почтительно наклонился к ее уху:
- Дивлюсь твоей выдержке и восхищаюсь спокойствием, государыня.
Немногие правители устояли бы перед соблазном кончить дело силой. Не у
многих хватает мудрости убеждать в своей правоте, когда есть мечи.
Волкодав этих слов не слыхал, но сам того не желая отозвался на них.
- Хорошо, - сказал он. - Не буду уворачиваться. И улыбнулся. Очень
неприятной и нехорошей улыбкой, показывая выбитый зуб. Кнесинка,
успевшая на него насмотреться, нутром поняла, что лучше было Каррилу не
настаивать на третьей сшибке для сына.
- Пусть будет по-твоему, вождь, - проговорила она, стараясь, чтобы в
голосе не прозвучал колотивший ее озноб. Она так боялась за исход боя,
словно здесь, на поляне, решалась ее участь, ее жизнь или смерть. -
Пусть бьются, как велит твой закон, раз тебе так уж не по душе наше
воинское искусство. Но сперва скажи, вождь, согласен ли ты, чтобы
состоялась последняя схватка и решила за все три? Не то ты, страшусь,
посмотришь на солнце и скажешь, что оно стоит слишком низко и не может
освятить истинный суд...
Старейшина роннанов глянул на солнце, потом на сына и наклонил
голову:
- Да будет так, светлая госпожа.
Колдунья и ее паренек совсем перестали дышать. Отчаянная надежда то
показывалась им, то вновь угасала, и наползал мрак. Обнявшись, они не
сводили глаз с Волкодава.
...И в третий раз ступил на полотно Итерскел. Ступил осторожно, как
на тонкий лед, памятуя о прежних двух неудачах. Хотя все это уже не
имело значения. Сейчас у меченого нос выскочит из затылка. А зубы,
сколько осталось, затеряются в травке. Честный кулак! И никаких бабских
уверток. Грудь на грудь! И уже назавтра Итерскел сам поверит, что исход
первых двух сшибок был вправду случаен.
Волкодав опять не пожелал напасть. Молодой роннан попробовал
оттеснить его к краю полотнища. Не получилось. Тогда Итерскел затеял
обманный удар. Пригрозил левой в пах, чтобы опустил руки защититься. И
тут-то правая, стиснутая в страшный кулак, молнией взвилась вверх -
расплющить лицо. Итерскел почти уже чувствовал, как хрупко проламываются
кости, как хлещет липкая кровь, как податливой кашей разъезжается плоть.
Почти видел серо-зеленые глаза бессмысленными, закатившимися. До сих пор
он нападал обычным вельхским налетом, который чужак вполне мог
где-нибудь сведать. А вот этот удар знали только в его роду. И даже у
старшего брата не получалось так хорошо, как у него, Итерскела.
Рука Волкодава встретила его руку на середине пути. Звук был такой,
словно переломились две прочные палки, завернутые в мокрую тряпку. Его
услышала вся поляна, до последнего человека.
Когда месяц за месяцем толкаешь перед собой нестру-ганое, будь оно
проклято, бревно в аршин толщиной, толкаешь прикованными руками тугой
рычаг ворота, подающего воду из подземной реки, ворота, в который
впрягать бы мохноногого тяжеловоза, толкаешь один, за себя и за
напарника, слабогрудого знатока утонченных поэм... Тут руки либо вовсе
отвалятся, либо сами обретут булыжную твердость.
Итерскел и хватил с размаха предплечьем словно по каменному ребру. И
повалился на колени, еще не осознав толком, что сломал руку об это
ребро.
- Уйди с полотна, - негромко сказал ему Волкодав. - Не хочу калечить
тебя.
- Вставай, сын! - хлестнул голос вождя. Итерскел молча поднялся.
Волкодав видел такой взгляд у еще сильного зверя, почуявшего, что сзади
обрыв.
- Уйди, - повторил венн. - Не за доброе дело встал.
Левая рука Итерскела метнулась быстрее прыгающей змеи. Он метил
ткнуть венна пальцами в глаз и прикончить его почти так же, как тот
когда-то - надсмотрщика Волка. Наказание последовало немедленно, только
теперь Волкодав пустил в ход еще и колено, ударившее под локоть.
