между тем кнесинка, подкидывая на ладони мешочек. - Совсем рядом с вами
живет народ, который меня рад будет принять. Ты ведь покажешь мне,
нянюшка, Объятие Горы?
- Покажу! - уверенно пообещала Хайгал.
- Я не счел возможным расспрашивать, как вышло, что нелюдимые горцы
кланяются государю, - осторожно проговорил велиморец. Пусть никто здесь
не обижается на мои слова...
Любишь меня, подумал Волкодав, люби и мою служанку.
- ...но мы привыкли считать ичендаров не слишком дружественным
народом. Быть может, вы мне...
- Расскажи, нянюшка! - засмеялась кнесинка. Историю Хайгал, кроме
посланника, не знала, кажется, одна Эртан да отбитый у роннанов
мальчишка. Но отчего не скрасить дорогу?
- Славный Бакуня, отец матери моей госпожи, был величайшим
странником, - начала рассказывать нянька. - Пятьдесят лет назад ему
случилось проезжать отрогами наших гор, чьи священные вершины дают приют
звездам. Государь услышал голос Ургау, снежного кота, поспешил туда и
нашел мужа, схватившегося со зверем.
Волкодав видел горных котов в белых, драгоценных, искрящихся шубах.
Попадаться владыке вечных снегов в двухвершковые когти было поистине
незачем. Хозяева приисков временами ловили и пытались приручать
великолепных зверей, но коты в неволе не жили. Отказывались от воды и
пищи и умирали.
- Государь не испугался, не испугался и его конь. Кнес подскакал к
ним и поразил Ургау копьем, хотя тот и успел стащить его с лошади. Потом
он перевязал раны охотника и свои, и никто не знал, где чья кровь на
камнях. Тот охотник был След Орла, вождь ичендаров. Он назвал государя
отцом, ибо тот стал для него дарителем жизни. Он взял коня государя под
уздцы и сам отвел его в Объятие Горы: это наш дом, вырубленный в скалах
над облаками, и люди чужих кровей не знают туда дороги. Кнес стал гостем
вождя. Все отныне принадлежало ему: и жилище вождя, и стада коз, и любая
из его женщин. Каждой из женщин хотелось понести сына от могучего гостя,
столь щедро взысканного Богами. "Пусть не сердятся на меня твои жены,
родич, - сказал кнес Следу Орла. - Я не могу преступить Правды моей
страны: я должен хранить себя для невесты. Осенью моя свадьба". Тогда
вождь подозвал младшую дочь и сказал ей: "Вот твой новый отец и господин
до конца дней твоих". Так я забыла свое прежнее имя и стала зваться
Хайгал, Разящее Копье. Дочь кнеса играла у меня на коленях. А потом дочь
его дочери. Я давно не была дома, но знаю, что мой прежний отец все так
же ведет наше племя. У нас в горах меньше ста лет не живут.
В голосе няньки звучала спокойная гордость. Она выполнила волю отца и
считала, что достойнее распорядиться пятью десятками лет, превратившими
ее из цветущей девушки в старуху, было нельзя.
- Однажды я побывал у края того, что вы называете Препоной, -
поглядывая краем глаза на кнесинку, сказал Дунгорм. - Мой господин,
благородный кунс Винитар, тогда только-только стал Хранителем Северных
Врат. Он решил сам объехать все окрестности на несколько дней пути, и я
сопровождал его. Предшественник моего господина довольствовался сбором
пошлин с купцов и редко выводил войско из крепости. Боюсь, он был не
слишком усерден. Совсем не то, что твой будущий супруг, госпожа. Я давно
знаю благородного кунса. Боги дали ему сердце воителя и разум ученого...
Волкодав молча слушал.
- Я сам видел, как он измерял расстояния и составлял карты, пригодные
и для полководца, и для мирного путешественника. Я был рядом с ним,
когда мы забрались в ущелье, загроможденное скалами цвета серого чугуна.
Вскоре мы вынуждены были оставить коней. Прости, государыня, но там был
такой запах, что пришлось закрыть лица платками. Я помню, мой господин
весело посмеялся над нашим видом и пожелал проникнуть так далеко, как
только это будет возможно. Но через несколько сотен шагов у нас под
ногами разверзся чудовищный провал, со дна которого поднимались
зловонные испарения. И каково же было мое изумление, когда мой господин
указал мне на висячий мостик, перекинутый через пропасть!