Оглушительная боль погасила сознание Итерскела... Упасть Волкодав ему не
позволил. Поймав угрюмца за пояс, он не без натуги оторвал его от земли,
пронес на край полотна и выкинул за третью черту. Выкинул безжалостно.
Обмякшее тело судорожно дернулось, неловко свалившись на перебитую руку.
Вторая, вывихнутая в двух местах, торчала мертвым крылом. Вождь Каррил
вцепился в подлокотники трона, глядя на то, что оставил от его красавца
сына беспощадный чужак.
- Мой человек победил, - сказала кнесинка Елень. Никто больше не
пожелал ей возражать. Божий Суд совершился.
Солнце клонилось к закату, касаясь лесных вершин. Поезд невесты вновь
двигался вперед по Старой дороге. Угрюмцы не предъявляли обид. И в
справедливости суда не сомневались. По крайней мере вслух. Но
распростились с галирадцами и кнесинкой безо всякой приязни. Глазастые
молодые воины даже рассмотрели, что где-то там стояло в плетеных
корзинах нечто съестное и, судя по запаху, вкусное. Но до угощения,
которым предполагалось отметить изгнание духа колдуньи, черед не дошел.
Лесное племя скрылось в чащобе, растворилось в ней, как и не бывало его.
Наверное, теперь долго не высунется, хоть сам Царь-Солнце мимо них
проезжай.
- Не много и потеряли! - в один голос заявили Мал-Гона и Эртан,
начинавшая помалу оживать. - Трясинные, тьфу!.. Что взять с них!
Остальным, не исключая и Волкодава, было неуютно. Так себя
чувствуешь, когда, заглянув в малознакомый дом, застаешь безобразную
свару. Вроде и ни при чем ты, а на душе гадко.
Решено было в этот день ехать допоздна: нападения харюков не очень-то
опасались, просто... просто так было лучше, и все.
Юные ратники подходили с намерением похлопать Волкодава по плечу, но,
оказавшись рядом, свое намерение оставляли ("ты... да... это... здорово
ты его!.. Ну ладно..."). Волкодав хмуро отмалчивался. Случись ему заново
воевать с Итерскелом, он проделал бы все то же самое. Без колебаний.
Женщина с мальчишкой остались живы. Это было хорошо. Больше ничего
хорошего в случившемся он не находил. И вообще ему все это не нравилось.
- Ты будешь меня учить, когда станем жить в Велиморе? - спросила
кнесинка Елень. Он ответил:
- Как пожелаешь, госпожа. Девушка опустила голову, задумалась.
- Ты не челядинец мне, Волкодав, - неожиданно сказала она. - Ты
можешь остаться там при мне, а можешь уехать. Уедешь ведь, а?
Откуда было знать венну, каких усилий стоили ей эти слова. Но
выговорила, и навалился такой беспросветный ужас, - а вот возьмут да
окажутся сказанные слова правдой!.. - что кнесинка, точно спасаясь,
ухватилась за руку Волкодава. И только потом смекнула торопливо
нагнуться, поправляя якобы сбившийся сапожок.
Телохранитель ответил спокойно и просто:
- Как будет для тебя лучше, так и сделаем, госпожа. Девушка заставила
себя убрать руку и решила переменить разговор:
- А вот скажи, тебя можно вообще победить? Или что?
Волкодав улыбнулся. Совсем иначе, чем на поляне. Близнецы жадно
слушали, держась позади. Когда-нибудь и они будут драться не хуже
наставника.
- Еще как можно, госпожа, - сказал Волкодав.
Он долю путешествовал вместе с Кан-Кендарат, Жрица Богини Милосердия
и в мыслях не держала требовать платы с тех, кому помогала, но подаркам
не было переводу. И все бы путем, но жить нахлебником Волкодав
отказывался. Он считал себя мужниной, обязанным кормить и спутницу, и
себя. Когда они где-нибудь останавливались, он из кожи лез, стараясь
наняться хоть вышибалой в корчму. А даже в самом грязном придорожном
саккаремском кабаке это можно было сделать не иначе, как только выкинув
вон уже нанятого молодив. Ох и приползал же он чуть не на четвереньках к
Матери Кендарат. "Как это он меня? Объясни..."
- И этот... Итерскел... он тоже мог? - заново содрогаясь, спросила
кнесинка Елень.
- Нет, госпожа. Этот не мог.
- Я сейчас был у своих и по дороге слушал, о чем говорят люди, -
вмешался Дунгорм, шагавший у бортика повозки. - Половина войска
клянется, что разделалась бы с тем юношей так же легко. Разве что, мол,
не мотали бы его взад-вперед, а уложили сразу.
- Ха! - по-кошачьи фыркнула со своего сиденья бабка Хайгал, правившая
конем. - Как говорит мой народ, когда орел уже унес козленка, всякий
скажет тебе, что мог его подстрелить.
Дунгорм с интересом поднял на нее глаза, что-то соображая.
Волкодав промолчал, и кнесинка воспользовалась его молчанием, чтобы
снова тронуть телохранителя за руку;
- Это так? Что скажешь?
Волкодав покачал головой и ответил без особой охоты, но честно:
- За велиморцев не поручусь, но в твоем войске, государыня, он
изуродовал бы почти любого. Кроме пяти-шести дружинных и твоего
родственника, Лучезара Лугинича. Он был настолько же сильнее меня,
насколько я сам - сильней женщины.
- Но-но, не очень там, - раздался из повозки недовольный голос Эртан.
- Женщины есть всякие, венн! Погоди, встану на ноги, сам убедишься.
Он хмыкнул в ответ:
- Раздумала помирать...
- Ты же руку ему сломал., - напомнила кнесинка. Волкодав пожал
плечами.
- Сломал. Я стоял за доброе дело, госпожа.
Кнесинка помолчала некоторое время, потом заметила:
- Боги редко помогают тому, кто сам ничего не умеет.
Нянька снова встряла в беседу:
- Бывает, Они направляют умельца на выручку неумехам.
Спасенная знахарка спала в уголке повозки, между ранеными,
свернувшись комочком и чуть не с головой укрывшись овчиной. Когда
кончился Божий Суд и Волкодав подошел вывести ее из круга, она не смогла
подняться с колен - венн унес ее на руках. Она что-то быстро и бессвязно
говорила по-вельхски и по-саккаремски, целовала руки кнесинке и Илладу,
пыталась целовать Волкодаву. Когда ее накормили, дали одеяло и велели
забираться в повозку, она скрючилась в уголке и немедленно уснула.
Глухим сном доведенной до края души. Мальчишка изо всех сил старался
быть взрослым. Он шел у колеса, посматривая на лошадей. Когда он
протянул руку к морде Серка, жеребец сразу признал в нем уверенного
лошадника и головы не отдернул. Паренек потерся щекой о теплую щеку коня
- повадка всадника из Вечной Степи - и впервые за целый день- улыбнулся.
- Позволь спросить тебя, добрая прислужница, - обратился Дунгорм к
старой Хайгал. - Когда государь Глузд Несмеянович только-только
распростился с моим господином и покидал пределы Ограждающих гор - у вас
в Галираде их называют Замковыми, - из потаенной долины вышел
поклониться государю некий народ. Там были мужчины и женщины, и женщины
одевались в точности как ты. Не состоишь ли ты, часом, в родстве с этими
горцами?
- Ха! - вновь воскликнула нянька, на сей раз самодовольно. А кнесинка
пошарила рукой на груди и вытащила наружу плоский кожаный мешочек на
потрепанном ремешке. - Это и был мой народ, знатный посланник, -
продолжала старуха. - Я родилась там, в благословенных горах, за
Препоной. Только орлы и симураны вьют там свои гнезда. И мы, ичендары!
Волкодав не первый день жил на свете и знал, что всякий кулик склонен
прославлять родное болото. Но как можно хвалить горы, этого он искренне
не понимал. Не далее как завтра должны были проглянуть в небесах
заснеженные вершины, которые его племя называло Железными. Никакой
радости венну это не внушало.
- Вот так, благородный Дунгорм, - с некоторым даже задором говорила