- Препону создали Неспящие-В-Недрах, - с удовольствием пояснила
старуха. - Когда Гурцат Жестокий преследовал мой народ, Они раскололи
землю у него на пути. Из Препоны потому так и воняет, что трупы злодеев
все еще гниют на дне.
- Мой отважный господин пожелал пересечь мостик и посмотреть, что
там, за пропастью. Но едва он взялся за волосяные канаты и сделал шаг,
как с той стороны послышался голос, сказавший: "Остановись, пришедший с
плоских равнин! Здесь начинается земля ичендаров". "Кто говорит со мной?
- спросил молодой кунс. - Выйди, покажись. Мы не причиним тебе зла". Тот
человек выступил из-за камня. Удушливый туман мешал мне присмотреться,
но все же я разглядел статного седовласого мужа в накидке из белого
меха. В волосах у него были голубые орлиные перья...
- Мой прежний отец! - уверенно сказала Хайгал. - Никто не носит
одежды Ургау, кроме вождя. Он оказал честь твоему господину. Вождь не
станет спускаться к Препоне ради простого прохожего!
- Он так и не пустил нас на свою сторону. У нас были замечательные
стрелки, но кунс не велел им поднимать самострелов. Мой господин тогда,
конечно, не знал, что его будущую супругу воспитывает дочь ичендаров. Он
не стал обижать горцев, сказав, что силой тут ничего не достигнешь. С
тех пор он не оставляет попыток завоевать их доверие и уже добился того,
что мы с ними понемногу торгуем. Такого никогда раньше не бывало. Мы
оставляем возле Препоны наши товары, а на другой день находим
принесенное горцами для обмена. Осмелюсь даже предположить, мой господин
весьма близок к тому, чтобы заключить с ними союз. Некоторое время назад
мы увидели среди оставленного ими большую корзину, в которой спал белый
котенок.
- О! - подняла палец Хайгал. - Ты прав, велиморец. Это священный
подарок.
Дунгорм погладил черную седеющую бороду и с улыбкой признался:
- Это было как раз тогда, когда у моего господина гостил его будущий
тесть, и они уже договаривались о свадьбе.
Волкодав пропустил мимо ушей смех, сопроводивший эти слова. Надо
будет нынче же выпытать у велиморцев, где оно, это ущелье, и нет ли у
входа в него какого-нибудь приметного дерева или скалы. Мало ли. Никогда
не угадаешь наперед, что пригодится в дороге.
Горы показались впереди даже раньше, чем он ожидал: тем же вечером,
на закате, когда обоз выбрался к быстрой маленькой речке и люди стали
устраиваться на ночлег. Снежные пики проявились в пламенеющем небе,
словно узор на клинке, опущенном в раствор для травления. Подножий,
укрытых воздушной дымкой, не было видно. Кто-то словно взял гигантскую
кисть, обмакнул ее в алый огонь и нарисовал прямо в небе то ли странные
неподвижные облака, то ли цепи вершин, невесомо паривших высоко над
землей. Волкодав рад был бы совсем не смотреть в ту сторону, но не
больно получалось. Молодые воины, не бывавшие далеко от Галирада,
показывали пальцами и восторгались, отчего-то понижая голос. Возле их
родного города тоже можно было увидеть горы, укутанные нетающим снегом.
Но против здешних они казались пологими холмиками, на которые
взбираешься не вспотев.
К тому времени, когда войско расположилось лагерем, оправданная
знахарка проснулась, облачилась в подаренные нянькой рубаху и старые
шаровары и вычесала из волос репьи. И превратилась из полубезумной
всклокоченной ведьмы в гордую маленькую женщину, немолодую и полноватую,
но легкую и уверенную в движениях. Мальчик называл ее именем, которое
встречалось в южном Саккареме: Мангул. Иллад, еле дождавшийся, пока она
хоть немного оправится, готов был немедленно увести ее в сторонку и
насладиться ученой беседой. Однако наслаждение лекарской премудростью
пришлось отложить. Мангул ни в коем случае не хотела показаться
дармоедкой и сразу взялась помогать девушкам, разводившим костер.
- Повремени, Иллад, - сказала кнесинка халисунцу. - Пусть дух
переведет.
Дунгорм подошел к ним, бережно неся в руках маленького, но очень
крепкого с виду голубя, черного оперением, как галка. Под крыльями
голубя прятались тоненькие мягкие ремешки, удерживавшие на спинке
цилиндрик с письмом.
- Государыня! - торжественно объявил велиморец. - Мой господин и твой
жених велел мне дать знать, когда мы окажемся в виду Ограждающих гор. Он
выедет нам навстречу, как только получит письмо. Он сказал, что велит
оседлать Санайгау, золотого шо-ситайнского жеребца, неутомимого, как
река, и быстрого, как ветер. Прошу тебя, возьми голубя, госпожа. Это
горный голубь, он летает и в темноте. Пусть он уйдет в небо из твоих
рук.
У каждого человека бывают в жизни мгновения, когда сам за собой
наблюдаешь как бы со стороны и не возьмешься уверенно сказать, с тобой
ли это все происходит или, может, с кем-то другим. Примерно так
чувствовала себя кнесинка, когда принимала у велиморского посланника
горячее пернатое тельце. Голубь изгибал шейку, посматривал на нее
блестящим красновато-золотым глазом. Кнесинка подняла руки над головой и
раскрыла ладони. Голубь, наскучавшийся в ивовой клетке, упруго взлетел.
Мыш немедля сорвался с плеча Волкодава и черной стрелой метнулся
вдогонку. Ратники захохотали, засвистели, указывая друг другу на
зверька, а кнесинка загадала: поймает - значит, все же что-то вмешается,
спасет ее от ненавистного брака. Она услышала, как ахнул Дунгорм.
Хищный Мыш, с его-то зубами, вполне был способен поймать и загрызть
птицу побольше себя. Если она, конечно, не ястреб. Однако умишка хватило
не трогать перепуганного голубя, выпущенного людьми. Мыш
удовольствовался тем, что дал ему, спасавшемуся в сторону гор, хороший
разгон. И возвратился на плечо к Волкодаву.
Со времени памятного ночлега на берегу Кайеранских трясин молодые
ратники так и повадились, что ни вечер, навещать девушек-служанок.
- Мало ли, - проникновенно объясняли они Волкодаву. - Опять кто
полезет, а мы - тут как тут!
Теперь, правда. Волкодав со старшинами сами выбирали места для
ночлегов и сами расставляли караульных, не смыкавших глаз до рассвета.
Так что, по правде-то говоря, особой нужды беспокоиться о девушках не
было. Но как не воспользоваться тем, что ражих молодых ребят никто
больше не гонял! А уж о том, как цвели девушки, не стоило и говорить.
Каждый вечер перед палаткой кнесинки кончался теперь посиделками.
Когда есть женщины, перед которыми хочется распетушить грудь, мужчина
обнаруживает в себе удивительные способности. Ребята притаскивали кто
сегванскую арфу, кто сольвеннские гусли, кто вельхский пиоб. Выяснилось,
что один совсем недурно поет, другой славно играет, третий мастерски
пляшет. Нашелся даже сочинитель стихов. Кто бы мог подумать, что им
окажется белоголовый увалень Декша, потерявший глаз в бою у болота!
Декшу не считал тугодумом только тот, кто хорошо его знал. Правда, ни
слуха, ни голоса сольвеннский Бог-Змей, покровитель певцов, молодому
старшине не дал. Декша петь и не пробовал. Просто говорил - глухо и
монотонно, оберегая больной глаз.
В земле каменистой, серой
Лежат сгоревшие кости.
Валун подушкою служит,
А одеялом - мох.
Шумят высокие сосны,
И ветер тучи проносит,
И камышей с болота
Порой долетает вздох...
Рыжий сегван, сидевший на корточках неподалеку, чуть слышно касался
пальцами арфы. Складной мелодии пока не получалось, но в голосе струн
угадывался ропот леса и жалобные крики птиц, летевших на север, а
большего и не требовалось. Песня была про Варею и ее друга, с которым
